Эрика Йонг - Сердце Сапфо
Оно ничуть не облегчило боли. Мужчины были слепыми и недалекими, но я любила одного из них!
Мы с Эзопом некоторое время провели вместе, перебирая в уме прошлое и становясь все мрачнее и мрачнее.
Как-то вечером, заливая вином тоску в маленькой таверне на задворках Самоса, мы заметили группу лидийцев, смотревших на нас и ловивших каждое наше слово.
Наконец громадный седобородый человек с глазами цвета морской волны, окруженными бесчисленными морщинками, поднялся из-за стола и подошел к Эзопу.
— Ты сочинитель притч Эзоп? — спросил он.
— Почему ты спрашиваешь? — раздраженно пробормотал Эзоп.
Поднял взгляд, и лицо его расплылось в улыбке.
— Сиеннесий! — воскликнул он. — Мой дорогой старый друг!
Между ними завязался задушевный разговор о людях и событиях прошлого, о которых я ничего не знала. Оказалось, что Сиеннесий — философ и друг прежнего хозяина Эзопа.
— Я всегда знал, что ты станешь знаменитым! — сказал он Эзопу.
«А что насчет меня? — подумала я. — Я что — вообще никто?»
Сиеннесий явно меня не узнал, а Эзоп не стал устранять эту неловкость.
— Мы направляемся в Дельфы, — сказал Сиеннесий.
— Куда же еще?! — сварливо сказала я. — Если кто-то в этой части мира не знает, что ему делать, он непременно направляется в Дельфы.
— Кто это? — спросил у Эзопа лидиец, словно я сама не могла ответить.
— Знаменитая поэтесса Сапфо с Лесбоса, — сказал Эзоп.
Услышав это, волосатый, морщинистый Сиеннесий упал но колени, всплеснул руками и запел:
У меня есть дочка, как золотой цветок.Я не возьму за нее все золото и серебро Алиатта!
— Я никогда не забуду, где впервые услышал эти слова, — сказал он. — Если ты и есть та богиня, что сочинила эту песню, — я твой раб, госпожа.
Должна признаться, это несколько смягчило мое сердце, хотя он и неточно меня процитировал.
— Спасибо, — просто ответила я.
А потом из моих глаз потекли так долго копившиеся слезы. Я вспомнила Клеиду, когда она была совсем маленькой, и рыдания сотрясли мое тело.
— Простите меня, — пробормотала я.
Эзоп обнял меня за плечи.
— Думаю, тебе пора возвращаться домой, — тихо сказал он.
И я знала, что он прав.
Тогда Эзоп отправился с лидийцами искать мудрости у Дельфийского оракула (снова эти шарады!), а я решила вернуться на мой родной остров, несмотря на то что приказ о моем изгнании, видимо, еще оставался в силе. Мы с Эзопом грустно попрощались, зная, что боги свели нас, чтобы мы учились мудрости друг у друга, но не стали спутниками на всю жизнь. Афродита утвердила свою власть надо мной на новый хитроумный манер.
«Будь ты проклята, Афродита», — думала я.
Я знала, как Хирон относится к Зевсу, как люди могут злиться на богов, но себя я смиряла перед Афродитой, зная, что она гораздо умнее меня. Ты победила, Афродита! Ты погубила мою жизнь! Ты поставила меня на край скалы!
ЗЕВС: И ты собираешься оставить это оскорбление без последствий?
АФРОДИТА: Конечно нет! Фаон уже ждет, чтобы еще раз посрамить ее.
А потом я тайно, не раскрывая, кто я, проникла на Лесбос. Я прокралась на мой родной остров, словно призрак.
Сначала я направилась в Эрес, а не в Митилену, надеясь как можно дольше оставаться неузнанной. Насколько мне было известно, приспешники Питтака были готовы отправить меня в царство Аида за то, что я осмелилась вернуться. Нет сомнения, я все еще оставалась приговоренной к казни. И все же у меня оттаяло сердце, когда я снова оказалась дома. Если мне было суждено погибнуть здесь — так тому и быть. Я достигла конца моего извилистого пути. Я чувствовала запах смерти, поджидавшей меня.
В маленьком городке, где я родилась, царила странная суета. Холмы были, как всегда, зеленые, оливки — серебряные, море сверкало, но люди казались подавленными, словно после вражеского нападения. Все будто ждали чего-то. Я спросила у лодочника, который привез меня на остров, в чем дело.
— Возлюбленная тирана умирает, — сказал он. — Клеида, любовница Питтака, при последнем издыхании.
Я каким-то образом чувствовала это. Возможно, предчувствие и влекло меня на Лесбос с такой же силой, как и тоска по дочери.
— Где она живет?
— Здесь, в Эресе… Знатная дама.
Он подвел лодку к дому моего деда — дом показался гораздо меньше и скромнее, чем я его помнила, — и я вошла во двор, заполненный плачущими людьми. У меня было такое чувство, будто я вернулась в царство мертвых. Все казалось смутным и нематериальным, словно я шла среди призраков.
Я закрыла лицо покрывалом — мне пока не хотелось быть узнанной.
Во дворе началась суматоха — стражники расталкивали людей, включая и меня, освобождая дорогу для крупного человека с отвислым животом и белой бородой в сопровождении золотоволосой молодой женщины.
Человек этот явно был состарившийся Питтак. Но кто эта молодая женщина?
Я попыталась протиснуться сквозь толпу, но меня понесло на волнах рыдающего человеческого моря. Два стражника остановили меня, больно ухватив за руки. Но мы уже были в комнате, где лежала умирающая женщина. И она узнала меня.
— Сапфо! — прошептала она. — Прости меня!
Седой мужчина и золотоволосая девушка отступили, удивленно глядя в мою сторону. Мужчина дал стражникам знак отпустить меня.
Я подбежала к постели матери и упала на колени. Лицо у нее было серое, глаза утратили прежний блеск. Дух смерти витал над нею.
— Прости меня, — снова сказала она. — Неужели это ты? Неужели я не сплю? Если это и в самом деле ты, то теперь я могу умереть. Боль так ужасна, что я хочу одного — уснуть. Сон стал единственным моим отдохновением.
Теперь я знала, что предчувствие близкой смерти матери было со мной уже на «Глазе Хора» посреди моря.
Мне столько всего хотелось рассказать ей! О том, как я встретила моего любимого отца в доме Аида. О том, как я жила с мифическими амазонками, которых она так почитала. О том, как я из-за Эзопа снова потеряла Алкея. О том, как я поняла, что женщина может любить двух мужчин. О том, что мать может жить своей судьбой и все же больше жизни любить своего ребенка. О том, что боги капризны и неуправляемы… Но я могла только обнять ее и плакать. Она тоже плакала.
— Прости меня, прости меня, — повторяла она снова и снова.
— Мне не за что тебя прощать, — сказала я. — Такова была воля богов… даже мое возвращение — их воля. За все отвечают боги — не мы.
Я не знаю, сколько прошло времени. Я все гладила и гладила ее, и понемногу от ее тела стал исходить тот запах, что я запомнила с детства, — аромат восточных духов. Прошли часы, дни и годы… или так мне казалось. Когда я подняла голову, то увидела, что челюсть моей матери отвисла, а с ее нижней губы на мою руку упала тонкая ниточка света. Что это — мое наследство? Глаза ее были открыты, но пусты. Она оставила меня сиротой, держа в своих объятиях.
