Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван
— Почему? Разве ты не хотел остаться?
— Не знаю… Родители звали. Но Захара от оркестровых не оттащишь, а без него куда я поеду?
— Он хороший. А я боялась его. Где он?
— Они там с библиотекарем наверх пошли в нотах рыться, Захар ищет вечно редкое что-то для учеников. Тебе его нечего бояться. Это он меня все время ругает.
— Неправда, — Мила тоже смотрела на улицу, — он тебя очень хвалил. Говорил, что ты играл гениально. Смотри, смотри, кто-то еще елку несет! Вон мужчина побежал. Не успеет нарядить… А на сцене елка какая красивая!
— Да, на Новый год здесь всегда наряжают. Дневные концерты бывают и для детей.
— Жалко Славик во Владимире остался, — вздохнула Мила. — Послушал бы тебя, он очень хотел. В прошлый раз его в зал не пустили.
Лиманский понял, что Мила вспомнила не только Славика, но и Тоню. Скучает по ней, наверно.
— Еще наслушается, я в Москве раза два в год всегда играю, а Славик с матерью туда переедут.
— Ты уверен?
— Без вариантов, Милаша, если Антонина хочет, чтобы был толк, то надо переезжать и готовиться серьезно. Поступить в ЦМШ мало, там еще удержаться надо. Я бы не хотел там учиться.
— Почему?
— Кузница юных вундеркиндов. В начальных классах фортепианного отделения одни Моцарты. А потом вырастают, и все. Удивлять уже нечем. Детей жалко, их не учат, а демонстрируют.
— А чего это вы там стоите в уголке, молодожены, от коллектива откалываетесь? — прервал разговор Вадима и Милы Василий Евгеньевич.
— Правда-правда, ну-ка, тащи их сюда, — ударники сложили коробку с нардами, — мы еще и не познакомились. Как вам наша компания? — спросил Милу один. У него была шкиперская бородка с проседью, замечательные оттопыренные уши и трогательная блестящая лысина, по краям украшенная аккуратно подстриженными волосами, тоже седыми. Если бы не озорной быстрый взгляд, ударник походил бы на благообразного монаха. Но глаза выдавали балагура и любителя похохмить. Второй ударник обладал густыми длинными волосами, тщательно уложенными, и Мила подозревала, что завитыми. А взгляд у него был задумчивый, черты лица благородные, рост высокий. Бородатый был пониже.
— Что вы пристаете? Дайте освоиться! — возмутилась Роза. — Не обращайте внимания, — сказала она Миле, — это они все на взводе после Россини. Но как сыграли!
— Чудесно сыграли! Я все ладони отбила, — призналась Мила.
— Вот видите, Роза Ибрагимовна! А вы спорили! «Не надо Сороку-воровку», — встрял Василий. — А на ура ведь прошла!
— Не академично, — не уступила ему Роза, — но гениально. В Новый год можно. А вообще — нет.
— А это вы самому скажите «нет», — подначил Василий.
— Это как современное искусство, — потер руки бородатый ударник, взглянув на фуршетный стол. — Вот я был в Германии на Берлинале…
— Ой, только не начинай, Петр Терентьевич, про Берлинале твое все уже знают, — замахал руками Василий. — А что современное искусство, оно как в том анекдоте про мужика со свечкой.
— Вася, заткнись! Про нас что подумают новые люди? — укорил длинноволосый ударник. — Тем более дама! Мы же заслуженный коллектив, а ты… со свечкой.
— А что, там темно было, в театре свет погас, а публика в зале не понимает ничего, современное же искусство. А тут мужик со свечкой… ха-ха-ха… а они думают, может, задумка режиссера, что он голый…
— Вася, замолчи! — напустились на виолончелиста все, но при этом и засмеялись. С одной стороны, музыканты в комнате оставались в своих группах, вероятно, привычка быть рядом в оркестре сказывалась: струнные со струнными, духовые с духовыми. Но вместе с тем они являлись одной большой компанией. Миле это нравилось, как и их нескрываемое приподнятое настроение от только что блестяще сыгранного концерта, от общения там, на сцене, оваций зала и, конечно, приближающегося праздника.
— Ну, хорошо, хорошо… Так кто шампанское будет открывать? Пора уже! — примирительно отмахнулся Вася.
