Девственница (ЛП) - Райз Тиффани

Тогда она будет свободна.

Жестокие фантазии поглотили Кингсли. Когда-то заговор с целью убийства был делом одного дня. Его способность планировать убийство оставалась такой же пронзительной, как и в те дни, когда он выполнял свою тихую работу по зачистке французского правительства в России и Восточной Европе. Его навыки были такими же отточенными. Если бы только он мог избавиться от своей совести, чтобы завершить дело.

Люди, которых он убил в прошлом, все оправдывали его вмешательство в их дальнейшее существование. Он убивал убийц. Однако Жерар не был убийцей. Его преступление состояло в том, что он воспользовался испуганной четырнадцатилетней девочкой, пытающейся спасти свою мать, используя ее любовь к матери, чтобы держать ее в заложниках и лишить ее детей, единственного утешения, о котором она просила. Это было преступлением. Преступление, требующее наказания.

И он накажет. Он может. Ради Джульетты сможет.

В ночь на седьмой день своего планирования Кингсли совершал длинный заплыв в океан, чтобы очистить разум и сосредоточиться. Он мог пойти к Жерару и смотреть, только смотреть. Во сколько Жерар просыпается? Во сколько ложится спать? Какой у него распорядок дня? В каких комнатах он часто бывал? Сильно ли он пил? Когда ему нравилось трахаться? Утром? В обед? Ночью? Всегда? Он не расскажет Джульетте о своих приходах. Никто не узнает. И как только Кингсли узнает все необходимое, он сделает то, что должен, что угодно, чтобы Джульетта оказалась его к тому моменту, как он закончит.

Кингсли был одет в темную одежду и сандалии. В доме Жерара ему придется ходить босиком. Тишина разделяла жизнь и смерть. Жизнь для Джульетты. Смерть для Жерара. Он подъехал к дому и припарковался поодаль, спрятав машину подальше от глаз прохожих. С собой он не взял никакого оружия. Оно ему не было нужно. Жерар был политиком. Он даже никогда не служил в армии. Он мог быть высоким, сильным и красивым, но высокий, сильный и красивый не сравнится с обученным убийцей на задании.

Оказавшись рядом с домом Жерара, Кингсли обошел его по периметру. Он прятался за деревьями и декоративными садами, окружавшими поместье зеленой стеной. Без сомнения, Жерар считал себя неприкосновенным на этом острове. Вот он - богатый, могущественный, из белой французской семьи, которая жила здесь уже триста лет. Они появились еще до революции и оставались там долго после того, как многие французские колонисты умерли или вернулись на родину. У него был дипломатический иммунитет, дом, похожий на замок, и достаточно денег, чтобы откупиться от любой проблемы.

От этой он не откупится.

Кингсли вошел в дом через раздвижную стеклянную дверь, локтем открывая и закрывая ее. Он стоял в темной комнате, небольшой кабинет или библиотека, и позволил глазам привыкнуть к внутреннему освещению. У двери он прислушался и услышал голоса в доме. Больше двух. У Жерара была компания.

Когда голоса стихли, Кингсли осторожно открыл дверь и вышел в коридор. Он держался поближе к стене, отмечая каждую дверь, каждое окно. Если его поймает кто-то другой, кроме Жерара, он быстро убежит.

Он завернул за угол и быстро поднялся по ступенькам. Дверь в конце коридора была приоткрыта и из-за нее струился свет. Кингсли подкрался к двери и заглянул внутрь. Он увидел Джульетту. Она была одна и, казалось, собирала или распаковывала чей-то чемодан. В свете лампы она светилась тихий красотой. На ней было белое платье и длинный белый шарф в волосах, перекинутый через плечо. Она выглядела безмятежной, склонившись над открытым чемоданом и перебирая его содержимое. Закончив, она подошла к большой деревянной птичьей клетке, висевшей в открытом окне, и свистнула маленькой желтой птичке, которая танцевала для нее на своих маленьких ножках и порхала по клетке.

Ему не стоит попадаться ей на глаза. Она не должна знать, что он был здесь. Ему нужно было наблюдать, ждать, оценивать ситуацию, прежде чем действовать. Но он не мог отвести от нее взгляда.

