Шахразада - Грешник Шимас
Халиф Салех сейчас почти не слушал своего отца. Он был утомлен долгим церемониалом и, конечно, еще не осознавал, какая ответственность теперь легла на его плечи. Но уже понимал, что все мечты о странствии, еще вчера почти настоящие планы, теперь сбудутся очень и очень нескоро… Что отныне его будет вести по жизни не то, чего он хочет, а то, что он должен сделать.
— Отец, — проговорил Салех в ответ на собственные мысли, — но что же письмо?
Мирза, уважаемый и почтенный отец халифа (о, как сладко и горько одновременно ему произносить про себя свой новый титул!), торжественно встал и с поклоном вложил в ладони сына ключ от чинийского шкафчика, черного, расписанного драконами и райскими птицами, парящими среди облаков.
— Здесь, мой мальчик, вся мудрость, какую собрал я за долгие годы царствования. Она изложена, быть может, и витиевато, но я все же прошу дочитать мое письмо до конца. Думаю, сейчас ты не сможешь запомнить все, что понадобится тебе для мудрого и справедливого правления. Но ты хотя бы будешь знать, куда подсмотреть, чтобы найти верный ответ…
— Благодарю тебя, отец, — проговорил Салех, вдруг осознав, что теперь он правитель, верховный разум и честь страны. О, это ощущение было воистину пугающим — на его плечи словно возлег весь дворец, вместе с поварами, слугами и наложницами.
— Не благодари меня, мальчик. Я переложил на твои плечи столь чудовищную ношу… И письмом этим просто пытаюсь оправдаться за такой суровый шаг.
Отец и сын улыбнулись друг другу, и внезапно халиф Салех почувствовал невероятную, удивительную душевную близость с собственным отцом. О, это было настоящее откровение — он в единый миг понял все: и почему отец зачастую был неразговорчив, почему отсылал его, мальчишку, от себя, почему поучал его, должно быть, мечтая, что сын переменится от одних суровых слов родителя… И халиф Салех склонил голову перед мудростью отца. И перед тем, сколь достойно нес он все эти годы более чем тяжкое бремя ответственности за страну и всех ее обитателей, от младенцев до стариков.
Закончились коронационные празднества, утихли песни и пиры. И после всего этого решился наконец халиф Салех развернуть длинный свиток, запечатанный синим сургучом и отцовской печатью.
«Мальчик мой, — так начиналось письмо. — Далее ты найдешь более чем длинный список советов, каждый из которых сможет пригодиться в трудную минуту. Хотя я бы предпочел, чтобы никогда мой сын и наследник не знал трудных дней, чтобы его решения приходили к нему как озарения и были осенены истинной мудростью и подлинной заботой о благе страны, ее подданных. Да и о твоем собственном благе, мой друг…»
Нет, слезы не навернулись на глаза молодого халифа. Отец, к счастью, был жив и здоров. Но вот эта забота, выраженная пусть и суховато, тронула сердце Салеха, и он принялся изучать письмо отца так, как совсем недавно изучал карты и планы военных действий.
Юному халифу стало сразу ясно, что прочитать и запомнить сразу все он не сможет, да, пожалуй, и не должен. Что к письму этому следует обращаться неоднократно до тех пор, пока мудрость девятнадцати халифов не станет его, Салеха, мудростью.
«Мой юный друг, мой сын и наследник! Первый совет, какой я хочу тебе дать, поставит тебя в тупик. Не удивляйся глупости своего отца и не торопись назвать его выжившим из ума болтуном. В тот день, когда ты взойдешь на трон, халиф Салех, я буду рядом. Но сказать тебе этого не смогу. А потому призываю тебя, юный правитель, после воцарения приблизить к себе друзей своей юности и им передать должности, которые сейчас занимают люди, прошедшие через эти двадцать лет власти вместе со мной. О, пусть они опытны и разумны. Но они привыкли к почестям, пусть не всегда заслуженным, к привилегиям, которые достались им не за их светлый разум и усердное служение, а лишь как атрибут их власти. Они устали радеть о благе страны и теперь радеют лишь о благе собственного тугого кошеля. А потому тебе следует заменить их всех — и первого советника, и казначея, и визиря, и главнокомандующего, и… Всех, до последнего писца последнего из письмоводителей последнего из советников. Ты также должен понимать, друг мой, что те, кто придет вместе с тобой к власти, будут всецело преданы тебе — ибо всем они будут обязаны двадцатому халифу Салеху. Разумно будет надеяться, что юноши эти не возмечтают воткнуть тебе нож в спину или подсыпать яда в шербет — тогда они потеряют свои должности и все причитающиеся с ними почести столь же быстро, как и обрели их.
Разумно было бы предположить, мальчик мой, что те, кого ты сместишь, могут воспылать гневом на несправедливость судьбы. И ты должен быть к этому готов. Ведь чем дольше ты будешь медлить с этим болезненным, но необходимым деянием, тем более сильный гнев вызовет оно у каждого, кто в единый миг лишится всех постов и почестей.
Провожай их с поклонами, но смести всех, решительно и неуклонно…»
— Ох, отец, как же это будет непросто, — прошептал халиф Салех. — Да и не смогу я, пожалуй, сразу изгнать и казначея, и первого советника, и всех смотрителей, и попечителей… К сожалению, не так многочисленны ряды моих друзей, как было бы необходимо для этого сурового деяния.
Увы, это было так. Ибо близкие его друзья, на которых всегда можно положиться, и впрямь были немногочисленны. А для столь полной замены даже одного дивана полагалось бы, чтобы друзья исчислялись десятками. А такого не может быть ни у одного живого человека и уж тем более у наследника правителя.
— И потому, отец, мне придется менять каждого из советников лишь после того, как найду я на его место человека доверенного, молодого и достойного. А это, увы, потребует весьма и весьма немалого времени. Увы, куда большего, чем ты пишешь в этом письме…
Стражники, стоявшие за дверями покоев, конечно, слышали все — от первого до последнего слова молодого халифа. Должно быть, любой из советников дивана отвалил бы им немало золота, если бы знал, что их уютные должности им более не принадлежат. Что очень и очень скоро они услышат велеречивые слова церемониймейстера, которые будут провожать их на заслуженный отдых, отлучая тем самым от насиженных и таких хлебных мест.
Но, увы, ничего этого не знали ни казначей, ни старый визирь, ни первый советник дивана, ни смотритель закромов прекрасной страны Аль-Миради. И потому спали спокойно.
Халиф же вовсе не спал. Вновь и вновь перебирая воспоминания и придирчиво анализируя их, он решал, кто из его друзей сможет быть лучшим на том или ином посту.
И наконец к утру решение было принято. Фархад, сильный и мужественный, должен сменить главнокомандующего. И это должно стать единственным безболезненным шагом — ибо командующий был уже столь немолод, что давно мечтал об отставке, не стараясь удержаться на своем посту ни одной лишней минуты.
