Девственница для босса
Вот тогда я окончательно поверила в идею того, что на самом деле лежала в коме, а сейчас резко решила пофантазировать о своей жизни. На экране аппарата был виден кружочек, маленький, крохотный, но такой смелый и отважный. Я почувствовала теплоту от одной мысли, хоть они меня и пугали откровенным образом.
— Вы беременны, Виктория. И это — самое большая магия, которую мне только доводилось наблюдать за все свои двадцать лет опыта работы здесь.
— Но... — ступор захватил меня с головой, я будто разучилась говорить. Разучилась думать. — Вы сами сказали, что авария была тяжелой.
— В этом все и дело, душенька! — охнула женщина, и я увидела в ней родной образ.—Авария была страшной, и ее последствия вам, увы, известны. Но мы с коллегами пришли к выводу, что на момент аварии срок был слишком мал, чтобы плод был способен деформироваться так же, как материнское тело. Это спасло вашего малыша. Ваше тело укрыло его от гибели.
— А какой срок? — я лежала, точно в прострации. Все, что говорила врач, было мне настолько незнакомым, настолько пугающим.
— Это выяснить невозможно, поскольку вы не отошли от травм. После окончания реабилитации сможете сдать необходимые материалы.
— А сколько я нахожусь здесь?
— Две с половиной недели. Это тоже достаточно быстрый срок, поверьте стенам этой клиники. Люди могут годами отходить, а вы уже встали на ноги. Крепкая опора у вас, Виктория.
Я... в действительности беременна. Мои слова Светлане не были ложью, черт возьми. Но я даже не подозревала о том, что носила под сердцем малыша! И как меня угораздило попасть в аварию. Боже, я совершила слишком много ошибок, но пусть это не отразится на моей крошке!
— Понимаю, — мягко произнесла Светлана. И, словно опомнившись, продолжила. — Вы наверняка сейчас переживаете по поводу здоровья ребенка. Не стоит этого делать, Виктория Андреевна, я вас уверяю. Этим вы только навредите ему, а мы делаем все, чтобы ваша авария не отразилась на его развитии.
— Спасибо, — тихо произнесла я. — Вы очень добры. С начала всех этих событий я совсем потеряла счет времени, а сейчас у меня, по правде говоря, совсем крыша едет. Слишком много происходящего в жизни, но теперь взвалилось чувство вины.
— Последнее, что вам в вашем положении стоит делать — это винить себя, — сочувственно, но твердо ответила доктор. Я тронула низ живота, и мне даже показалось, будто он увеличился. — Вы спасли своему счастью жизнь. Ребенок жив только благодаря тому, что его мама оказалась достаточно стойкой, чтобы побороться за него и вашу будущую жизнь. Вам еще повезло, что вы не потеряли ребенка. В противном случае, я бы не стала вас так обнадеживать.
Она снова замолчала, а я мысленно вернулась к тому дню, когда ляпнула Загребиной о беременности. Антон об этом не знал, я была уверена на все сто процентов, что змея язык прокусила, но не проболталась. Это ей не нужно. Но как мне теперь стоило мириться с положением, учитывая все то, что сказала Светлана? Я подсознательно верила ей, по крайней мере, мне хотелось услышать от нее истинную правду. Антон не был готов к детям. Это я могла понять и без рассказа Светы.
Побои, принуждения, насилие — последние вещи, в которые я бы хотела посвящать моего ребенка. Он достоин лучшей жизни, которую я обязана ему обеспечить. Во что бы то ни стало.
С моей стороны было бы предательством по отношению к нему и к себе самой, если бы я не защищала его от всего этого. Если бы он рос в таком мире, я бы была не в состоянии обеспечить ему достойную материнскую любовь. Я чувствовала дикую любовь к малышу, которого еще не было. Та пылинка на экране аппарата — все, что у меня было. И я знала, что это мой ребенок. Несмотря на все чертовы трудности. Я пройдусь по углям, но добьюсь для малыша лучшего.
И поборюсь с его отцом, если того потребует судьба. Он мог воздействовать на меня, но наш малыш — неприкосновенность. Уничтожу, сотру с лица земли, но не позволю навредить частице моего сердца. Моей настоящей душе.
