Ненавижу тебя любить (СИ) - Веммер Анна

Димку спасите. Я за него жизнь отдаю. И знаешь, Вов… ничуть не жалею. Если ты обо мне еще что-то помнишь хорошее… не грусти, ладно? Я буду спать спокойно».

Письмо не заканчивается, но обрывается, только краешки букв, явно написанных в спешке, виднеются на потемневшем от времени обрыве.

— Господи, папа, что ты натворил.

Меня трясет, слезы градом падают на ковер, на письмо, оставляя круглые пятна на выцветшей бумаге.

— Ксюш? — Олег высовывается из кухни. — Ты в порядке?

— Нет, — отстраненно качаю головой. — Нет, я не в порядке. Я… не… твою ж мать. Почему меня материться не научили? Сейчас бы очень пригодилось.

— Мне не нравится твой цвет лица. Дай-ка я тебе пульс померяю.

Но я отмахиваюсь, сейчас все это не имеет значения. Лихорадочно копаюсь в кипе бумажек, пока не нахожу черно-белое фото.

— Вот! Мне надо понять, где это снято! Можно это как-то сделать?! Я готова сравнивать фотографии всех детских домов страны, пока не найду этот!

— Тихо, спокойно. Можно все. Только давай для начала мы пойдем на кухню, где ты поешь и расскажешь, что с тобой приключилось, и что ты там нашла, в этом конверте. Хорошо?

Олег разговаривает со мной, как с ребенком, а я слишком возбуждена и шокирована, чтобы пытаться доказать, что со мной все в порядке. Тем более, что это не так. Я не в порядке. Я стою на пороге психоза, мне кажется, что из-под ног выбили почву, что весь мир исказился, превратился в королевство кривых зеркал.

— Садись. Ешь.

Жую бутерброд, но не чувствую вкуса, машинально отпиваю мятный чай. Олег терпеливо ждет, пока я съем хотя бы половину, а потом говорит:

— Рассказывай. Все и с начала. Иначе я не буду тебе помогать, пойдешь к своему Вове.



— У него была девушка, Даша. Мы учились на одном факультете, и она меня ненавидела. Чтобы досадить, закрутила роман с Никольским. Мой отец заплатил ей, чтобы она его бросила, а Даша вернулась беременная. Ее ребенок умер в больнице, Даше сорвало крышу и она изводила Вову. Он возненавидел меня за то, что я сказала о Даше… о ее смерти. Потому что узнал, что ее убил мой отец.

— Зачем твоему отцу убивать ее?

— Раньше я думала, что ради меня. Чтобы не рушить мой брак, чтобы оградить меня от любовницы мужа. Извращенная и жестокая забота…

— А сейчас?

— Он знал о ребенке. Знал, что Даша вернулась. Следил за ней и наверняка был готов действовать. Папа как-то… я не знаю, заплатил кому-то или что-то сделал, чтобы ребенка Даши отдали в детский дом, а ей и Володе сказали о его смерти. Даша тронулась умом, а потом вдруг узнала, что Дима может быть жив… наверняка пошла к папе, чтобы потребовать вернуть его. А папа испугался и убил ее.

— А имя? Ты говорила, она сменила имя.

— Сейчас мне кажется, что это сделал он, чтобы запутать следы. Сделать вид, что эксцентричная девица сменила имя и свалила в Европу на деньги богатого любовника. Если бы не Вова, ее бы, может, и не опознали… или не нашли.

— Ох, Ксюха. — Олег устало трет глаза. — Ну и семейка у вас была. Что ты будешь делать?

Простой вопрос вводит меня в ступор. Долго смотрю на фото и правда не знаю: а что?

— Надо найти Диму.

— Зачем?

— Она просила. Ребенок в детском доме! Его забрали от матери, отдали чужим людям, жить в нищете, а мать потом убили! Просто за то, что она влюбилась в моего мужа!

— Тише, Ксюш, тише, я тебя не отговариваю, я просто пытаюсь понять, что делать дальше. Ты мужу говорить будешь?

— Буду. Когда все проверю. Если я расскажу, и все окажется враньем Даши… если она это придумала, если была больной. Я не хочу мучить его.

— И ты думаешь, что на фото — тот детский дом?

— Да. Скорее всего да, иначе папа не стал бы хранить это.

— Твой отец — самоубийца, держать в кабинете такие явные доказательства вины.

