Плохие намерения (ЛП) - Роуз Чарли
Генри побыл с нами после работы, и впервые за последние десять лет мы поужинали с отцом за одним столом. Это было странно, но приятно. Он не был похож на маму, которая вещала о том, что за ней наблюдают через камеры в пуговицах чьих-то джинсов, что ее хотят поймать, что она никому не может доверять. Паранойя во всей ее красе. Ужин с Генри казался нормальным. Я не знала, что это такое, но видела по телевизору.
Мы все еще сидим за столом, пьем пиво. Пицца съедена, а коробка из-под нее заполнена корочками, скомканными салфетками и крышками от бутылок.
— Итак, ребята, расскажете, почему вы все еще здесь? — спрашивает Генри, отпив «Bud» из бутылки (прим. марка пива). Я не посвящала его в подробности, когда позвонила. Я лишь сказала, что нам нужно поскорее убраться из города, и не упоминала маму, Джесса или Эрика. Отцу не стоит знать об Эрике, да и взгляд, который мне бросает Джесс, красноречиво говорит о том, что брат не хочет освещения своих проблем. Но все же мне нужно что-то рассказать. Я решаю, что проще всего рассказать отцу о Кристал.
— Маме стало совсем плохо, — начинаю я. Генри хмурится, ставит локти на стол и внимательно слушает. Не знаю почему, но меня это задевает. Как он может изображать обеспокоенность, когда выкинул своих собственных детей как мусор на помойку? — Она не платила по счетам годами, — продолжаю я, прогнав раздражение. — Ее постоянно не было рядом. Она пропадала месяцами, мы с Джессом пытались хоть как-то прожить, перебиваясь подработками. Но все было нормально. Мы справлялись. Нам нравилось, когда ее не было дома. Так было проще. Спокойнее, — уточняю я, кивнув. — Но потом у нее появился очередной хахаль-наркоман. У него не было собственного жилья, поэтому мама вдруг вспомнила, что у нее оказывается есть дом.
— А еще он был чертовски мерзкий, — вмешивается Джесс, рассеянно покручивая монетку. — Этот ублюдок не мылся. Воровал мои вещи. Жрал нашу еду. Ну, когда у них не было денег на покупку дури, а наполнить желудок было нечем.
— Они не уходили. Притащили в дом своих дружков-отморозков. А потом все достигло апогея, когда мамин бойфренд избил Джесса до полусмерти за то, что он не отдал им наши последние двадцать баксов. Она сидела и смотрела, как эта мразь причиняет боль ее сыну и мне, и даже не вмешалась.
Джесс сжимает кулаки, и я знаю, что он вспоминает тот день. Он дремал, когда хахаль нашей матери Даррелл напал на него. Ублюдку повезло, что Джесс не убил его. Брат послал его, когда тот попросил денег, а потом — бац. Даррелл слетел с катушек. Когда я попыталась его оттащить, он набросился на меня. Глаза Джесса были залиты кровью, мама кричала. Она переживала за Даррелла. Не о своих детях. Она позволяла ему избивать себя, но в глубине души я все еще надеялась, что в ней сохранилась хоть крупица материнского инстинкта или любви. Вы же наверняка слышали о том, как в панике матери могут и машину голыми руками поднять, лишь бы защитить свое дитя. Мне бы хватило одного слова. Всего одного слова. Прекрати — слово, которое бы дало мне понять, что для нее еще не все потеряно. В этот день я поняла, что моей матери больше нет, хотя она и до этого не была хорошим родителем. Но она была нашей мамой, единственным, что у нас оставалось.
— Господи, — произносит Генри, потирая лоб. — Ребята, я не виню вас за то, что вы сбежали из этой дыры.
— Есть кое-что еще, — говорит Джесс, и складка между бровями отца становится глубже.
— Я позвонил в полицию. Когда они прибыли и стали расспрашивать о произошедшем, мама стояла поодаль и качала головой, умоляя ничего не рассказывать. Я этого не сделал. У полиции были ордера. Обвинения в том, о чем мы даже не догадывались. Короче говоря, мама с ее ублюдком в тюрьме.
Если ей повезет, то по решению суда вместо тюремного срока она пройдет реабилитацию, а затем ей грозит испытательный срок. Будь то тюрьма или реабилитационный центр, я знаю, что ее накормят, приютят и дадут протрезветь. Честно говоря, мне плевать, что с ней будут делать.
