Милашка для психа
Понедельник прошел в безуспешных попытках Тани нормально работать. Она дважды дала клиентам не те ключи, забронировала на другую дату номер для постоянного гостя, и потом до конца своей смены выслушивала от управляющей, какой она плохой сотрудник.
Это было ужасно.
Она не хотела потерять работу, она боялась этого до дрожи в коленках, поэтому, вернувшись домой, она ругала себя, лежа в ванне, самыми последними словами.
Вообще, каждый раз, когда Таня нервничала, она набирала себе такую горячую воду, что можно было смело добавлять в нее картошку и соль и подавать на стол со свежим укропом.
Она стоически лежала в этой воде до тех пор, пока она не остыла, после чего выползла и, закутав свое красное, как переваренный рак тело в огромный халат, села на кухне, подогнув под себя ногу. Она как раз ела холодные макароны прямо из кастрюли и ругала себя за то, что снова не смогла отключить эмоции на работе, когда в дверь позвонили.
Таня посмотрела на часы. Потом на телефон, проверяя, не писала ли Полли предупредить, что зайдет.
Хмыкнула и пошла открывать.
За дверью стоял псих. Выглядел он так, как будто сам удивился тому, что пришел (или тому, что ему открыли). Увидев Таню, он окинул ее с головы до ног (захотелось потуже затянуть пояс халата), потом отвел взгляд и совершенно непрошибаемым тоном сказал:
– Я считаю, что имею полное право видеться с Джеком. Формально он мой, потому что это я нашел его и привел домой.
Таня, если честно, охренела.
Половина девятого вечера, она вот вообще не ждала гостей, тем более с такими заявлениями. Зачем-то вспомнилось, что под халатом на ней нет трусов, и она постаралась никак не выдать этого своим лицом, но вряд ли у нее вышло прям слишком уж хорошо.
Таня вспомнила, что лучшая защита – это нападение, поэтому выпалила:
– Формально он ничей, потому что он бездомный, а ты так и не сделал для него никаких документов, так что он может уйти от нас обоих в любой момент, когда ему это заблагорассудится.
Псих замолчал. Какое-то время он рассматривал потолок, а Таня рассматривала его, попутно продолжая ругать саму себя за слабость.
После чего взгляды их встретились, и Таня почувствовала себя героем какого-то старого вестерна. Сейчас каждый из них по очереди прищурится, потом приподнимет брови... А потом они достанут револьверы и перестреляют друг друга к хренам собачьим.
– Так я могу взять его погулять или нет? – спросил псих.
Таня попыталась придумать причину, по которой она могла бы ему запретить, но не вышло. Поэтому она нехотя ответила:
– Можешь.
– Отлично. Джек, дружище, иди сюда.
Псих взял поводок с вешалки и похлопал по своей ноге.
Джек, который все это время сидел неподалеку и нетерпеливо подергивал хвостом, бросился на зов психа с такой скоростью, что чуть не сбил Таню с ног. Пока они ворковали и облизывались в дверях, Таня почувствовала себя озлобленной после развода мамашей, которая запрещает ребенку видеться с отцом.
* * *
Следующие две недели псих приходил каждый вечер, брал Джека и гулял с ним около часа. Все это время Таня себе места не находила.
Каждая встреча с ним была для нее гранатой, брошенной прямо в сердце. Видеть его было тяжело, а еще и Танин скотский продажный мозг вытеснял все плохое и выставлял напоказ хорошее, как на витрине. Вот он, псих, во всей своей красе: здоровенный и горячий, страстный и влюбленный, со своей колючей щетиной, с наглыми руками, пронзительным взглядом и грубоватой манерой речи.
Таня чертыхалась, стоило только услышать звонок в дверь после работы. Джек же сразу бросался к порогу и радостно вилял хвостом. Ему все это, очевидно, нравилось. Еще бы, ему ведь псих сердце не разбивал.
Таня пыталась доказать сама себе, что она не ждет психа, что ей абсолютно все равно на эти короткие вечерние встречи - полминуты до прогулки и полминуты после. Но, тем не менее, взгляд ее сам падал в сторону зеркала, едва раздавалась трель дверного звонка. Она приглаживала волосы, ненароком оглядывала себя, свою одежду, свои ноги, руки, колени.
В один из дней она поймала себя на том, что выбирает из домашних вещей что получше, стоя у шкафа в одних трусах. Когда до нее дошло, что именно она делает, она выругалась и нацепила самую стремную из своих маек, добавила к ней растянутые треники и разлохматила волосы с такой яростью, как будто они были в чем-то виноваты.
Раздался звонок в дверь.
Джек по привычке бросился к порогу, а Таня выждала паузу в минуту, ну чисто назло. Потому что она не знала, чем еще она может досадить психу, чем может его задеть.
Когда Таня открыла дверь, псих оглядел ее внимательно и взгляд его задержался на Танином лице.
– Ты заболела? – спросил он обеспокоенно.
Таня сглотнула. За исключением первого дня, когда Егор взял Джека на прогулку, они не разговаривали, поэтому его вопрос поставил Таню в тупик.
– С чего ты взял?
Псих пожал плечами.
– Ты носила эту одежду, когда болела.
Таня оглядела себя.
Даже если бы она вскрыла себе мозг, она ни за что на свете не вспомнила бы, что за одежда была на ней тогда, во время простуды. А этот идиот запомнил.
– Это просто одежда, – ответила она растерянно. – Она не какая-то там особенная, для болезней.
– Ладно, – сказал псих, но продолжал смотреть на нее с подозрением до тех пор, пока Джек не ткнулся носом ему в коленку, как бы намекая, что им пора.
Они вышли, и Таня прокляла ту секунду, когда решила все это на себя надеть.
* * *
Это продолжалось изо дня в день.
Однажды Таня разворчалась из-за того, что Джек был весь в грязи, и псих, разувшись, пошел мыть его в ванной.
Таня пожалела об этом почти сразу. Потому что ей противопоказано было дышать с ним одним воздухом дольше тридцати секунд. Она тут же принялась перекладывать вещи в шкафу, делая вид, что чертовски занята, но само присутствие Егора в ее квартире отравляло воздух. Потому что Таня прекрасно помнила, ЧТО ИМЕННО они делали в этой квартире. На этом диване. И на столе. И на подоконнике. В ванной, на ковре, на кухонной стойке.
