Лана Ланитова - Царство Прелюбодеев
– Смотри, не опаздывай! – донеслось снизу. – Я опоздавших учеников в угол с пауками ставлю.
Хлопнула входная дверь.
«Странно, почему он вышел естественным путем? Мог же через раму вылезть…»
Владимир пошел в уборную. «Интересно, а о чем теперь думает зловредное зеркало?» – вспомнил он и заглянул в гладкую, блестящую поверхность. – Всклоченный раздетый, с припухшим глазом, его образ не простоял и минуты. Зеркало заметно взволновалось новыми вихрями, побежали знакомые, красные огоньки и… Владимир в зеркале уменьшился до роста маленького восьмилетнего мальчика, помолодел и его облик. На него смотрел робкий, вихрастый гимназист первого класса в новенькой форме, в одной ручке был зажат толстый учебник, другая, перемазанная синими чернилами, держала гусиное перо. Мальчик испуганно моргал, пятился и шмыгал носом.
Владимир плюнул в зеркало и отскочил: «Ты у меня дождешься! Я тебя точно расколочу».
Он наскоро привел себе в порядок. Среди вещей нашел строгий триповый сюртук цвета Бисмарк glace[92], чуть более светлые брюки и белую сорочку. Посмотрев в зеркало, висящее в уборной, остался доволен – вид был строгий, но, вполне достойный и не подобострастный.
«Хоть я теперь и ученик, однако же, как был дворянин и аристократ, так им и останусь… и плевать мне на вашу дисциплину. Нашли школяра!» – подумал он, но не стал и слишком мешкать. Он быстро спустился в столовую.
«Как быть с завтраком? На голодный желудок мне не пойдет и ваше учение…»
– Голодное брюхо к учению глухо! – крикнул он невесть кому. Дом отозвался полной тишиной. Ко всей пакости ему почему-то смертельно захотелось поесть этих самых пресловутых карпиков в жирной сметане.
«Ну, нет, этого вы не дождетесь. Я вообще теперь рыбы есть не стану. А закажу-ка я ванильные булочки, масло, сливки, кофе и швейцарского сыру, да и, пожалуй, вазочку с вишневым вареньем», – желудок жалобно заныл.
Он зажмурил глаза, щелкнул пальцами и… сделал свой мысленный заказ, стараясь как можно натуральней представить указанный ассортимент. Прошла секунда, и на стол с глухим стуком упала объемистая тарелка с вареной крестьянской полбой, деревянная ложка и медная кружка с простоквашей. В тарелке, полной до краев кашей, уныло притулился махонький, размером с наперсток, кусочек сливочного масла.
«Спасибо, что не репка! Учеников здесь кормят разнообразней», – с горечью подумал он и приступил к нехитрой еде.
Полба оказалась пресной, густой, с комками и невкусной, простокваша кислой. Владимир с трудом проглотил несколько ложек каши. Он хотел было отодвинуть тарелку и встать из-за стола, как в воздухе раздался небольшой свист и шипение, и прямо перед носом появилась другая глубокая деревянная тарелка. Она была до краев полна сероватым, нежирным бульоном. От поверхности шел легкий дымок, сшибающий ароматом речной ушицы. Владимир, словно завороженный, взял в руки ложку и запустил ее на дно тарелки. Ложка хлюпнула о поверхность бульона и уперлась во что-то плотное. Через секунду из глубин тарелки, словно утопленник из мутных и илистых вод, выплыл внушительный серый хвост и обглоданный рыбий хребет.
– Ну, сколько можно!
Раздался глухой стук, брошенной деревянной ложки, он решительно встал из-за стола и пошел надевать перед зеркалом шляпу. Руки не слушались его, он нервничал, злился и отчаянно посылал Виктора к чертовой бабушке. Дрожащие пальцы едва не измяли тулью изящной фетровой шляпы. Миновав прихожую и деревянное крыльцо, Владимир оказался во дворе.
Горгулий не было видно. «Я накричал вчера на них из-за Глаши, они и обиделись», – воспоминания о русалке вновь и вновь обжигали, словно крапива. Он покраснел и присел на ступеньку: «Прав был Генрих Францевич: она совсем не то, что мне надо… А я настырничал, словно бес меня попутал… Дурак! Все время забываю, что это так и есть: он специально наделил русалку Глашиным обликом, специально мне ее подсунул. А все-таки ее жалко: как там она? Наверное, обиделась сильно… Ожоги у нее по моей милости. Эх! Надо будет как-нибудь навестить ее. Скорее всего, она утешится с каким-нибудь сатиром. Уж он-то сумеет ее ублажить, – ревность кружила голову. Владимир старался гнать от себя дурные мысли. – А Генрих Францевич, что за птица? Вроде ученый, вроде медик… Но больно странный. Похоже, он извращенец еще тот. Дома – трупы у него женские. Хотя, почему трупы? По сути, все мы давно трупы… Всё здесь, не слава богу. Во всем своя каверза и подлог имеется. А как он на русалку мою пялился? На опыты мечтал забрать! Потрошитель местного разлива… Да ну, их всех! В хорошую же компанию я угодил: одна – на качелях летает над мордами адских монстров – то молодеет, то стареет, как ей заблагорассудится… Или не ей? Другая – поет и пляшет до одури, чуть не по пояс в воде. Третий – трупы потрошит, прикрываясь интересами науки. Четвертый – вешается еженедельно. Пятая – его бьет и насилует в подвале. Двое невидимых шерстяных монстров подножки ставят. Кто такие? И как их наказать, когда они невидимы? И других ракалий здесь навалом. Весёлую компанию Виктор собрал – уж точно не соскучишься. И это я еще не со всеми знакомство свел…»
Он встал с крыльца, подошел к калитке, постоял еще пару минут в легкой задумчивости и решительно открыл дверь. Выйдя за ворота, Владимир повернул налево.
На небе все также сияла огромная луна, серебря листья причудливых фруктовых деревьев и цветущих кустов. Пели ночные цикады. Перед глазами то и дело мелькали чьи-то белые и цветные силуэты – это огромные бабочки, стрекозы и жуки с плотными, отливающими бронзой крылышками, косились на Владимира почти человеческими глазами, они спешили по своим делам. На ветке с цветущим жасмином Владимир увидел еще одну необычную бабочку. Он зачарованно смотрел на знакомые черты. Где он мог видеть подобный образ? Прикрыв плечо золотистым крылом, на него огромными темными глазами смотрела копия картины знаменитого Нидерландского художника Яна Вермеера Делфтского. Тот же нежный лик, та же голубая повязка на голове, те же золотистые концы из-под голубой материи и, наконец, такая же жемчужная серёжка в маленькой мочке уха… Кроткий и нежный взгляд вермеерской красавицы заставил Владимира открыть рот и с глупой улыбкой пялиться на это изысканное чудо.
В гуще цветов багровой магнолии восседала другая бабочка. Вес тяжеленького тельца прогибал легкую цветочную ветвь. Ее лик был точной копией цыганки Франса Халса… Это был простонародный, веселый, почти залихватский образ. И сама бабочка отличалась какой-то коренастостью и плотными формами. Она не была похожа на аристократическую красавицу – лохматая черная голова, короткий нос (у Владимира кружилась голова – у бабочки был человеческий нос), круглое лицо выдавали в ней простолюдинку. Она и улыбалась также – чуть лукаво, открыто, непринужденно. Невзрачные, почти мотыльковые крылья отливали размытым терракотовым оттенком. Она деловито собирала нектар с цветов магнолии и ловко наполняла им керамический кувшинчик, зажатый меж полненьких ножек, обутых в деревянные башмаки с медными пряжками.
