Запрещенные друг другу (СИ) - Александер Арина

Разве не стоило отблагодарить за проявленное в кои-то веки понимание? Стоило. Ещё как стоило. Поэтому и «работала» умело, старательно вылизывая каждую венку, миллиметр за миллиметром.

От глубокого ныряния головки в горло на глазах проступили слёзы. Хорошо, что их появление можно списать на дискомфорт. Попробуй, догадайся, что больно-то ей от другого.

Глеб кайфовал. Видно, что нравилось. Стонал сквозь стиснутые зубы, сжимая волосы в конский хвост, и уже сам насаживался, зафиксировав её голову грубым зажимом.

Знала: он тоже не останется в долгу. Подарит не меньшее наслаждение, только получить бы его на этот раз. Суметь бы расслабиться.

— Ложись, — скомандовал Глеб, после нескольких глубоких толчков и, не дав опомниться, перевернул её на лопатки, припав губами к клитору…

Это был вагинальный оргазм, не более. Глупо ему противится, да и невозможно. Смогла-таки расслабиться, отдавшись во власть умелого языка. Но душа оставалась безучастной. Не рвалось из груди сердце, не замирало в момент кульминации.

И хуже всего было то, что Глеб в последнее время не позволял ей сполна насладиться оргазмом. Не ждал, пока прочувствует его на полную, успокоится, а сразу входил. Что это? Пофигизм? Невнимательность?

Резкий толчок. Потом ещё… и ещё… Вдруг Юля распахнула глаза и упершись руками в широкие плечи, попыталась отпихнуть мужа.

— Подожди! А презерватив?

Ответ её ошарашил:

— Хочу без него. Уже и забыл, какое это наслаждение — чувствовать тебя там. — И добавил сквозь улыбку: — Раньше было без резины и ничего.

— Раньше я хотела ребёнка.

— А сейчас что, не хочешь?

Тяжелое тело навалилось сверху, пригвождая намертво к постели. Чё-ё-ёрт…

— Подумай хорошенько… У Сашки появится братик или сестричка… Я уже давно мечтаю о ребёнке.

— Ты сейчас серьёзно?

Мечтал? Что-то она не припоминала о таком и… тут же обреченно прикрыла глаза, чувствуя в себе мощные сокращения. Даже если бы нашла в себе силы отстраниться — было уже поздно.

— Да ладно тебе, — перекатился на спину Глеб, выравнивая дыхание, — расслабься. Просто хотел посмотреть на твою реакцию.

— Посмотрел? — вскочила с кровати, ощущая между ног липкую сперму. Поскорее бы смыть её.

— Угу-у-у. Всё, как и думал. Да не истери ты так, — прозвучало буднично. — Будто в первый раз, ей-богу. Поссала, подмылась, какие вообще проблемы?

Какие проблемы?!!

Юля выскочила ванную, на ходу вытирая слёзы. Значит так, да? Браво! План просто охренительный.

Включив душ на весь напор, принялась намыливаться, с остервенением вымывая промежность. Если и планировать малыша, то только не так. Это как минимум подло. Так не поступают. Ребёнка он, видите ли, захотел. Черт, и противозачаточных под рукой нет.

Лишь когда вымыла себя до скрипа, смогла успокоиться, и то… не было стопроцентной уверенности. Потерла лицо, скользнула дрожащими пальцами в волосы и сцепила их на затылке, избавляясь от головной боли, и борясь с болезненной ломотой во всем теле, вернулась в комнату.

Думала, Глеб уже уснул. Но стоило прилечь, как он прижался к её спине и мечтательно прошептал:

— Юль, а может, и правда, заделаем киндера? Девочку, а? Хреново, когда в семье один ребёнок, по себе знаю. Сашка будет помогать тебе, заботится о сестрёнке, опекать и оберегать её, когда вырастит…

Он шептал и шептал, обнимая её за талию и не было его планам ни конца, ни края. Как же красиво он разрисовал их жизнь. Возможно, другая бы на её месте пищала от восторга, но только не она.

К переносице скатилась одинокая слеза. Не стала её вытирать, всё равно не видно. Старалась лежать расслабленно и спокойно реагировать на влажное скольжение языка по беззащитно оголенной шее.

