Урфин Джюс - Зарисовки.Сборник
и легкий поцелуй в плечо начинает сплетать строки и ласку, отпечатывая в моем подсознании каждое слово
не все ли тебе равно,где кто-то нервный не про тебя киноснимаетмонтируетсмотритругает? гдегрязь не с твоих башмаков не в твоей еде?
хрипловатый шепот Марка россыпью мурашек отдается во мне
слова, в которых ни слова о том, что тысчитаешь собой, не напрасны и не пустыдля тебя, мой подсолнух, мой маленький смелый царь?
кончиком языка Марк чертит иероглиф на позвонке под кромкой волос, заставляя меня выгнуться похотливой дугой
я хочу очертить губами углы твоего лица,
и подушечками пальцев обрисовывает по контуру лицо
чтоб запомнить всецело, до самых юных морщин.не верти головой, пожалуйста. помолчи.дыши животом, позволяя ему решать
пальцы бегут вниз по груди, вырисовывая змейки, а я боюсь дышать, очарованный то ли действиями, то ли словами
за тебя – тут прячется сердце, а тут – душа.но ты напичкал чужими мненьями мир,и сам переел их, и тело перекормил.хочешь стать невидимкой, хотя никтотебя не видит за шарфом и за пальто,за бирками у загривка, у позвонка
пальцы обрисовывают каждый позвонок
седьмогонежнейшего.
выдыхая, горячим поцелуем запечатывает выступающую косточку на загривке, а мое сердце болит, откликаясь на острую ласку слов.
И я не верю, не верю, не могу, не позволяю себе верить, что с кем-то другим он превращает страсть в поэзию, когда, читая своего любимого Бродского, вдруг притягивает к себе и впивается жалящее-жадным поцелуем, требуя моментальной быстрой любви. Не верю, что он, так же встречая на пороге своей квартиры, начинает любить там же, едва закрыв дверь. Не верю, что срывает кого-то посреди дня, чтобы впиться голодным поцелуем в тесноте машины, когда от кипяще-бурлящего города отделяет тонкая зеркальная гладь стекла. Не хочу думать о том, что кто-то так же жадно расстегивает его брюки, чтобы узнать, что сегодня украшает его пах. Молния? Язычок пламени? Аскетичная галочка?
Не может же этого быть?
5
Я спешу к Марку. Сегодня один из тех дней, когда ждать я больше не могу. Меня уже трясет и лихорадит. Хочется пить. Хочется стянуть с себя раздражающую одежду. Чтобы холодный ветер хоть на мгновение бы остудил горящую плоть.
Нет!
Я застываю, подстреленный увиденным. Мой Марк обнимает парня. Не скрываясь, посреди двора. Он что-то весело говорит ему и, целуя в лоб, нежно оправляет челку, падающую на глаза. Я могу пережить его женщин, могу пережить, наверное, его любовников. Но вот этой нежности, которая сквозит в его движениях, которой пропитан его взгляд, обращенный к этому парню… не могу. Но я мазохист. Я смотрю, хотя что-то внутри меня с треском ломается и пропитывает всю душу грязной злостью. Я смотрю на этого парня, отмечая, что он выше Марка и наполнен какой-то внутренней энергией. Я даже тут чувствую ее. Понимаю, что такие, как он, не умеют быть снизу. И это осознание будто молотом бухает в висках. Двигаюсь на автомате, подхожу в тот самый момент, когда машина этого парня скрывается за поворотом, а Марк провожает ее с улыбкой, наполненной нежностью.
Сжимаю его локоть и не могу сказать ни слова оттого, что злость душит меня, перехватывая горло, поэтому молча тяну его в сторону квартиры.
– Это кто? – кое-как выплевываю из себя вопрос.
– Это Егор. Мой брат.
Пара фраз, и я вдруг чувствую, как эмоциональный коллапс рассасывается, растекаясь физической болью по всему телу. Я как-то махом оседаю, жалко улыбаюсь, и меня трясет. Больше не могу. Я больше не могу молчать. Чувствую, как слезы горячим стыдным потоком катятся по лицу. Чувствую, как в голосе проскальзывает дрожание и прорываются всхлипы. Мне стыдно… Мне страшно… Но молчать я больше не могу. И я вываливаю на Марка лавину своих чувств. Признаюсь, что люблю. По его потемневшему лицу и складке между нахмуренных бровей понимаю, что происходящее ему совсем не нравится.
– Пей, – Марк протягивает коньяк.
Жадно вливаю в себя это пойло, переходя в состояние полного душевного оцепенения. Это странно, но сейчас мне почти все равно, что скажет мне Марк. Может быть, потому что заранее знаю ответ, может быть, потому что подсознательно к нему готов.
– Вик, я не хотел этого, – Марк «не разочаровывает». – Мне хорошо с тобой. Но любовь… Нет. И без вариантов. Мне уже за тридцать. Я планирую жениться и хочу детей. Хочу своего продолжения, хочу жить ради кого-то. Вообще гомосексуальные отношения никак не вписывались в мою действительность. Раньше, до твоего появления, это было просто баловство, новый опыт, может быть – испорченность. Я у тебя первый. Но и ты у меня, можно сказать, первый. Раньше это были просто тела. Ты первый, кого я вижу и чувствую, как личность, как человека. Это необычно. Не знаю как, но ты меня втянул в нечто такое, что осознать и квалифицировать как-то не получается. Просто ворвался и взрываешь мой мир ко всем чертям собачьим.
– Гомосексуальным? – я в недоумении смотрю на Марка, вдруг осознав, что это и правда нетрадиционные отношения. Почему-то раньше я не соотносил себя с этим. Это было что угодно. Желание, страсть, похоть и наконец любовь… Но все то, что я чувствовал, никак не вписывалось в понятие «гомосексуальные отношения».
– А как это по-твоему еще называется? – я вижу, что Марк понимает мое внутреннее состояние.
Я смущаюсь. Гомосексуальные… Это фраза вдруг хлестанула меня по нервам.
– У любви нет пола, возраста, социальных позиций, – пожав плечами, продолжает Марк. – Странно, да? Нет всего того, за что мы так отчаянно боремся всю жизнь. И все это довлеет над нами, иногда заставляя делать глупости, причинять боль самым близким.
Я внимательно смотрю на погрустневшего Марка. Понимаю, что сейчас он говорит о чем-то очень личном.
– Егор, – Марк тяжело вздохнул. – Мы очень близки, Вик. Я его искренне люблю, он мой младший. И Егор не воспринимает такие отношения. Он в курсе, и его это раздражает. У меня хорошая семья. Отец, мама, сестра и брат. Я сам иногда себе завидую. Они замечательные. Мы по-настоящему семья. И я не могу… не имею права ранить их. Не вижу смысла сталкивать их в столь зрелом возрасте с привычного пути, вставляя в их мир что-то чуждое и инородное. Это только моя проблема… И твоя.
