Ты теперь моя (СИ) - Тодорова Елена
Шипим в унисон. Потом так же протяжно стонем. Все у нас с моей муркой естественно и до безобразия пошло. Без наигранных вздохов и внутренней зажатости.
Сцепляю зубы и, крепко схватив ее за бедра, рывком вхожу до упора. Юля давиться воздухом, хныкает, но принимает. Сильнее прогибается в пояснице и судорожно комкает в кулаках простынь. Стонет долго и громко.
Даю ей несколько секунд. Сам глаза прикрываю и планомерно перевожу дыхание.
— Скажешь, когда будешь кончать… я хочу тебя в рот…
Милая… Моя милая Юлька…
Невидимым мастером под меня лично созданная. Она убить меня решила?
Впиваясь пальцами в ее бедра до белизны, несколько раз жестко двигаюсь внутри нее и, прохрипев нечленораздельное ругательство, резко выхожу. Разворачиваю, потому что лицо ее видеть хочу.
Наваливаясь всем весом, безжалостно вдавливаю свою хрупкую изящную мурку в матрас. Выбивая очередной задушенный вскрик, снова толкаюсь в ее жаркое влажное нутро. У самого по спине раскаленная волна сходит.
Ловлю пальцами ее подбородок. Глубоко целую, крайне пошло. Но нам с Юлей так нравится. Она принимает меня всем своим существом. И я врываюсь грубо и жадно.
Она сходу дрожать начинает — выразительно и часто.
— Юлька… Юлька… Останови меня… Попроси быть мягче… Давай займемся любовью… Хочу с тобой ласково… — покрываю быстрыми голодными поцелуями ее шею и плечи. — Хочу тебя избаловать… Ласково хочу… Тебя, мурка моя, ласково… — тонкую кожу всасываю, влажно кусаю, неосторожно следы оставляю.
— Ты и так со мной ласков… Рома… Мне нравится… Ты ласков…
Сцепляемся взглядами. Слушаем надрывное дыхание друг друга. А потом я начинаю в ней двигаться, и мы, в поисках дополнительного ресурса, уже губами врезаемся. Одержимо и долго целуемся.
Не прекращаю вбиваться, пока Юля не кончает. Она отрывается и, прокричав мое имя, вгрызается зубами мне в шею. Я это лишь отстраненно отмечаю. Все силы в другом месте сосредоточены. Мать твою, как она сжимает… Пульсирует, обжигает, топит в вязкой влаге своего наслаждения. Двигаюсь в заданном ритме, чтобы продлить ее удовольствие, хотя самого уже темным полотном накрывает.
— Я сейчас… Не передумала? — удерживаю ее взгляд, пока в нем отдаленная ясность не мелькает.
— Нет… Хочу…
Содрогнувшись, резко выскальзываю из нее. Приподнимаюсь на руках и схожу с кровати. Выпрямляюсь у подножья. Юля следом соскальзывает и практически падает передо мной на колени. Прикрывая глаза, осознавая, что сейчас мне, чтобы кончить, достаточно одного ее вида. Чувствую ее горячее дыхание, жар губ и неторопливую жадность влажного рта. Не в первый раз она у меня сосет, но я каждый раз с катушек слетаю.
Открываю глаза. Жадно вбираю образ. Надавливая Юле на затылок, толкаюсь, насколько она позволяет, придерживая меня у основания пальцами. Хочу растянуть процесс… По моему сильному перекачанному телу проносится одуряющий трепет, и я начинаю бурно кончать. Юля давится и глотает, глотает и давится… Я заставляю себя податься назад, чтобы позволить ей восстановить дыхание. И, плывя от острейших вихрей удовольствия, глажу ее по щеке — в этом и во взгляде сейчас вся моя ласка. Она вдыхает, смаргивает слезы и сама ко мне тянется. Языком по моему члену проходится, облизывает с выраженным удовольствием.
В который раз, расталкивая темных демонов, в душу мне врывается. Да, маленькая, ты там давно главная. Единственная моя. Родная. Любимая.
Глава 58
Все на свете вместе переживем
и когда-нибудь в один день умрем.
© Макс Фадеев feat. Наргиз «Вдвоем»
Сауль
Так получается, что на обряд крещения я опаздываю. Не по своей вине, иногда обстоятельства выше нас. Вхожу в церковь, когда батюшка уже полощет Богдана в большом медном чане. Сын смеется и, взбивая ногами освященную воду, забрызгивает ею всех рядом стоящих.
Юля, словно бы ощутив мое присутствие, оборачивается. Вижу, что сердится. На расстоянии двух шагов с самым серьезным видом ей подмигиваю.