— Он всегда был самоуверен. Считал, весь мир у его ног, ведь он поднялся с низов… я жила, как под стеклянным колпаком, и ничего не понимала. Да и порой вела себя, как он. Так что, ты сможешь найти дом с фото?

— Мне не нужно искать. Это наш интернат.

— Что?

Бутерброд выпадает из ослабевших пальцев.

— По странной воле судьбы ты решила сбежать именно в тот город, куда, как ты считаешь, твой отец отвез ребенка этой Даши. Ты веришь в магию, Ксюх?

— Я верю в интуицию. Сможешь меня отвезти туда?

— А если ты ошибаешься? И никакого ребенка нет, смена имени — попытка твоего отца помочь запутавшейся Даше, а ее убийство свалили на него враги?

За окном снова начинает валить снег. Пушистый, чистый. Сейчас особенно странно думать об Иванченко, в свете того, что снег она больше никогда не увидит, потому что давно мертва, но я словно чувствую ее присутствие в комнате. Будто наяву слышу мольбы помочь ребенку, по чужой злой воле оставшемуся и без отца и без матери.

О, я очень хорошо ее понимаю.

— Если все ложь и папа не был монстром, я никогда не вернусь к мужу. Мне надо знать.

«Пожалуйста, что бы там ни случилось, не говори и не обещай ребенку больше, чем можешь вынести».

Слова Олега звучат у меня в голове, пока я потягиваю кофе в кабинете директора детского интерната. Больше из вежливости, потому что кофе растворимый, а кружка потемнела от времени и налета. Вокруг ужасающая бедность, которую изо всех сил поддерживают в более-менее приличном состоянии. Я чувствую вину за это.

И еще у меня вся душа перевернута, вытащена наружу. Когда мы въезжали в знакомый городок, я невольно вспоминала попытку побега. Робкое счастье от встречи с дочерью, чувство стыда за то, что разлучаю ее с отцом, злость на бывшего мужа за причиненную боль, страх, что его ненависть выйдет из-под контроля и, как вишенка на торте, отключившее голову удовольствие, его руки на моем теле, вкус теплых сухих губ.

Впервые по-настоящему хорошо с Никольским мне было именно здесь. И хорошо и больно одновременно. А сейчас — страшно. Что все повторится. Что для меня нет хэппи энда: либо чудовище в сказке мой отец, которого я любила, либо муж, которого люблю. Других злодеев просто нет.

— Прошу прощения, — немолодая женщина в сером вельветовом костюме входит в кабинет и садится напротив меня.

Смотрит с интересом и очень неумело прикрытой легкой завистью. У меня и мысли не возникло переодеться перед поездкой, поэтому я слишком лощеная в простеньких и бедных декорациях.

— Итак, вы…

— Ксения. Ксения Никольская, я к вам по поводу ребенка.

— Вас направила опека? Вы подыскиваете малыша для усыновления?

— Не совсем. Видите ли, по моим данным в вашем учреждении содержится мальчик. Ему около шести-семи лет. Он… сын моей подруги. Которая, к сожалению, мертва. Она хотела, чтобы я помогала ее сыну, но по независящим от нас обстоятельствам мне слишком поздно передали информацию о его существовании. Письмо потерялось… нашлось совершенно случайно. Я сразу же поехала к вам.

— Трогательно.

Не пойму, верит мне директор, или нет. Нервничаю, как на экзамене, хоть и давно забыла, что это такое.

— Но у нас несколько десятков семилетних мальчиков. Мне нужна еще какая-нибудь информация, кроме возраста.

— Возможно, его зовут Дима…

Я не верю, что папа дал бы ему имя, выбранное Дашей и Вовой, но может, как-то передали из больницы? Не сам же он его сюда вез в люльке.

— Дима Иванов, я полагаю.

— Да! Наверное… у его мамы была фамилия Иванченко.

— Я могу познакомить вас с ребенком. Если вы, разумеется, не будете бежать впереди паровоза. Я с большим уважением отношусь к вам, Ксения, ваш поступок — разыскать сына погибшей подруги — меня восхищает. Но поверьте, эти дети не один раз в своей жизни пытались понравиться мамам и папам. И не один раз были отвергнуты. Мне бы не хотелось, чтобы Дима видел в вас новую маму и… потом разочаровался. Понимаете?

— Конечно. Я просто хочу познакомиться с ним. Убедиться, что это он, что я не ошиблась.

Что мой отец убил его мать, что заставил моего мужа оплакивать малыша.