Тёмная дикая ночь (СИ) - Калитина София

Я стою прямо у двери, пытаясь решить, стоит ли постучать и войти, рискуя прервать ее разговор с кем-то, или же уйти, как в этот момент ее голос звучит громче.

— Я знаю, — с очевидной резкостью говорит она. — И мы уже обсуждали это на прошлой неделе. Как и сказала тогда, у меня еще один дедлайн. Мне жаль, что ты чувствуешь, будто это изменит весь твой график. Но если вы с Лэнгдоном будете поднимать эту тему на каждой встрече — кстати, я освободила целую неделю, чтобы присутствовать — то услышите от меня ровно то же самое, что я говорю тебе сейчас.

Я словно приросла к месту. Никогда не слышала, чтобы так Тася разговаривала… с кем-либо. Логика подсказывает мне развернуться и уйти, позвонив ей позже, и что никому не нравится, когда его подслушивают. Но еще больше я заинтригована, мне не терпится узнать, с кем она так разговаривает, и я восхищена этой ее гранью.

По ту сторону двери слышен ритмичный звук ее шагов — она вышагивает взад-вперед по деревянному кухонному полу. Я собралась было уходить, как меня снова останавливает ее голос.

— Нет, я полностью понимаю, о чем ты. Но вот что я тебе скажу: Рэйзор не станет такое делать. Я понимаю твои чувства и убежденность, но все это прямо противоположно тому, что будет делать главный герой.

Мои глаза округляются, а желудок сжимается. Она разговаривает с Остином. Ну ни фига себе. Где-то с минуту ее молчание перемежается возгласами типа «Ага», «Да», «Понимаю», а я задерживаю дыхание, гадая, будет ли она настаивать на своем или же позволит ему завладеть разговором и поддастся на его манипуляции. Мое сердце начало биться так сильно, что я тут же забеспокоилась, не услышит ли она его через дверь.

До этого момента я и не понимала, насколько сильно мне нужно было убедиться, что она снова управляет своей карьерой. Иначе это съело бы ее заживо. И изменило бы ее.

— Послушай, — говорит она, и по ее голосу я слышу, как она берет себя в руки. — Я думаю, что действительно согласилась на огромное количество изменений, о которых вы просили, и уже говорила тебе, что понимаю, куда ты клонишь, правда. Ты делаешь фильмы. Я — нет. Но что я умею — так это писать истории, создавать персонажей и придумывать миры. И эти два персонажа в этом мире не могут быть влюбленными друг в друга. Тут нет никакой романтической составляющей, какую нужно обыграть, никакого сексуального напряжения. Изменим это — и мотивы Рэйзора вместе со всеми его действиями окажутся под вопросом. Причина всех его поступков — потому что он видит, кем она может стать, а не потому что в нее влюблен.

Положив руку на дверной косяк, я чувствую, как в груди ослабляются все узлы. И несмотря на все произошедшее между нами за последние дни, я улыбаюсь, ведь Тася сейчас сражается за то, что любит. Она может сама о себе позаботиться. Если Тася может справиться с продюсерами крупной киностудии, она сможет штурмом взять путь ко мне.

В голове крутятся слова Насти, и несмотря на их справедливость, я лучше знаю Тасю. Она может быть неопытной, когда речь заходит об отношениях, но если чего-то хочет, она знает, как это заполучить. Ее не нужно спасать. Если я сейчас войду туда и попытаюсь ей помочь наладить наши отношения, то так всегда и буду гадать: вернулась ли она ко мне по собственной инициативе?

Я должна поверить, что она станет бороться за нас, и что я не ошиблась в ней. Поверить, что пусть я и хочу быть всегда с ней, она во мне не будет настолько нуждаться.

Отойдя от двери, я направляюсь к лифту, слыша, как с каждым шагом ее голос становится все тише.

========== Тася ==========

Я так давно не ночевала в своей детской постели, что, проснувшись, мне понадобилось какое-то время сообразить, где я нахожусь. Помогла стеклянная ручка на дверце шкафа. Каждую дверь в этом доме украшает такая большая хрустальная ручка. Маме приспичило купить их во время одной из папиных передислокаций, и она провела целые выходные, исступленно заменяя оригинальные латунные на эти. Они тяжелые, и, отражая свет, испускают лучи по всей поверхности двери.

