Мой личный доктор - Мельникова Надежда Анатольевна
Ему совершенно не мешает присутствие третьего человека в этой интимной сцене.
— Это же я, Майя! — продолжает моя подруга несчастным щенячьим голосом.
Вообще, она часто ноет и жалуется, но, пока это не касалось мужчин, меня это не раздражало, а сейчас прямо испанский стыд какой-то. Не могу на это смотреть.
— Так, доктор Ткаченко, спасибо за помощь, я уже в порядке и, пожалуй, вернусь в зал. А вы выкиньте мой стаканчик. — Отдаю ему пустой пластик.
Аккуратно заворачиваю шоколадку в обёртку и кладу её в сумку, одной рукой неудобно, но в этом театре абсурда только я мыслю адекватно. Майя стоит всё в той же позе, как пыльным мешком прибитая. Свободной от гипса конечностью беру её под руку и увожу подальше, оставляя доктора с его доисторическим тонометром в обнимку.
— Он меня не узнал, — охает Майка, хватается за сердце, едва передвигая ногами, произносит это таким тоном, будто только что в жутчайшей автокатастрофе умерли все её родственники сразу.
— Ну ты бы ещё на двадцатилетие сына к нему заявилась. Здравствуйте, я ваша тётя, когда-то давно родила вам ребёнка, семь лет молчала в тряпочку, как партизан на допросе у немцев в сорок четвёртом. А теперь явилась — не запылилась и требую взаимной любви. Примите меня с сыном. Почему так долго шла? Сама не знаю. Искала подходящего момента.
Но Майка меня как будто и не слышит вовсе. Её волнует другое.
— У вас с ним что? Роман?! Что между вами? — надрывно, почти рыдая. Усаживаю её в кресло, досматривать один из самых кассовых фильмов мирового кинопроката на этой неделе с пупочной грыжей в главной роли.
— Между нами, Майя, недопонимание, и не удивлюсь, если долг за оказание внеурочных медицинских услуг.
Ползает по моему лицу глазами и добавляет умирающе:
— Ты ему нравишься...
Плюхаюсь рядом, начинаю злиться.
— Господи, да твоему Ткаченко нравятся все женщины на свете.
— Неправда. Я ему не нравлюсь.
— Ну как это не нравишься, когда у вас общий ребёнок? Он же тебе присунул. Одарил вниманием, заинтересовался. Радуйся. Поделился царским семенем. Тебе досталось самое дорогое.
— Но я его люблю, — скулит Майка.
Оборачиваюсь, боюсь, что кто-нибудь услышит. Несколькими рядами выше то же самое, что и Майка, делает Иришка.
— Мама дорогая, да что он с вами всеми делает? Это что-то в воздухе? — Отмахиваюсь здоровой рукой. — А вдруг я тоже заражусь? Мне, знаешь ли, хватает двух вывихов, перелома и низкого давления.
— Тебе не грозит влюбиться так сильно, Уля. Ты бесчувственная, — хлюпает подруга носом.
— А вот отсюда поподробнее.
— Да-да, ты на настоящую любовь вообще не способна, ну знаешь, чтобы на разрыв, когда не спишь, не ешь, только мечтаешь о нём.
Кривлюсь, достаю зеркальце, стираю с губ шоколад.
— Мне нельзя не есть, ты посмотри, я и так в обморок падаю. Кстати, могла бы спросить, почему Ткаченко с тонометром сидел. И потом, знаешь, я чувственная, я просто не встретила своего парня, — вот это я, конечно, вру, специально для Майки.
Никого я не хочу встречать, я хочу вернуться на работу и разгрести гору документов. Я очень боюсь, что меня как поставили на должность, так благополучно и снимут из-за больничных.
Но Майку мой ответ устраивает. Она в свои тридцать пять такая же наивная, как я в пятнадцать была. Говорят же — противоположности сближаются. Вот мы с Майкой такие разные. Она верит в гороскопы и карты Таро, а меня волнует экономический кризис в стране.
— То есть ты тоже мечтаешь о нём, о принце? Ты никогда не говорила, стеснялась, наверное.
Встречаюсь с ней глазами. Вообще-то я мечтаю о банкете и чем-то заесть горькую шоколадку от доктора Зло, но пусть будет принц.
— Конечно. Я всё время ищу его. Того самого, вот уже тридцать пять лет. Но мне не везёт.
— Тебе ещё повезёт, — сочувственно гладит меня Майка.
— Как тебе повезло с Ткаченко? — не удержавшись, прикалываюсь.