Я до сих пор помню, как она смотрела на меня. Как я стойко выдержала ее взгляд, медленно и широко распахнув дверь. А в нашем районе вы не делаете этого ни при каких обстоятельствах. Вы никого не сдаете. Особенно не своих родственников.
Когда я увидела залитого кровью избитого Джесса, то кое-что поняла. Брату нужно, чтобы я показала ему, что люблю его так, как он того заслуживает. Заступлюсь за него. Защищу его. Что я любила его как мать, как сестра, как лучшая подруга. Я делала все, чтобы его жизнь была лучше, когда родная мать даже не вспоминала о нас. И я поступала также по отношению к Кристал. Если у нее есть хоть малейший шанс на нормальную или хотя бы трезвую жизнь, то, возможно, тюрьма была бы для нее самым лучшим и безопасным местом.
Поэтому я буду крысой. Стукачом. Зовите меня как угодно, но я никогда не пожалею о своем решении. Ни на секунду. Но это не значит, что мы бы остались, дабы посмотреть на исход событий, если бы мама и Даррелл легко отделались. В довесок ко всему Джесса поймали на взломе школьной сети и изменении оценок, а также на подозрительных связях с дерьмовыми дилерами, с которыми он спутался по дурости. А в довершении я узнала, что Эрик мне лгал. Идеальное стечение обстоятельств. Нам нужно было бежать, пока существовала такая возможность. Других вариантов не было.
Генри затих, на его лице появилось странное и непонятное мне выражение. Вина? Злость? Может быть ему неудобно, что он не может защитить Кристал, поскольку и сам нас подвел.
— Что ж, — произносит он, прочистив горло. — Дети, вы можете оставаться здесь, пока меня не выселят. — По телефону Генри упомянул, что срок его аренды скоро истекает. Владелец продает дом, но я была слишком взволнована, чтобы обращать на это внимание. — Я нечасто бываю дома. Нужно следить за мастерской. Вам придется самим заняться своей едой. Все, о чем я прошу, — уважать мой дом, и, может быть, время от времени оставлять мне что-нибудь на ужин?
— А машина? — спрашиваю я, надеясь, что не испытываю удачу. Генри вздыхает и пощипывает переносицу.
— Почему бы и нет. Завези ее в мастерскую. Я поменяю масло и проверю, что она в нормальном состоянии.
Это было легко. Слишком легко. Жизненный опыт нашептывает, чтобы я была начеку, но интуиция твердит, что отец говорит искренне.
— Спасибо, — со всей серьезностью отвечаю я.
Генри встает и кивает мне, прежде чем уйти. Он делает несколько шагов и останавливается, колеблясь.
— Я… ох… знаю, что бросил вас, дети. — Отец замолкает, по-видимому испытывая неловкость. — Правда заключается в том, что тогда я был таким же потерянным, как и ваша мать. Я не пытаюсь притворяться святым. Не сейчас и уж точно не в то время. Но я трезв уже много лет, если не считать пива, — говорит он, указывая подбородком на стол. — Я лучше всех знаю тот хаос, который окружает вашу мать, и вы совершенно точно не найдете подобного в этом доме. Это единственное, на что вы можете рассчитывать.
Он забыл, что я была достаточно взрослой, чтобы понимать происходящее. Даже в десятилетнем возрасте я видела, как мама отравляет все вокруг, включая Генри. Намерения отца были хорошими, а вот их исполнение хромало. А затем он ушел. Он и раньше пропадал, но в этот раз так и не вернулся. Мама скатывалась по наклонной. Так крупица заботы, что нас окружала, исчезла. Никто не следил за тем, чтобы у нас была еда или одежда. Никто не следил за счетами и посещениями школы. В итоге, я сделала все, что было в моих силах, чтобы воспитать нас с братом, затаив горечь и обиду на сбежавшего Генри.
Джесс прощает быстрее. Он делает вид, что держится — то ли потому, что не хочет в этом признаваться, то ли просто не хочет меня разочаровывать — но я вижу это в его глазах. Он готов принять отца, и я не хочу этому мешать. Брат был слишком мал, чтобы понимать происходящее, когда Генри еще жил с нами. Может, он и не был любящим отцом, но он был рядом в те времена, когда мама исчезала. Он никогда не бил нас. Никогда не кричал. Я чувствовала, что он относился к нам с теплотой. Затем он ушел. Даже не знаю, что хуже — помнить, что у тебя когда-то был заботливый родитель, но потерять его, или же вовсе ничего о нем не знать.