Когда она повернула голову, свет упал на ее лицо, и он увидел слезы на ее щеках. Джульетта повернулась к нему спиной, а Кингсли вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Его план был отвергнут в одно мгновение. Все, что имело значение, - это она.

Кингсли зажал ей рот рукой и крепко прижал к себе. Ее тело напряглось, готовое сражаться или бежать.

- Это я, - прошептал он ей на ухо. Она тут же расслабилась в его объятиях. - Хорошая девочка.

Он отпустил ее, и она повернулась к нему лицом. Прежде чем она успела сказать хоть слово, его губы оказались на ее губах, и он прижал ее к стене.

- Он дома, - прошептала она ему в губы, и это был ее единственный протест.

- Хорошо. Думаешь он услышит, если я трахну тебя достаточно грубо?

Он не дал ей ответить. Он протолкнул язык ей в рот и поцеловал так грубо, что она застонала. Она хотела его так же сильно, как и он ее. Ее бедра прижались к его, и она потянулась между их телами, чтобы расстегнуть его брюки. Он как можно быстрее надел презерватив, а через несколько секунд снял с нее трусики, бросив те на пол. Он поднял ее с пола и насадил на себя, пронзая ее одним движением.

Как только Кингсли оказался внутри нее, время остановилось. Спешка и срочность исчезли. Он был в ней, и это было все, что имело и будет иметь значение.

Теперь он целовал ее нежно. Их языки переплетались, их дыхание... Он держал ее за бедра, поглаживая, сжимая. Она стояла одной ногой на полу, а другой обвивала его талию. Джульетта пахла тропическим садом, словно Эдем, словно Рай перед падением. Его язык прошелся по линии ее шеи, скользнул по ключице, плечу. Он спустил бретельки ее платья и обнажил грудь.

Жар внутри нее был восхитителен. Она обжигала его изнутри. Они прижимались друг к другу. Джульетта уперлась руками в стену, чтобы не упасть, и приподняла бедра. Кингсли прижал большой палец к ее клитору, и она молча вздрогнула. Дневная жара еще не спала, и они оба вспотели. Он почувствовал вкус соли на ее коже, когда опустил голову и взял сосок в рот, глубоко всасывая его.

Джульетта подняла руки, обвела ими вокруг его плеч, прижимая его к своим грудям.

- Mon roi, - прошептала она, всхлипывая, и Кингсли ослабел. Он снова поднялся к ее губам, оставляя за собой дорожку поцелуев, собирая слезы с ее лица. Она уткнулась лицом ему в шею, и он обнял ее, прижал к себе и дал ей выплакаться.

Он не мог остановиться, она не хотела его останавливать. Он вколачивался в нее, она принимала. Она принимала его, пока он не кончил так сильно, что мир потемнел, и ему пришлось моргнуть, чтобы прояснить зрение.

Джульетта посмотрела на него, и он поднял руки к ее лицу и вытер слезы. Новые заняли место предыдущих.

- Я могу помочь, - сказал Кингсли.

- Как?

- У меня есть план.

- Сделать что? - спросила она. Джульетта отстранилась от него и поправила платье.

- Я могу убить его.

Джульетта рассмеялась, смеялась ему прямо в лицо.

- Ты сошел с ума, - ответила она.

- Я не шучу.

- Я притворяюсь, что это так.

- Ты будешь свободна.

- Свободна? Убийство человека - это не свобода. Смерть - не свобода. Бегство - не свобода. Я могла бы выйти из этого дома сегодня ночью по собственной воле, если бы захотела.

- Тогда почему не ушла?

- Я выбрала остаться. Я же сказала, почему. Он заботится о моей матери.

- А кто позаботится о тебе?

- Я не нуждаюсь в заботе.

- Нет, нуждаешься.

Она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но из соседней комнаты донесся крик. Кингсли сразу узнал этот крик. Это был крик ребенка, резкий и пронзительный.

- Кто это? - спросил Кингсли.

- Его внук, - ответила Джульетта с явным раздражением. Но не из-за ребенка. Из-за него. Она решительно вышла из комнаты, и Кингсли последовал за ней в соседнюю комнату для гостей, где кто-то устроил детскую. Она перегнулась через край кроватки и подняла плачущего мальчика на руки. Она положила на плечо впитывающую пеленку и укачивала его, пока он не успокоился.