Поджимаю губы, чтобы не заржать. У подруги горе, а я и вправду какая-то бесчувственная. Обернувшись, смотрю на ряд выше. Ткаченко вернулся в зал и периодически просматривает в нашу сторону. Майка это замечает.
— И всё-таки у вас роман.
— Ага, в двух томах с прологом и эпилогом.
Мы с ней замираем друг на друге. Я боюсь снова ляпнуть что-то не то. Опасаюсь, что она обидится и я потеряю последнего друга. У меня с этим делом туго. Её глаза блестят, в них крутятся слёзы.
— Не смей с ним спать! — Делает выпад вперёд и, вцепившись в мою блузку, скатывается в настоящую истерику: — Поклянись жизнью, что не будешь с ним спать!
Я в эту фигню не верю, но звучит диковато.
— Господи, Майя! — Отклеив её скрючившиеся пальцы, пытаюсь сгладить ситуацию. — Мне есть с кем спать.
На самом деле не с кем, но это её успокоит.
— Поклянись!
— У меня где-то валерьянка была.
— Поклянись!
— Клянусь, клянусь!
Иначе не отстанет.
— Нарушишь клятву — будешь всё время болеть вирусами, тебя выгонят с должности завуча, и ты никогда не сможешь получить оргазм с мужчиной!
Немного подумав, Майя добавляет вдогонку:
— И детей не будет у тебя!
— Майя, ты меня пугаешь, — смотрю на неё искоса, поправляю на груди блузку.
Затем беру сумку, открываю молнию, роюсь внутри, нахожу блистер с коричневыми круглыми лепёшечками из прессованного лекарственного порошка. Выдавливаю в её трясущуюся ладонь таблетку валерьяны.
— У меня бабка повитуха, я не шучу!
— Повитуха — это же что-то хорошее вроде.
— Ты поклялась, Уля! Нельзя предавать друзей!
— По-моему, тебе надо две таблетки. — Выдавив ещё одну, помогаю запихнуть валерьяну подруге в рот.
Глава 8
Концерт мне понравился. Банкет вроде тоже ничего, а вот Майка прям разочаровала. Не люблю, когда женщины ради мужчин готовы перегрызть сопернице горло.
Помню, в университете мне понравился один парень. Мы с ним переглядывались, оказывая знаки внимания друг другу, и тут подлетает одна из моих подруг и говорит: «Не вздумай, он занят!»
В смысле?! Ты его в магазине отложила в корзину, или как?! Пришла такая и говоришь: сейчас он меня узнает получше, я волосы в белый покрашу, килограмма три сброшу, и всё у нас получится. Так что ты к нему даже не подходи, он у меня в «отложенных».
Впрочем, медицинская вакханалия продолжается. Удивительно, что в банкетном зале, в миру — преподавательской столовой, они не повесили огромный экран во всю стену с демонстрацией выпячивания петли тонкого кишечника.
— Извини меня, пожалуйста, Уль, я вела себя как дура, — подлизывается Майка, накручивая спагетти на вилку.
Вот в этом она вся. С пылу с жару наделать ерунды, а потом раскаиваться. Так и с Костей было, я уверена: дала без резинки, а потом подумала.
На меня подруга не смотрит, хотя, я вижу, что ей стыдно.
— Ладно тебе, просто эти твои «поклянись», — изображаю я её же голосом, полным истерики и ужаса, — меня порядком испугали. Ты знаешь, я в такое не верю. Я человек достаточно прагматичный и несуеверный, но всё равно неприятно.
— Просто он мне очень нравится.
— Майя! — Откладываю я вилку, включая завуча. — Поищи его глазами в зале, внимательно на него посмотри и сделай соответствующие выводы. Чем он сейчас занят?
Подруга слушается, выполняя мои указания.
— Сидит за столиком в другом конце зала в компании какой-то юной длинноволосой блондинкии. И что-то рассказывает ей, покручивая в руках наполненный вином бокал.
— Вот именно! — резко и строго, почти начальственно. — Даже Ирочки уже нет! Вдумайся, Майя, он ей дал от ворот поворот посреди концерта классической музыки! Он кобель, Майя! Пойми ты это наконец! Уверена, ему всё равно, кому делать детей. Не спорю, он профессионал своего дела и отличный доктор, но он совершенно точно не мужчина чьей-либо мечты! Забудь его и давай уже возьмём положенный нам десерт!
— Просто она была слишком навязчивой.
Закатываю глаза.
