Станислав Пшибышевский - Заупокойная месса
Во имя этой-то любви и этого стремления к Совершенству человек страдает, работает, мучится, борется, убивает один другого, результатом чего является прогресс и совершенствование человеческой породы.
В эту-то сущность жизни пытался я проникнуть и, углубляясь в разрешение этой глубочайшей тайны жизни, я оставлял в стороне побочные, второстепенные вещи, которые все сосредоточены в этом одном очаге, в этом первичном огне, о котором говорил еще Пифагор.
Я изучал все проявления любви, чтобы создать себе таким образом полное миросозерцание. Путь далекий, очень далекий. И много воды утечет прежде, чем человечеству удастся извлечь из насмешливо улыбающихся уст Сфинкса хоть одно слово Истины.
Быть может, после меня найдется еще кто-нибудь, кто станет продолжать мой труд в этом направлении, не сраженный бесплодностью моих попыток, и я верю, что явится, наконец, великий Наполеон слова и творчества, который разрешит загадку Сфинкса и изгнанную из рая Святости и Чистоты Любовь введет снова в священный храм человечества и возведет на алтарь вечности.
Вот такую священную любовь и стремление к совершенному слиянию обоих полов, стремящихся к созданию совершенства, — вот то, что я давал в своих произведениях. Любовь и стремление к чему-то лучшему, высокому, которые одни являются источником вдохновения для истинного художника.
И мужчина и женщина, скованные узами такой любви, безотчетно стремятся все вперед, вперед — в лучезарное будущее, через моря, покрытые ледяною корой, под которой в непостижимом величии покоятся неразгаданные тайны жизни; сквозь сонм разнообразных видений и призраков, сквозь пучину сталкивающихся в безумном водовороте человеческих судеб, сквозь туман и мрак предрассудков, веря в великую силу вечно возрождающей к новой и все более совершенной жизни — Любви.
ЗАУПОКОЙНАЯ МЕССА
© Перевод с немецкого М. Семенов
Одного из неведомых, одного из живущих в мраке и забвении «Certains»[10] вывожу я здесь.
Это один из тех, которые подкашиваются на пути, как больные цветы, — один из аристократической породы нового духа, один из тех, которые гибнут от чрезмерной утонченности и слишком пышного развития мозга.
Как в серии «К психологии индивидуума» я совершенно не желал критиковать, а имел в виду исключительно и единственно исследовать самую молодую фазу эволюции человеческого мозга, показать его тонкие и тончайшие корневые волоски, анализировать их взаимосочетание, дать общую картину того, что еще не ясно и расплывчато, но тем не менее все энергичнее проявляется в самых различных явлениях современной жизни, так и в этом рассказе.
Это лишь большей частью слабые намеки, которые до сих пор можно было проследить, большей частью лишь теневые полосы, которые мономания, психоз бросают в будущее; но все же это надломленные ветви в темном диком лесу, которых достаточно для предварительной ориентировки.
Пусть не пугаются неврозов, намечающих в сущности тот путь, на который, по-видимому, вступает идущее вперед развитие человеческого духа. В медицине давно уже отвыкли считать, например, неврастению болезнью; наоборот, она, по-видимому, есть новейшая и абсолютно необходимая фаза эволюции, в которой мозг становится деятельнее и, благодаря повышенной чувствительности, гораздо продуктивнее.
Если даже в настоящее время невроз еще глубоко вредит организму, то дальше это не будет так плохо. Сравнительно с мозгом все остальное физическое развитие отстало, но это не долго будет продолжаться: тело приспособится, начнет функционировать удивительный закон самосохранения, и что сегодня называется неврастенией, завтра будет считаться величайшим здоровьем.
Именно в неврозах и психозах лежат зародыши новых, до сих пор еще не классифицированных ощущений; в них-то тьма окрашивается утренней зарей сознания и подводные рифы подымаются над уровнем морской поверхности.
Если что-либо покажется «cent fois grandeur naturelle»[11], ничего! Что велико, то может быть лучше рассмотрено; для психолога подобная величина может быть только желательной.
Одного из неведомых, человека «с дороги», подобрал я. Люди, которых я анализирую, совершенно не нуждаются в том, чтобы быть литературными «величинами»; из жизни ощущения какого-нибудь тонко организованного алкоголика, мономана, страдающего психозом ужасных видений, можно вывести более глубокие и тонкие заключения о психологии эпохи, о природе действительно индивидуальных черт, чем из произведений иного великого литератора.
Большей частью это — величественные откровения самого интимного и глубокого в человеческой души; это — сверкающие молнии, которые бросают яркий, хотя и мгновенный свет в великое неведомое, в чуждую страну бессознательного.
Что эти «Certains», эти духовные бродяги, родина которых везде и нигде, погибают, не кажется ни странным, ни печальным. Они, быть может, единственная роскошь, которую еще позволяет себе теперь природа. Душа — это ее великое произведение, но она все еще созидает и экспериментирует над ним, она все еще творит новые пробные формы, пока когда-нибудь в один прекрасный день не создаст, наконец, великий сверхмозг, к которому она стремится.
Психолог, само собой разумеется, имеет неоспоримое, неограниченное право рассматривать подобный объект опыта с той же свободой, с тем же спокойствием, с тем же «по ту сторону добра и зла», с каким это предоставлено, например, ботанику, когда он исследует какой-нибудь новый вид. Этим правом я воспользовался.
Рассказ, в котором эта индивидуальная жизнь исследуется специально в области воли попа, ведется от первого лица, так как в этой форме можно лучше всего почувствовать самый интимный пульс, яснее всего услышать легчайшее трепетание нового духа, рвущегося из зародышевых оболочек бессознательного.
Берлин, Троицын день, 1893.
В начале был пол. Ничего, кроме него, — все в нем.
Пол был бесцельное и безбрежное древнего Анаксимандра, когда он грезил о первоначале Я, Дух Библии, который парил над водами, когда еще ничего не было, кроме этого Я.
Пол — это основная субстанция жизни, содержание развития, внутренняя сущность индивидуальности.
Пол — это вечно созидающее, изменяюще-разрушающее.
Это была сила, посредством которой Я бросило атомы друг на друга, — слепая похоть, которая повелела им соединиться, которая заставила их создать элементы и миры.
