Разъяренный (ЛП) - Эванс Кэти

— Да, но со мной — нет.

Когда я подхожу, Пандора смеётся и, оторвавшись от своего чемодана, поднимает глаза на меня. Она краснеет, и мне это нравится.

— Кенна.

— Я серьёзно. Я не буду в порядке.

Потому что, по правде говоря, пока она собирает вещи, я паникую. Без шуток. Я не хочу, чтобы она уезжала, и уж точно, чёрт возьми, не расположен позволить ей улететь без меня.

— Обещай, что останешься здесь, — говорит она, сжимая в кулаке что-то похожее на нижнее бельё и бросая на меня предупреждающий взгляд. — У тебя концерт, а мне… нужно ехать. Обещай.

Я вырываю бельё из её рук и отбрасываю в сторону, а затем стискиваю обе её руки в своих.

— Пандора, я не позволю ей снова помешать мне быть с тобой, — жёстко говорю ей.

— Маккенна, скорее всего, это недоразумение… — она замолкает, затем приподнимается на цыпочки и впивается в мой рот жёстким, заставляющим задыхаться, голодным поцелуем. Как будто она отчаянно хочет большего.

Когда Пандора поворачивается, чтобы продолжить собирать вещи, я останавливаю её и поворачиваю лицом к себе, потому что всё это… Всё это съедает меня изнутри.

— Твоя мать будет отрицать. Ты поверишь ей, а не мне?

— Она не будет ничего отрицать, — шепчет Пандора, опуская взгляд на моё горло. — Если это правда.

Я опускаю руки, из меня вырывается горький смешок. Она не солжёт? Да уж, точно. Эта женщина на протяжении многих лет была одержима идеей нас разлучить. Всегда всё дело было во мне. Я никогда не был достаточно хорош для неё — и даже тогда, будучи слабаком-мазохистом, я всё равно хотел её до одури.

— Это правда. Я не позволю ей разлучить нас, Пинк, — сердито предупреждаю я.

— Мы не расстаёмся, мы даже не были снова вместе! — возражает она.

— Тогда давай, — настаиваю я.

— Что? — выдыхает она.

— Ты меня услышала. Давай официально снова будем вместе.

Я достаю кольцо моей матери из кармана своих джинсов. Мне всё равно, что она бросила его к моим ногам. Тот факт, что она все эти годы его хранила, говорит мне то, чего она не скажет словами.

Я видел, как она наблюдала за Брук и Ремингтоном. Я знаю, что она хочет такого же — даже страстно желает — и я хочу ей это дать. Чёрт, мне не терпелось освободиться от сумасшедших часов работы с группой, от фанатов, папарацци, и, конечно, камер. Я не хочу никого, кроме этой девушки, но если я недостаточно хорош сейчас, то тогда, мать твою, никогда и не буду.

— Мы не можем снова быть вместе, — шепчет она, задыхаясь, затем смахивает какую-то воображаемую ворсинку со своей чёрной футболки. — Мы не можем что-то изменить или притвориться, что мы не… облажались.

— Ты права. — Я протягиваю руку и опускаю крышку её чемодана, чтобы она на секунду перестала собирать вещи и сосредоточилась на мне. — Но, видишь ли, Пинк, я не хочу сейчас говорить о прошлом. Я хочу поговорить о будущем.

Она молчит, затаив дыхание.

— Концерт в Нью-Йорке через пять дней, верно? — настаиваю я.

— Да.

— Поэтому езжай домой. Делай то, что тебе нужно. Но возвращайся ко мне. — Она смотрит на кольцо, которое я держу в руках, а я смотрю в её растерянные глаза цвета тёмного кофе. Всё было так, как и в прошлый раз, за исключением того, что шесть лет назад она, увидев это кольцо, светилась от счастья.

Это кольцо-обещание?

Что ты мне обещаешь?

Себя.

Но теперь она выглядит загнанной в ловушку. Печальной. Потерянной. Её напрягшаяся челюсть, свидетельствует о глубоком разочаровании. Мой голос становится грубым от эмоций, потому что я не хочу, чтобы она потерялась, я хочу, чтобы она чувствовала уверенность во мне. Я хочу, чтобы она нашла во мне то, что ищет.

— Я хочу, чтобы ты вернулась, Пинк, — шепчу я хриплым голосом, удерживая её испуганный взгляд. — Не потому, что тебе за это платят, а потому, что ты этого хочешь.

— Кенна, что ты делаешь?