Неужели это правда? Неужели у любви и правда есть срок? Или, может быть, всё намного проще? Просто в их семье исчезло понимание. Желание поддержать друг друга, прислушаться. Лежали в жаркой тесноте, но так далеки друг от друга. До озноба. Глеб, уверенна, испытывал её терпение, играя на расшатанных нервах, а она — надрывно стонала внутри и безмолвно изводила себя упрёками на тему: "Какая она хреновая жена, раз не хочет ребёнка от любимого мужа".

*** Н. Кадешева, А. Зацепин "Широка река"

Глава 2

Утро для Юли — любимое время суток. Особенно раннее.

Ещё детства так повелось: просыпались ни свет ни заря и давай полоть грядки, пока жара не нагрянула. Помнится, как по первой спать хотелось, как злились с сестрой на мать, проклиная ненавистные огороды. А потом втянулись. Весна за весной, лето за летом, а там, и осень, богатая на урожай.

Привыкли. И просыпаться в пять часов утра, и любоваться красотой природы, и наслаждаться чистым воздухом.

Даже тут, в городе, утро было по-особенному чистое, свежее, манящее. С той редкой трелью птиц в кустах отцветшей сирени, крупными каплями росы на алых бутонах роз в её саду и туманной, такой невесомой дымкой вдали.

А ещё с восходом солнца исчезали все страхи, сомнения, тревоги. Не зря говорят, что утро вечера мудренее. Что ночью нас одолевают демоны; грызут плохие мысли; посещают страхи и неуверенность. Хорошо, когда коснулся головой подушки и сразу вырубился, провалившись в глубокий сон. А когда мучает бессонница? Когда настолько плохо, что ни одно самовнушение не срабатывает? Тогда ворочаешься с боку на бок, изводишься тяжкими мыслями, грызешь себя изнутри и в предвкушении смотришь в окно, ожидая, когда же наступит это долгожданное утро.

Так и было.

Пару ночей Юля не спала толком, насилуя себя никому не нужными сомнениями. И всё было бы более или менее нормально, если бы мама не приняла сторону Глеба (что было неудивительно).

— С жиру ты бесишься, доча, — напала она на неё во время телефонного разговора, когда Юля поделилась новостью о предстоящем трудоустройстве. — Смотрю, живётся тебе скучно. Да такого мужика как Глеб…

— Да, да, я знаю, — вздохнула Юля, перебивая, — надо лелеять и оберегать.

— Во-о-от, — протянула поучительно Софья Ивановна, — всё ты знаешь, но ни черта не делаешь. — Вспомни, как мы жили? Как я жила с твоим отцом?

Ну вот, началось… «С твоим отцом» — преддверие очередной лекции о том, каких мужчин не стоит к себе подпускать и на пушечный выстрел, а каких — боготворить и возносить на пьедестал.

Софья Ивановна никогда не говорила «мой муж», не было его у неё по факту. Так, приходил домой под вечер некий подвыпивший мужик, гонял всех с монтировкой, дубасил, если попадались под руку, а потом заваливался спать где попало. Муж? Неее. Дерьмо, самое настоящее. И не выгонишь, скотину, жили-то в его доме. Только и оставалось уповать, что когда-нибудь напьется до усрачки и оставит всех в покое.

Ничего хорошего от такого брака она не увидела кроме двух красавиц-дочерей. Потому сейчас, когда у тех возникали ссоры, непонимания с мужьями — старалась вмешаться и обязательно помирить «непутёвую молодёжь». У них-то, в отличие от неё, мужья самые что ни на есть настоящие, работящие, ответственные, надёжные. А им вечно что-то не так. Ты посмотри, балованные какие стали.

— Мам, давай не будем сейчас об отце, — скривилась Юля, невольно поежившись. Сколько лет прошло, а белесый шрам внизу спины служил отличным напоминанием каким «любящим родителем» был Анатолий Бандурко.

Грешно признаться, но когда он умер, все вздохнули не то, что с облегчением, а с самой настоящей радостью. Только тогда и зажили по-настоящему, вкусили и прелести сытого стола, и спокойного сна. Даже деньги появились на мелкие растраты.

— Нет, доченька, будем, — и не думала сдаваться мать. — Если у тебя проблемы с памятью — так я напомню, как ваш отец избивал меня, изменял, а я что? Терпела. О вас думала в первую очередь. Всегда задавалась вопросом: куда я пойду? Кому я нужна? А ты… — прервалась, набирая в легкие очередную порцию воздуха, — вечно вам с Людой что-то не так. Не сидится на жопе ровно.