Та, что меня спасла (СИ) - Ночь Ева
Эту квартиру будем сдавать! – заявила она. – А ты поживёшь со мной. Жаль, продать не могу. Заботится государство о таких, как ты. Задолбёшься поклоны отвешивать да взятки давать.
– Может, не надо? – попыталась Оля робко возразить. Ей не хотелось никуда уходить из дома, где она выросла, где знала каждый сантиметр.
– А жрать и одеваться хочешь? – мать с ней не церемонилась. – Пенсия там – тьфу, ноги с голоду протянуть можно. А я не собираюсь тебя содержать, ясно?
Куда уж яснее. Через неделю мать выпихнула её в мир с нехитрыми пожитками и увезла на другой край города, в тесную «двушку», где обитала не сама, а с сожителем – мужиком помоложе. Опустившийся, ничем особым не занимающийся тип.
У него неплохо получалось две вещи: мастерски пить и трахать её мать. Ольке опять пришлось превратиться в тень. Другая школа. Всё чужое и неблизкое. Но выбирать не приходилось.
Это была школа выживания. Ею особо никто не занимался. Мать без конца меняла работу. Сожитель её, Алик, и того не делал: спал по полдня, ходил во двор, играл с пенсионерами в «козла», ошивался по гаражам с друзьями-собутыльниками, а по вечерам праздник жизни продолжался уже в квартире.
Хуже приходилось зимой, когда особо приткнуться ему было некуда. Тогда он от скуки поучал Ольгу, хвалился какими-то былыми заслугами, нёс полную околесицу и требовал к себе уважения.
Ольга стыдилась и матери, и этого морального урода. Стирать, убирать, готовить ей приходилось самой. Она лучше бы умерла, чем призналась бы, что живёт вот так, в вечном хаосе и бардаке. Поэтому всегда тщательно следила за вещами, аккуратность превратила в личный фетиш.
У неё была своя комнатка – крохотная спальня, где она пряталась от матери и Алика. Убогая кровать-односпалка, стол, тумбочка, узкий шкаф для вещей, настольная лампа и старенький компьютер, доставшийся ей в наследство от Славки.
Олька научилась с боем отвоёвывать у матери жалкие рубли на питание и смену белья. К школе ей помогал подготовиться брат: покупал к сентябрю тетради и принадлежности, кое-какую одежду.
Так она протянула два года. А потом кое-как налаженная жизнь в очередной раз треснула, как ветхое платье, разошлась по швам, обнажив гнилое нутро тщательно выстроенных баррикад.
=3
К пятнадцати Олька неожиданно расцвела. Наконец-то стала похожа на девушку, а не на худого тщедушного заморыша. Она осталась такой же миниатюрной – обделила её природа ростом, зато грудь появилась, округлилась попа, черты лица стали мягче, женственней, волосы до плеч она отрастила. До этого ходила коротко стриженная, как мальчишка: некогда ей было за домашними заботами ещё и волосами заниматься.
Проклюнулась в ней пусть не красота, но миловидность, какая-то неуловимая аура появилась, что заставляла мальчиков оборачиваться ей вслед. И Ольке это нравилось.
Когда мать и её сожитель наконец-то засыпали, Олька пробиралась неслышной тенью в ванную комнату, раздевалась и рассматривала себя в зеркале. Глядела на упругие холмики груди, гладила себя по выступающим рёбрам, накрывала ладонью выпирающий лобок, крутилась, чтобы рассмотреть округлившуюся попу – особую её гордость.
Больше Ольга не напоминала мальчика или вечно голодного птенца. Она превратилась в девушку и страшно гордилась этим.
Как жаль, что её не видит Игорь. Да-да, прошло два года, а она до сих пор вспоминала своего Короля. Видела его мельком целых три раза. Со Славкой они всё ещё дружили, но общались реже, чем раньше: у каждого из них была своя жизнь.
Славка иногда навещал её. Изредка звонил. Оля никогда не жаловалась, но по глазам брата видела: он чувствовал себя виноватым, из-за чего злился и нередко бросал обидные слова. Оправдывался, особенно когда напивался. С ним это происходило теперь регулярно. Иногда они пили втроём: мать, Алик и Славка.
– Мой сын! – скалилась мать, – Не то, что этот зверёныш!