Я поднимаю голову Пандоры за подбородок, чтобы она смотрела на меня.

— В моей жизни было три раза, когда мне приходилось делать важный выбор.

Она стоит чуть дыша.

И я тоже не могу вздохнуть.

Прошло много времени с тех пор, как я вот так кому-либо открывался. На самом деле, я могу припомнить, что в своей жизни я так открывался только одному человеку — и этот человек стоит прямо передо мной.

— Первый раз это было, когда я от тебя ушёл. Второй — когда я присоединился к группе. И третий, — я пристально смотрю на неё, — третий — здесь и сейчас.

— Кенна, это не твой выбор. То, что я возвращаюсь домой, — это мой выбор.

— Ты права, но тогда у меня тоже есть выбор. Видишь ли, я выбираю, — я подчёркиваю это слово, — больше не жить без тебя.

Пандора смотрит на меня такими глазами, от которых у меня кружится голова, и прикусывает нижнюю губу так, что у меня болят зубы.

В её глазах боль.

Чёрт, я чувствую эту боль внутри себя.

Но в душе я знаю, что она испытывает ко мне те же чувства, что и я к ней. Просто она борется с ними сильнее.

— Я не могу так просто и легко это сделать. Я не могу оставить свою двоюродную сестру, своих друзей, свою жизнь. Не могу! Ты же понимаешь. — Она отчаянно качает головой, как будто я только что предложил ей смерть, а не просто быть со мной.

— Тебе не придётся никого бросать, детка… Я ухожу из группы.

— Что? — Теперь Пандора ошеломлена — чемодан и сборы забыты, она уставилась на меня раскрыв рот. — Но ведь группа — это часть тебя.

— Как и ты, — дерзко замечаю я, затем понижаю голос. — На самом деле, ты — самая большая, самая важная часть меня.

Пандора смотрит на меня так, словно то, что я только что сказал, — чистая, неприкрытая пытка. Как будто это причиняет ей боль, настоящую боль. Но на этот раз я не могу её отпустить. Я не могу во второй раз в своей жизни от неё уйти.

— Пинк, мне нравится писать свои песни и петь, но тебя я хочу больше. Я хочу остепениться… Я хочу чего-то нормального. Хоть раз в жизни я хочу чего-то нормального.

— Я очень далека от нормы, Кенна, — выдавливает она с горьким смешком.

— Но ты — то, чего я хочу. Я хочу дать тебе нормальную жизнь.

— Ездить на байке? На «ламборгини»? Это ведь ненормально, — всхлипывает она, и хотя её глаза покраснели и немного увлажнились, она борется с собой, чтобы не дать волю слезам.

Внутренности скручивает от разочарования, тогда я хватаю её за плечи и слегка встряхиваю.

— Мать твою, Пинк. Мы что, будем из-за этого ссориться? А? — Я приподнимаю её подбородок. — Ладно, прекрасно. Я уступаю. Ты ненормальная. Я ненормальный. Но я хочу дать нам наш собственный вид нормальности — который может быть странным и чокнутым, но у нас получится.

— Я… — Она бросает на меня взгляд, затем закрывает глаза и шепчет: — Ты очень сильно меня искушаешь.

Взяв её ладонь, вкладываю кольцо внутрь, сжимаю пальцы вокруг драгоценного металла, ценность которого ничего не значит по сравнению с ней, а затем смотрю ей в лицо и жду. Моё сердце колотится в груди, как дикий зверь в клетке. Она сногсшибательна: белоснежная кожа, накрашенные тёмной помадой губы, глаза, похожие на тёмные озера ночью, блестящие тёмные волосы с очаровательной розовой прядью. Маленькие груди, маленькая попка, длинные ноги и эти высокие остроносые сапоги…

Мне всё это нравится.

Я всё это хочу.

— Но ты ведь всё равно не скажешь «да»? — настаиваю я.

Скажи.

Да.

Детка, скажи «ДА».

Она не отвечает, поэтому я понижаю голос до самого низкого тона — того, который я использую, когда пою баллады.

— Приди на концерт, потому что я тебя прошу, а не потому, что тебе за это заплатят. Приди, если ты когда-нибудь меня любила. Если ты когда-нибудь сможешь меня полюбить. Приди ко мне, Пинк. Приди послушать, как я пою в «Мэдисон-сквер-гарден».

Её глаза смягчаются от эмоций, и я чувствую, как эти эмоции скапливаются у меня внутри.

— Мне показалось, тебе не понравилось, что я была там и смотрела, как ты поёшь.