Я здесь. Держись, мурка. Подхватываю.
Она вздыхает и заметно смягчается. Знаю, что нервничает, а я, скотина, опаздываю.
Равняюсь с ней и парнями в один ряд, в паре метров от крестных родителей. Беру за руку. Она у нее холодная и влажная.
— Ну, как вы тут?
— Порядок, — ответно мою ладонь сжимает.
— Я так и думал. Умница.
— Похоже, Богдану нравится, — чуть улыбается Юля.
— Определенно.
Вся эта церковная атрибутика, заунывное и вместе с тем возвышенное чтение библейских псалмов и многоголосое хоровое пение моментами прям до костей пробирают. Значит, что-то духовное и у меня внутри имеется. Отзывается. Теплится. Воском плавится.
Принимаю новое решение. Юлю по дороге домой ставлю перед фактом:
— Надо нам повенчаться.
— Опять «надо»? — усмехается она, придерживая пальцами грудь, на которую прямо в машине набросился оголодавший Бо. Направляю взгляд на водителя. Хвала всему святому, что я пять минут назад набрался, тот проверку выдерживает — следит исключительно за дорогой. — Ну, надо так надо, Саульский. А когда?
— Договорился на следующие выходные.
— Саульский… — выталкивает Юлька вместе со свистящим громким выдохом. — Вот, что за манера, а? Мне ведь подготовиться нужно, какой-то наряд подобрать…
— Успеешь, мурка. Только фату не надевай.
— Какую фату?
Прочищаю горло и скашиваю взгляд в сторону.
— Свою.
— А почему? — по голосу слышу, что поняла.
Играет со мной.
Упорно в окно смотрю. Постукивая пальцами по нагретой у стекла коже, фокусируюсь на городской суете и, помня о сыне, стараюсь выражаться культурным русским языком.
— Почему, почему… Юль, — с нажимом ее имя произношу, как и всегда, когда нужно собрать ее внимание. — Не хочу, чтоб в церкви неуместные воспоминания погнало. Оденься скромно.
После этих слов она недолго выдерживает паузу. Потом, не сдержавшись, прыскает и откровенно хохочет. А у меня уже стоит.
— Юля… — поворачиваюсь, когда на ее веселье реагирует Богдан. Выпуская изо рта грудь, в тон матери заходится смехом.
— Ох… — хихиканье моей мурки обрывается. Ей приходится резко притиснуть к соску пеленку, чтобы остановить брызнувшее молоко. — Бодя, что ты вытворяешь? — и вновь смеется. Теперь уже не на меня эта эмоция направлена. — Тебе тоже смешно, да?
Когда она передает разгулявшегося сына мне, закрепляю его в автокресло и подаю ему странную пёструю цацку, от которой он с необъяснимой силой прётся. Юля тем временем обтирается влажными салфетками и поправляет одежду.
— Я на полном серьезе сейчас, — ловлю ее взгляд.
— Да, я поняла. Только фату мне в любом случае уже нельзя… И вообще, нельзя нам венчаться, Саульский.
— Еще как можно.
— Там правил много, и ответственность друг за друга увеличивается, — видит, что я на это никак не реагирую. Добавляет весомый, по ее мнению, аргумент: — Три дня воздержания перед обрядом…
— Потерпим.
— Серьезно?
— Серьезно.
— Ну, ок, — скрещивая на груди руки, долго буравит меня взглядом. — Это ж мы душами соединимся, Ромочка?
— Мы — уже, — сурово подсекаю ее попытку меня то ли шокировать, то ли испугать. — Теперь шлифанем перед Богом.
— Поверить не могу…
— Что?
— Что тебе это нужно.
— Нужно.
Крестины празднуем в саду. Листья уже пожелтели, местами начали опадать, но в общей массе еще не утратили своей природной яркости и сочности. Гости вздыхают, нахваливая эту красоту. А мне сегодня хочется напиться. Не так, чтобы прям в дымину. Меня несут хорошие эмоции. Я счастлив. Да, именно так это и называется. Я счастлив и всех угощаю. Японского посла, в том числе. Благо он в разы лучше Момо по-нашему изъясняется. Они, конечно, наглеют и половину вечера болтают на своем. Юлька тоже вклинивается. Вот она, подозреваю, на японском мастак еще тот. Как Момо на русском, если не хуже. Посол то и дело снисходительно улыбается и, напрягая извилины, со всех потуг пытается понять, куда она направила свою мысль. Нравится ему моя жена. Она всем нравится. Моя солнечная Юлька.