Это одна из причин, почему я всегда любила этот старый дом: все здесь кажется таким прочным, даже когда души жильцов вот-вот развалятся на части при малейшем порыве ветра.

В дверь тихо стучат.

— Тася?

— Да, пап.

Он делает паузу, потом поворачивает ручку и просовывает голову.

— Не слышал, как ты вчера приехала.

— Я приехала проведать тебя, но ты уже вовсю пилил те огромные поленья. Не удивительно, что ты меня не слышал.

Со смехом он входит в комнату, и я замечаю у него в руке две кружки кофе.

— Уж и не помню, когда ты в последний раз тут спала.

— Я тоже, — я сажусь и убираю волосы с лица. Глянув на часы, вижу, что сейчас только шесть утра. Папа жаворонок еще со времен службы в морской пехоте и считает, что это он еще дал мне поспать.

— Тебе не обязательно было приезжать.

Забрав у него свой кофе, я говорю:

— Мне захотелось. Тебе давно никто так сильно не нравился, как Эвелина. Я хочу видеть тебя счастливым.

Папа скептически смотрит на меня.

— Ты терпеть ее не могла.

— Ладно, может, она мне не нравилась, но, может, помимо прочего я хотела увидеться с тобой, бестолочь.

— Я в норме, — ухмыляется он. — А тебе, наверное, просто захотелось сменить обстановку.

Глубоко вдохнув горячий аромат, я чувствую, как он помогает мне проснуться.

— Наверное.

Папа садится на край кровати у моих ног и попивает кофе, уставившись в стену. Я чувствую надвигающийся разговор: сейчас он начнет рассказывать об Эвелине или же расспросит о работе и обо мне самой. Мне неспокойно — не уверена, что хочу здесь находиться, но и домой тоже не хочу.

Если честно, именно так я и ощущаю происходящее со мной: мне действительно необходима созданная мной карьера, но хотелось бы, чтобы она была попроще, не такой значительной и более управляемой. Еще я хочу Леру, но чтобы не настолько сильно нуждаться в ней. Мне необходимо свободно дышать, без ощущения затянутой веревки вокруг грудной клетки. Но в моей жизни сейчас все раскручивается на полную катушку. И больше всего я хочу исправить, что натворила. Хотя это кажется неодолимым.

Папа переводит взгляд на мою раскрытую и наспех собранную сумку в углу.

— Знаешь, мы с тобой говорим, но не разговариваем по-настоящему, — начинает он.

Его голос еле слышен и немного резковат, — так всегда бывает, когда нас захлестывают эмоции. Никто из нас обоих не знает, как начать. Это все равно что в первый раз сажать ребенка на велосипед. Он смотрит на педали и на тебя, не зная толком, что теперь делать.

Мы с папой примерно так же говорим о чувствах.

— Мы общаемся почти каждый день, — напоминаю я ему.

— Я знаю, чем ты занята, но очень мало о том, что у тебя на душе.

Сделав глоток кофе, я испускаю стон.

— Я думала, мы будем обсуждать вас с Эвелиной.

Он пропускает мой ответ мимо ушей.

— Ты все это время была по уши в работе, — говорит он, повернувшись посмотреть на меня. — Я серьезно. Хочу поговорить с тобой. Ты в раздрае.

Папа в курсе всех моих удачных и не очень решений, знает всю мою жизнь, и поэтому я всегда думала, он знает о моих чувствах — просто потому, что знает меня. Но в целом он прав: это не частая тема для обсуждений. Точнее, исключительно редкая. Мы отпускаем саркастические шуточки, веселим друг друга, но не разбираем эмоции. Трудно понять, хорошо это или плохо, но у меня выходит ровно то же самое с Лерой.

— Приходи на кухню, давай позавтракаем. И поговорим.

Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, где вчера разбросала свои вещи, прежде чем рухнуть в постель.

— Вообще-то, если у тебя все хорошо, я бы поехала домой. У меня куча работы, — я закрываю глаза и сглатываю подступающую к горлу панику.

— Нет, — отвечает папа, и кажется, я с детства не слышала, чтобы он говорил со мной таким резким тоном. От чего мне тут же требуется глоток свежего воздуха и физическая дистанция.