— Не обращайте внимания, ну их, идите сюда, — Роза потянула Милу к дивану, — сейчас Эрнст Анатольевич придет, и мы начнем. Вадим, идите сюда, садитесь. Мы с вашей женой толком и не познакомились. Вы тоже музыкант? — спросила она у Милы.
— Нет, я садовый архитектор, флорист.
— Какая интересная профессия! Садовый архитектор…
Мила сама на себя удивлялась. Она чувствовала себя совершенно свободно, как будто знала этих людей не один год. И она любила их! Чувство радости, приподнятое настроение, раскованность — все это передалось ей. И невероятным казалось, что завтра она полетит с ними вместе в Канаду. Не верилось в это, но Вадим сказал, что ее возьмут с собой. В новую, счастливую жизнь — вот что!
За окном раздались крики «С новым годом! Ура-а-а-а!».
— Что, уже?! Скорей открываем… С новым годом! — закричал Василий.
Вошел Мараджанов, его шумно приветствовали.
— Видите, как я вовремя, — сказал он. — А так бы вы новый год пропустили, как вступление у Шуберта, я все заметил, — притворно строго погрозил он Василию. Тот виновато свесил голову. — На самом деле молодцы, хорошо отыграли, очень хорошо! Спасибо, ребятушки. — Мараджанов по очереди пожимал руки музыкантам. — Спасибо, спасибо. — Он занял место во главе стола, радостным широким жестом добрых рук словно обнял всех и сказал: — Ну, давайте уже встречать…
Время пролетело незаметно. В шутках, разговорах, планах. Много загадывали о будущей поездке. К Вадиму подходили, расспрашивали о Боннском фестивале, Лиманский давно не играл с заслуженным коллективом, и тем для разговоров накопилось море. В какой-то момент даже Милу оттеснили, она сидела рядом с Розой, та все угощала ее то красной рыбкой, то бутербродом с икрой. А Мила вдруг поняла, что устала и хочет спать. И так захотелось ей домой. А еще надо в гости.
— У вас глаза слипаются, моя дорогая.
— Да мы эти дни с Вадимом все едем, едем куда-то.
— И завтра опять в дорогу. Ну, ничего, в Канаде отдохнете. В Монреале у нас восемь концертов, Вадим играет в трех — остальные симфонические. Будет у вас время там и погулять, и по магазинам. Там очень хорошие товары, например, обувь кожаная, шубку можно купить, дубленку. Хотя теперь и здесь все есть, это мы раньше везли, что надо и не надо. — Роза поправила цветы в большой вазе, похожей на ведерко. — Красота какая, а ведь мы улетаем завтра. Завянут, так жалко. У нас одно время был тут небольшой зимний сад, я ухаживала. Но уехали мы на гастроли на все лето, и цветочки мои погибли, больше не разводила ничего.
— Я тоже так бы хотела зимний сад. У нас на крыше и место есть.
— На крыше?!
— Да, в квартире у Вадика… у Вадима…
— Ах, ну да, он же квартиру купил, много было про это разговоров. — Роза почему-то сочувственно посмотрела на Милу, но ничего не сказала. В это время вошли Травин и библиотекарь. Захар нес целую стопку свежераспечатанных нот.
— Ах, вот они чем там занимались, а потом удивляются, почему принтер не работает! — сказала Роза.
— Вадик! Я все нашел, даже Сарасате и Крейслера, — с порога заявил Травин, — можем к твоим выдвигаться.
— Нам же еще в гости! А время почти два часа. — Мила посмотрела на типовые часы на стене. Оркестровая комната при сцене не была дворцовой гостинной: разношерстные диваны и стулья, столы смахивали на парты. Сейчас они были сдвинуты, футляры с инструментами составлены к стене и к вешалке. Скрипки плотными рядами лежали в чехлах на рояле, в оркестровой комнате тоже был рояль.
— Это очень хорошо, что мы можем выдвигаться. Ладно, в самолете дообсуждаем. — Лиманский пожал руку Василию, поднялся с дивана, пошел к Эрнсту попрощаться.
— Вы уже уходите? А то еще бы посидели, — сказал тот.
— Родителям обещал заехать в гости. И у нас ничего на завтра не собрано, — пояснил Вадим
— Не в шесть утра вылет — все успеете. А про паспорт и прочее я помню, не волнуйтесь. Прямо в аэропорту поставит ваша милая Мила подписи, и все. Это в крайнем случае, а может, и так все оформят, потом в Канаде в посольстве подпишет, там и печать приложат. Нам главное сейчас хотя бы временное разрешение.
