Джеймс Бертрам - История розги
Где наши пытки, наше рабство, наши палки? Нам кажется, что их нет, что это было прежде, но теперь прошло. Нам кажется это оттого, что не хотим понять старого и старательно закрываем на него глаза.
Но если мы вглядимся в прошедшее, нам откроется и наше настоящее положение и причины его.
Если мы не будем говорить: зачем поминать, а посмотрим внимательно на то, что делалось прежде, то мы поймем и увидим то, что делается теперь.
Если нам ясно, что нелепо и жестоко рубить головы на плахе и узнавать истину от людей посредством выворачивания их костей, то так же ясно станет и то, что так же, если еще не более, нелепо и жестоко вешать людей или сажать их в одиночное заключение, равное или худшее смерти.
Если мы только перестанем закрывать глаза на прошедшее и говорить: зачем поминать старое? — нам ясно станет, что в наше время есть точно такие же ужасы, только в новых формах.
Мы говорим: все это прошло; прошло, и теперь уже нет пыток, нет рабства, нет забиваний насмерть палками и др. — но ведь это только так кажется! Триста тысяч человек в острогах и арестантских ротах сидят запертые в тесных вонючих помещениях и умирают медленной телесной и нравственной смертью. Жены и дети их брошены без пропитания, а этих людей держат в вертепах разврата, острогах и арестантских ротах!
Не нужно иметь особой проницательности, чтобы видеть, что и наше время полно теми же ужасами, теми же пытками, которые для следующих поколений будут так же удивительны по своей жестокости и нелепости. Болезнь все та же, и болезнь не тех, которые пользуются этими ужасами. Пускай бы они пользовались в 100 и в 1000 раз больше. Пускай устраивали бы башни, театры, балы, обирали бы народ, только бы они делали это сами, только бы они не развращали народ, не обманывали его, заставляя его участвовать в этом, как старого солдата».
Глава XXVIII
Грустная история монашенок в М.
В конце шестнадцатого столетия большая ветвь греческой церкви отделилась от ортодоксальной или государственной и перешла под именем «Соединенной греческой церкви» в лоно римско-католической веры. И так как правительству необходимо было во что бы то ни стало поскорее устранить возникший раскол, то был пущен в ход обычный механизм преследований, угнетений и прочего.
Против католиков были обнародованы различные узаконения, которые в конце концов и достигли желаемой цели. В 1839 году все униаты, как один человек, подписали отмену прежнего решения и возвратились к ортодоксальной церкви. Среди прочих, подписавших упомянутую только что отмену, находился епископ С., который, чтобы доказать на деле свой религиозный пыл, взялся за обращение монашенок города М. Сначала епископ этот пустил в ход проповеди, но когда увидел, что последние решительно никакого впечатления не производят, он с отрядом солдат подошел к монастырю и предложил монахиням либо перейти в новую веру, либо последовать в дальнюю ссылку. Монахини избрали последнее. Вскоре их повели через город; жители следовали за ними и горькими слезами оплакивали судьбу несчастных женщин, которые успели во время пребывания своего в монастыре оказать множество услуг и благодеяний. За городом монахинь сковали попарно цепями, и, закованные по рукам и ногам в кандалы, ярые фанатички брели семь дней пешком до города В., где в качестве прислужниц были заточены в монастырь черных монахинь, представляющих собою в огромном большинстве случаев солдатских вдов. Там вновь прибывшие встретили и других монахинь-католичек, точно так же предназначенных для выполнения всех черных работ. После первых двух месяцев пребывания была устроена первая экзекуция монахинь города М., причем со стороны упомянутого выше епископа С. последовало распоряжение, в силу которого упорные женщины должны были подвергаться порке два раза в неделю и получать каждый раз по пятидесяти ударов. Наказание производилось в помещении, напоминающем собою сарай, в присутствии дьяконов, священников, детей, монашенок и всех обитателей монастыря вообще. Нередко со спин жертв свешивались полосы кожи и мяса, а после экзекуции пол монастыря увлажнялся кровью несчастных женщин. Но они не жаловались и не плакали, а только усердно молились в глубине души. Дело происходило зимой, а так как никакого топлива им не полагалось, то бедняги буквально коченели, а раны их — последствие четырех экзекуций — подвергались серьезному воспалительному процессу. После одной из порок, отправляясь на обычные работы, одна из монашенок лишилась чувств и без сознания повалилась на пол. Ее били до тех пор, пока она не пришла в себя; но при первой же попытке свезти мусор на тачке несчастная снова упала и испустила дух. Другую монашенку из этой же партии живьем сожгли в печи, третью настоятельница монастыря поленом избила до смерти за то, что она соскоблила со скамьи пятно ножом, что составляло проступок против орденских правил. Четвертая умерла под плетью, на пятую обрушилась «случайно» груда дров, за которой стояла одна из черных монахинь. Против тех, которые все-таки оставались преданными своей вере, применялись вновь изобретенные пытки. Одна из них заключалась в следующем. Монашенку заставляли приносить из реки воду; причем приказывали, чтобы медный сосуд, предназначенный для этой цели, она всю дорогу несла в совершенно вытянутой руке. Река была довольно далеко от монастыря, и очень часто несчастные женщины не были в состоянии нести кувшин так, как было приказано. Стоило только чуть согнуть руку, как следовавшие позади черные монашенки хлестали провинившуюся плетью, выливали из кувшина воду на голову своей жертвы и заставляли снова отправляться на реку за новой порцией.
После двухлетнего пребывания при столь тяжелых условиях в В. их неожиданно перевели в город П., где их ожидало еще больше работы и мучений. При постройке дворца для епископа С. их заставляли исполнять самые тяжелые мужские работы; говорить нечего о том, что обращение с несчастными было ниже всякой критики, и этому, больше чем чему-либо другому, многие из них были обязаны тем, что вскоре после пребытия в П. отправились в тот мир, где нет ни печали, ни воздыханий.
Однажды утром на стенах монастыря была усмотрена надпись:
«Здесь не монастырь,
А каторга и галеры».
Решено было, что надпись эта сделана монахинями из М., которых подвергли такой жестокой порке, что две из них скончались во время экзекуции.
Такое жалкое существование несчастные влачили несколько лет кряду, и в 1845 году только четыре из всех «преступниц» в состоянии были волочить ноги. Из остальных некоторые ослепли, некоторые были изуродованы, большинство же умерло. Упомянутые только что четыре монашенки были приговорены к отправке в дальнюю ссылку на север, но, воспользовавшись тем, что во время какого-то праздника сторожа напились до бесчувствия, — убежали. В 1845 году они перебрались за границу и под присягой рассказали о страданиях и муках, перенесенных всеми монахинями города М. со времени преследования их со стороны епископа С.
