Непокорные (СИ) - Кейт Морф
Мы входим в клинику и попадаем в светлый просторный холл. Народа немного и нам не удается слиться с толпой, я жутко волнуюсь, ладошки потеют, и я отчетливо слышу, как мое сердце встревожено бахает в груди.
Мне кажется, что все присутствующие его слышат.
Удачно минуем ресепшен с молодыми медсестрами, которые заняты своими делами, и ныряем в длинный коридор.
— Иди прямо и не поднимай голову, — не оборачиваясь, произносит Бред, и я понимаю, что он спасает меня от камер.
И опять я злюсь на себя. Зря я шантажировала его, возможно, предложив ему крупную сумму денег, он так же согласился мне помочь. Только осадок от произошедшей ситуации был бы приятнее.
— Мы сворачиваем направо и упираемся в огромную металлическую дверь. Бред молча достает из кармана пластиковую карту и проводит ею по электронному замку. Загорается зеленая лампочка, и мы спешно проникаем в очередной коридор.
— У тебя будет пять минут, — говорит четко и резко тормозит, я за малым не впечатываюсь ему в спину.
Бред оборачивается ко мне и кивает на дверь, которая располагается слева от меня. Никакого окошка в ней нет, и я не могу определить куда он меня привел. Надеюсь, что он не решил меня сдать охранникам прямо в руки, все же мое обвинение в изнасиловании звучало правдиво.
Резко выдыхаю и, когда парень вставляет пластик в замок, уверенно берусь за ручку и открываю дверь.
Меня трясет от страха, ведь я не знаю к кому в палату я сейчас захожу. Надо не забывать, что я нахожусь в самом жутком месте нашего города – в психиатрической лечебнице закрытого типа.
Тощая женщина невысокого роста сидит на кровати ко мне спиной и никак не реагирует на посторонние звуки. Я отчетливо помню, что у мамы были длинные светлые волосы, а эта незнакомка коротко острижена.
Осторожно ступая на носочках, я обхожу комнату и, чем больше мне открывается вид на ее лицо, тем сильнее ускоряется мое сердце. И когда я полностью могу видеть образ женщины, меня начинает нехило потряхивать, потому что я узнаю свою маму.
Элизабет Картер. Некогда знаменитая художница, которая считалась умершей более десяти лет.
Быстро моргаю и трясу головой, пытаясь прогнать галлюцинации, но они не проходят. Это действительно она. И как же больно видеть ее в таком уязвимом состоянии. Мама сидит и смотрит в одну точку, словно ее разум, словно ее душа давно покинули это хрупкое тело. На светлом лице проявились новые глубокие морщины, время взяло свое.
Слезы моментально застилают глаза, к горлу подкатывает ком, и он словно раздирает всю гортань, как колючая проволока. Молниеносно падаю к ногам мамы и нерешительно трогаю руки, послушно сложенные на коленях, дую на ледяные пальцы, чтобы хоть немного согреть их.
Становится тепло. Кровь циркулирует по ее венам, она живая, настоящая. До сих пор не могу поверить и начинаю щипать себя, чтобы удостовериться, что я не сплю.
Аккуратно склоняю голову к ее ногам, глотаю соленые слезы и закрываю глаза, мысленно возвращаясь в то время, когда была счастлива.
«Ты мигай, звезда ночная! Где ты, кто ты — я не знаю. Высоко ты надо мной, Как алмаз во тьме ночной».
Тихонько пою колыбельную, которую в детстве пела мне мама.
«Только солнышко зайдет, Тьма на землю упадет, — Ты появишься, сияя. Так мигай, звезда ночная!»
На последних строках слышу еще один голос, он не мой и у меня явно не раздвоение личности. Резко поднимаю голову и встречаюсь с проясненным взглядом.
Мама смотрит прямо на меня и готова поспорить на что угодно, уголки ее губ приподнимаются в еле заметной улыбке.
ГЛАВА 62.
Мия
Сразу же бросаюсь ей на шею и крепко-крепко прижимаюсь к хрупкому телу. В следующую секунду ощущаю, как мама начинает осторожно гладить меня по спине.
В моей голове никак не укладывается, что все может происходить наяву. Это какой-то жесткий розыгрыш моего мозга.
— Мам, мам, — повторяю и смотрю на ее лицо. — Как? Как ты здесь оказалась? Мам, он же сказал, что ты умерла. Он сказал!
