В плену их желаний
Он их тех, кто не может есть, и даже коньяк хлещет, не закусывая, хотя ему и нельзя пьянеть. Ни тогда, когда охрана может пропустить кого-нибудь не того, когда нужно идти проверить Ханну, а не…
Он не выдерживает и поддаётся тому же соблазну, что большинство гостей. Расстёгивает ширинку брюк и запускают руку в семейники, принимаясь ласкать нуждающееся в этом – уже много лет – достоинство. Конечно, он и секса вокруг видел много, и дрочил, но ни с кем не спал, а теперь такое чувство, будто бы сам ставит идеальную девушку на колени, чтобы резко войти в неё и вырвать самый первый пронзительный, отрезвляющий крик.
Ханну разрывает, красное лицо мокрое от слёз, пота и спермы. Руки, на которые она переносит вес, едва её держат. Но нельзя отключаться. Ханна бы не отключилась. Если её раскроют, Френк уж точно ничего не заплатит, расскажет всё её родителям или просто выставит на улицу, а может даже убьёт. Страшный человек.
Чтобы напоминать себе держаться, она не отрываясь смотрит на него.
Когда под ней и позади неё по одному, когда кто-то постоянно подходит за оральными ласками, когда члены трутся между грудями, когда на неё капает слюна и сперма от тех, кто дрочит на всё это сверху.
Ей почему-то уже не больно. Она даже пугается, подумав, что это потому что всё /настолько/ плохо. Но нет, иначе она бы уже потеряла сознание. Она стонет сладко, когда ей дают это сделать, подмахивает задницей, и этим только раззадоривает гостей за столом.
Неужто так страхует её Френк?
Он шепчет заклинание, что унимает боль и не позволяет серьёзно навредить Лейле, не сводя с неё взгляда, вцепившись одной рукой в стол, другой доставляя себе удовольствие такое яркое, какое не испытывал уже давно.
Он у себя в «Магнолии», хозяин здесь даже больше, чем Жан, а потому не сдерживается, даже не думает об этом, а запрокидывает голову и стонет.
Его тут же легко хлопает по руке сосед, что до того пытался завести светскую беседу.
Когда Френк, наконец, поворачивает голову в его сторону, никого рядом уже нет. Он сплёвывает. Это всё подозрительно. Но вот Лейла стонет, будто бы от боли, Френк чертыхается и продолжает нашёптывать заклинание. Он пережитого оргазма шумит в ушах… Интересно, сколько раз за это время кончила она?
Мужчины меняются между собой, некоторые, устав, уходят за стол, чтобы поесть и понаблюдать, другие сменяют их.
Хотя и за самим пиршеством весело и без того. Под музыку, изрядно захмелевшие, многие дамы обнаруживаются под столом между ног своих мужчин. Справедливости ради – некоторые мужчины также пускают в ход рот, переместившись на пол. Все обмениваются хлёсткими стонами и смехом.
Жан не может отлипнуть от Агнии, мучая её соски, а заодно и наглаживая свой красивый член, раз уж она сама не спешит последовать примеру остальных… Он горячо шепчет ей на ухо комплементы, склоняя к ещё одному безумству. Агния – сама невинность – краснеет и отпирается как может.
Вскоре к Лейле присоединяются и другие девушки вместе с теми, кто не прочь с ними поразвлечься. На красном ковре извиваются уже два десятка тел, становится всё жарче, Жан продолжает уговаривать Агнию поддаться ему. И, наконец, она кивает, чувствуя, как неловкость и стыд текут по венам, как от этого кружится голова и тошнит.
Совсем немного. Она ведь вытерпит… ради него. Ведь…
– Ты моя жена, что в этом такого?
Она всхлипывает, ни на кого не глядя, когда Жан выбрасывает всю посуду, которая ему мешает на пол, и осколки обрушиваются на проституток и гостей.
Он поднимает Агнию и отпускает прямо на скатерть, а затем раздвигает её пухлые ножки.
Как раз в этот момент заносят высокий свадебный торт.
Агнии кажется, что всё это мерзкий сон, всё слишком нереалистичное и смазанное, все вокруг будто околдованы похотью и забыли, что такое стыд. Она не чувствует своих ног и вцепляется в плечи Жана, обнимая его, будто бы он может защитить её от того, что сам собирается сделать.
Но Жан лишь качает головой, проводит рукой по её спине, заглядывает в глаза, ухмыляется.
– Ты дрожишь… Надеюсь, от возбуждения?
Агния вдруг осознаёт, что не может говорить. Рот просто не открывается, словно сломан механизм. По щеке катится горячая слезинка. Жан слизывает её.
– Раз принесли торт, давай сделаем первый разрез… – кремовую махину ставят рядом с ней, Жан вкладывает в её пухлую белую руку нож, устраивает поверх своих цепкие пальцы и на тарелку с серебристой оборкой падает первый кусок. Гости, кто не занят самоудовлетворением и удовлетворением других (Ханна всё ещё стонет под знакомыми Жана), хлопают и улюлюкают.
Нож выпадает из рук Агнии и его подбирает слуга, который после принимается разрезать торт сам, отодвинув его подальше от парочки и не закрывая никому обзор.
– Мне пришла в голову потрясающая идея…
Жан отстраняется от своей всё ещё невесты (официальной регистрации не было, ведь не успел до конца законно расквитаться с прежней женой, но это сущие пустяки), задирает ей пышную белую юбку так, чтобы всё оголить и снова расставить её ноги пошире. Агния похожа на куклу с проволочным каркасом, она не пытается закрыться, будто не в силах поверить, что всё это действительно происходят с ней. Гости заворожённо разглядывают красные трусики, словно у проститутки, и это зрелище куда интереснее извивающийся Ханны (один только Френк не сводит с неё взгляд). Жан показывает всем первый кусок торта и с размаху влепляет его между ног Агнии. Она вздрагивает всем телом. Большая часть десерта шлёпается на скатерть, Жан подцепляет крем пальцами, пробует и выкрикивает:
– Мои комплименты шеф-повару!
Хотя, должно быть, этим занимался кондитер, но какая к чёрту разница?
Жан размазывает крем по внутренней стороне бёдер Агнии и принимается слизывать всё от её лодыжек до трусиков. Он делает это быстро и с удовольствием, словно голодный пёс, не проявляя ни капли стеснения. Его уверенность в том, что он делает, и то, что он заставляет смотреть на это других, возбуждают даже больше самого действия, хотя и оно, несомненно, разливается острым, пикантным чувством в груди.
