Джон Норман - Дикари Гора (ЛП)

- Колени шире, - приказал я ей, - ягодицами назад на пятки, живот втянуть, голову выше, руки на бедра, плечи назад, выпяти груди.

Я откинул её волосы за спину и разгладил их, чтобы они, таким образом, не мешали бы осмотру. Я оценивал её, медленно, тщательно.

- Это не невозможно, - сказал я ей, в конце подробного осмотра, - что мужчина мог бы найти тебя приятной.

- Заставьте меня доставить Вам удовольствие, - попросила она.

- Скорее, - усмехнулся я, - Я разрешу тебе просить, доставить мне удовольствие, и так, как это положено для рабыни.

- Я прошу Вас позволить доставить удовольствие Вам, Господин.

- Как рабыня? – уточнил я.

- Да, Господин, - поправилась она. – Я прошу позволить доставить Вам удовольствие как рабыня.

- Но Ты, же недрессированна, - сказал я, с презрением в голосе.

- Научите меня, - попросила она. В её глазах стояли слезы.

Я внимательно и беспристрастно смотрел на неё.

- Тренируйте меня, Господин, - взмолилась она. - Дрессируйте меня, пожалуйста, Господин!

- Возьми волосы из-за левого плеча, - приказал я, - и держи их перед и напротив твоих губ. Часть волос держи перед своими губами и напротив них. Другую часть, центральную прядь, возьми в рот и держи губами, так, чтобы Ты могла почувствовать их мягкими внутренними поверхностями твоих губ. Часть этих же волос возьми глубже, чтобы они оказались между зубами. Теперь сожми свои губы, и, оставаясь на коленях, привстань с пяток, и наклонитесь вперед, осторожно и покорно.

Вот так я начал обучение неназванной рабыни на равнинах Гора.

Через несколько мгновений я опрокинул её на спину на одеяла.

- У меня хорошо получилось тренироваться, Господин? – спросила она в конце.

- Да, хорошенькая рабыня, - я сказал, довольно. - Ты - способная ученица, и Ты хорошо обучаешься.

Она прижалась ко мне.

- Это - дань твоему интеллекту.

- Спасибо, Господин.

- И твоей генетической склонности к рабству, - добавил я.

- Да, Господин.

Приобретение этой женщиной рабских умений следует за крутой кривой обучения, далеко вне ожидавшихся шаблонов или её готовности для этих умений, не свойственных ей раньше. Она изучает их слишком стремительно и хорошо, чтобы не быть, в действительности, прирождённой рабыней.

- О-о-о! – простонала она, и затем я взял её снова.

На сей раз её рабские судороги, хотя и начальные, недоразвитые, были безошибочны.

- Как давно Ты была девственницей?

- Тысячу лет назад, - она улыбнулась. – Нет, я думаю, что возможно, даже десять тысяч лет назад.

- Ты чувствуешь теперь себя меньше, чем Ты была прежде, - спросил я, -менее важной, какой-то менее значимой?

- Не-е-ет, - сказала она, улыбаясь, - Я чувствую себя в десять тысяч раз важнее, значимее, чем то, кем я была прежде.

- О девственности, насколько я это знаю, на английском языке, говорят как о том, что могло бы быть потеряно. С другой стороны, в гореанском о ней обычно задумывается как о чём-то, что должно перерасти, или изменить.

- Это интересно, - отметила она.

- Кем в английском языке, будет женщина, которая не является девственницей? – спросил я.

Она задумалась на мгновение.

- Недевственница, я полагаю, - ответила она.

- Это различие в гореанском очерчивается различными способами, - начал я объяснять рабыне. - Самым близким к английскому являются различия между терминами «глана» и «метаглана». «Глана» означает статус девственности, а «метаглана» обозначает статус последующий девственности. Ты видишь различие?

- Да в гореанском девственность расценена как статус, который будет наследоваться.

- Другой способ понять различие с точки зрения «фаларина» и «профаларина». «Профаларина» определяет статус, предшествующий «фаларина», который является статусом женщины, которая хотя бы раз взята мужчиной.

- Здесь, - отозвалась она, - статус девственности расценён как тот, который предшествующий, но ещё не достигший, статуса фаларина.

- Да, - согласился я. - В первом случае, за девственностью, как видишь, что-то следует, а во втором, она оценивается как что-то, что задумано, как простое предшествование статусу фаларина. Это подразумевает, что она ещё не фаларина.

- Обе эти формулировки очень отличаются от английских, - заметила она. - В английском языке, как я теперь вижу, о девственности говорят как положительной собственности, и недевственность, несмотря на её очевидную и весомую важность, и даже её потребность, для продолжения рода, кажется, расценивается, как что-то являющееся просто отсутствием собственности, или лишением собственности.

- Да, - согласился я с её заключением. - Это - как если бы весь спектр был разделен на синий цвет и не-синий цвет. Легко понять, что не-синий цвет в каждой части реальнее, и ещё обширнее и разнообразнее чем просто синий цвет.

- Да, - поддержала она.

- Эти патологические концепции, внушенные благодаря разговорному языку, могут произвести искажения понятий действительности, - развивал я свою мысль дальше.

- Я понимаю, Господин.

- В гореанском, в отличие от английского, обычный путь, очерчивания различий в терминах «глана» и «фаларина». Отдельные слова, они, используются для отдельных свойств или условий. Оба условия, если можно так выразиться, получают сходный статус. Оба расценены как являющиеся одинаково реальными, одинаково положительными.

- Да, Господин.

- Иногда, метафорически в английском языке, однако, различие между девственницей и женщиной очерчивается, почти в гореанских интонациях. Строго говоря, в английском языке, женщина могла бы и женщиной и девственницей.

- А гореане говорят свободно о таких вещах? – поинтересовалась она.

- Свободные люди обычно не говорят свободно об этом, Например, является ли свободная женщина - гланой, или фалариной - это очевидно её дело, и ничьё другое. Такие интимные вопросы хороши в пределах прерогатив её частной жизни.

- Однако, подозреваю, что такие вопросы, не в пределах прерогатив частной жизни рабыни.

- Конечно, нет, - засмеялся я. Такие вопросы – это общие сведения о рабынях, такие же, как цвет их волос и глаз, или размера их ошейников.

- А мои самые интимные измерения?

- Это такие же общие сведения, - уверил её я, - если кому-либо это интересно.

- Какая же часть личной жизни мне разрешена?

- Никакая.

- А какие-нибудь секреты у меня могут быть?

- Ни одного.

- Понимаю, - вздохнула она.

- Теперь, Ты, возможно, немного лучше, чем прежде понимаешь. Что это значит быть рабыней.

- Да, Господин.

- Твое вскрытие, например, не должно остаться тайной, - заметил я.