На моих глазах выступают слезы, и все вокруг начинает терять четкость.
— Я знаю, — шепчет и гладит меня по голове, — прости, девочка моя, я не могла отсюда выйти и весточку тебе послать не могла.
Беру ее потеплевшую ладонь и прижимаю к своей мокрой от слез щеке. Не могу насытиться тактильными удовольствиями, от которых мурашки бегут по телу.
— Мы с миссис Батлер обманываем твоего отца, никто не знает, что я в здравом уме и с отличной памятью. Майлз оказался ужасным человеком, он и тебя сюда засунул, — она аккуратно пропускает мои светлые волосы сквозь свои длинные пальцы. — Но я знаю, что тебе помог сбежать красивый парень, — загадочно улыбается и не спускает с меня взгляда. — Вся клиника гудела об этом случае.
— Мэт, — широко улыбаюсь, — Мэт Батлер, сын миссис Батлер.
— Да? — на лице мамы появляется легкое удивление, и она медленно погружается в свои мысли.
— Мам, я не могу поверить, — продолжаю крепко сжимать ее руки, сидя перед ней на полу.
— Мия, — произносит строго, — это должен быть секрет. Никому нельзя рассказывать, что я нахожусь здесь.
— И даже Ванессе? — удивленно округляю глаза.
— И даже Ванессе.
Мне сразу же хочется рассказать ей о том, что ее младшая сестра наконец-то нашла себе достойного мужчину, хочется поделиться с мамой всеми своими переживаниями и событиями, которые произошли со мной за столь долгое время. Но я резко осекаюсь, не стоит тратить драгоценное время на всякую болтовню.
— Мам, ты не должна больше здесь сидеть, — говорю воодушевленно и встаю с пола. — Давай сбежим? Я тебе помогу, я знаю, где можно спрятаться.
Сразу же вспоминаю про домик Тайлера.
— Нет, дочка, нельзя, — она отрицательно качает головой. — Твой отец насильно заточил меня здесь, а потом объявил умершей, он опасный человек. С ним рискованно играть.
Не могу адекватно принять ее отказ, внутри все бурлит от возмущения, я начинаю метаться по комнате и судорожно придумывать план, как можно по-тихому свалить отсюда.
Вдруг в комнате раздается негромкий стук в дверь, и я понимаю, что меня вызывает Бред. Пять минут, отведенные для меня, уже истекли.
— Уходи, — серьезным тоном произносит мама, — тебя не должны здесь видеть.
Опять бросаюсь к ней и крепко обнимаю, мне кажется, если я сейчас ее отпущу, то ее образ растворится, и больше я ее никогда не увижу.
— Иди, — грозно шикает мама, и я с трудом отлипаю от нее.
Подбегаю к двери и, прежде чем открыть ее, оборачиваюсь.
— Я еще приду, — предупреждаю ее и быстро выскальзываю в коридор.
Не обращая внимания на встревоженного Бреда и на его негромкое бурчание себе под нос, я стремительно покидаю клинику и прямо в белом халате лечу к Батлеру, который явно нервничает и ходит туда-сюда возле тачки.
— Мэт, — радостно зову его и с разбега прыгаю на него.
С реакцией у него все хорошо, поэтому он без проблем подхватывает меня под попу и с легкостью удерживает на своем накачанном торсе.
— Мэт, — безостановочно расцеловываю его щеки, — это мама. Мэт, представляешь, Элизабет Фостер – это моя мама.
— Да ну на? — удивленно вскидывает свои широкие брови и прислоняется спиной к машине.
— Да, я сама в шоке, — не могу успокоить свои встревоженные клетки. — Я говорила с ней, вообще она в сознании, но ей приходится притворяться, чтобы отец ее не раскусил. Оказывается, он всем соврал, когда сказал, что мама умерла.
— Стой, — Мэт подозрительно хмурится и опускает меня на землю, — если твоя мать в сознании, значит, кто-то из клиники ей помогает в этом.
— Да, — впиваюсь руками в его напряженные предплечья и наклоняюсь ближе к лицу, перехожу на шепот. — Твоя мама.
— Значит мать в курсе…, — его глаза быстро исследуют мое лицо, словно он о чем-то спешно думает, затем он хватает меня за руку и тащит к входу в клинику. — Пошли, нам надо узнать всю правду.
Он не сбавляет скорости, и я еле успеваю переставлять ноги, чтобы успеть за этой огромной глыбой.