На счёт материнской любви Оля уже давно не обольщалась. Но ей нужно было выживать, поэтому она терпела. Обтесалась. Привыкла скрытничать, ни с кем не делиться своей жизнью, не жаловаться, а просто идти к цели: окончить школу и вырваться на волю. Оставалось совсем немного потерпеть. Но судьба приготовила ей очередной пинок.
Алик стал на неё засматриваться. Вначале провожал задумчивым взглядом, особенно, когда трезвел. Затем, словно невзначай, начал прикасаться. Ольга старалась избегать столкновений с ним. Совсем превратилась в тень. Но трудно быть невидимкой, когда живёшь в тесной квартире.
Кухня, туалет и ванна превратились в места вылазки. Ей не хотелось ни интереса Алика, ни его взглядов, ни прикосновений. А материн сожитель постепенно становился всё настойчивее: ловил её в коридоре, проводил ладонями по ягодицам, если успевал, тянул жадные руки к груди.
Но все эти знаки внимания оставались мимолётными, почти незначительными, словно походя. Но ночью Ольга стала придвигать к двери своей комнаты тяжёлую тумбочку. На всякий случай.
Мать оттягивала внимание на себя. Её всегда было много: шумная, весёлая, неугомонная. Женщина-праздник, потрёпанный мотылёк, что пытался урвать искры своего счастья и света, о который уже не мог опалить крылья, лишь погреться в лучах затухающего огня.
Но однажды Ольге не повезло: мать исчезла на несколько дней. Испарилась, как часто делала, когда они были ещё хоть каким-то подобием семьи. Иногда она проделывала подобные номера и уже в этой реальности, но всегда возвращалась. Быстро возвращалась, не проходило и суток её кратковременных загулов.
Когда Ольга вернулась со школы, Алик уже был навеселе.
– Ну, что, дочь, будешь слушать папку? – пьяно ухмыльнулся он.
Ольга, как всегда, промолчала и постаралась поскорее спрятаться в своей комнате. Сидела и прислушивалась: в доме царила тишина. Алик вёл себя примерно: не разговаривал сам с собой, что случалось нередко, когда он напивался, не бил посуду, не включал на всю громкость музыку.
Ближе к вечеру Оля рискнула выйти из комнаты: хотелось в туалет и есть. Она и так терпела, сколько могла. Ей удалось сделать и то, и другое, а затем Алик напал на неё в коридоре, когда она пробиралась к своей комнате.
– Ну, иди сюда, сладкая, – прижимался он к ней пахом и больно тискал груди. – Иди, я покажу тебе, что такое любовь. Ты уже девочка взрослая, пора начинать жить правильно, а не сидеть монашкой в келье. Тебе понравится, обещаю. Я умею доставлять женщинам удовольствие.
Его ладонь пробралась к ней в трусики.
Ольга вначале от ужаса замерла, а потом начала сопротивляться изо всех сил. Не так она представляла свой первый раз. И не с пьяным Аликом.
– Пусти! – била его кулаками. Так, что немели руки. Но его, кажется, это только раззадоривало. Он пытался её поцеловать и больно укусил за губу. А затем, рассвирепев ударил наотмашь по лицу. Раз и второй раз. Порвал халат.
Исхитрившись, каким-то чудом, Ольге удалось заехать коленкой в пах. Она пулей выскочила из квартиры и бросилась прочь. Бежала, не чуя ног под собой. Не соображая, куда мчится и зачем.
Ей повезло: стояла тёплая осень, а то бы замёрзла насмерть – босая, побитая, в одном порванном халатике. К счастью, в кармане – мобильный телефон. Она никогда с ним не расставалась.
– Да, – ответил Игорь на третьем звонке, а она не могла ничего сказать, только ревела в трубку с надрывом – с ней случилась запоздалая истерика. – Оля, не бросай трубку. Ты слышишь меня?
Ольга ревела и не бросала. Слушала его уверенный и спокойный голос, не понимая слов. Именно его уравновешенность и спокойствие позволили ей не соскользнуть в пропасть. Постепенно она пришла в себя.
– Игорь, – всхлипнула сорванным голосом.
– Где ты, Оля? Я приеду. Скажи только, где ты.
– Н-не знаю, – заозиралась она по сторонам. – Д-дома вокруг и аптека.
Её держал на плаву его голос. Голос Короля из утерянного королевства. Оказалось, она два квартала отмахала.
– Стой, где стоишь, никуда не уходи. Я заберу тебя скоро.
