Палач и Черная птичка (ЛП) - Уивер Бринн
Но я не слышу ни слова, когда спихиваю кота со своих колен и поднимаюсь на ноги.
Потому что смотрю на сообщение, которое отправила ему в конце марта, в тот же день, когда он позвонил и попросил меня пойти с ним на церемонию награждения.
Как думаешь, на этом торжестве будет фуршет с мороженым? Если да, то лучше сказать им, что ты любишь только свежевыжатую сперму.
Моя кровь превращается в осколки льда.
Я помню, как держала белую ванночку в руках на кухне Торстона, когда читала Роуэну этикетку с ингредиентами.
С десятого по тринадцатое апреля.
Я помню, что он сказал по дороге на торжество. Помню это так же ясно, как тепло поцелуя, которым он прижался к моей шее в вестибюле, и покалывание электричества на коже, когда он взял меня за руку, лежащую на кожаном сиденье в машине.
«Хоть что-то нормальное в ресторане», — сказал он мне. «Что-то неизбежно идет не так. Просто… в последнее время кажется, что это слишком часто случается».
Ларк все еще разговаривает, когда я твержу:
— Мне пора, — а затем отключаю звонок.
Пальцы холодеют и немеют, когда я открываю приложение для камеры, которую установила на кухне ресторана.
Желудок сжимается, когда я рассматриваю происходящее на экране.
— Нет… — слезы застилают глаза. — Нет, нет, нет…
Хватаюсь за сердце, которое разбивается вдребезги во второй раз. Кровь отхлынула от конечностей. Края зрения темнеют, и я крепко зажмуриваюсь. Крик боли срывается с моих губ, колени подгибаются, телефон выпадает из руки. Знаю, что ужас, который я сейчас видела, реален. Но нет времени разваливаться на части.
А если ты не успеешь?
Я не отвечаю на этот вопрос. Не могу. Единственное, что я могу сейчас сделать, — это попытаться.
Проглатываю острую боль и беру себя в руки, один раз обойдя комнату. Мой взгляд падает на кожаный футляр, где я храню свой скальпель среди карандашей и ластиков.
Трясущимися руками беру телефон и набираю номер неизвестного абонента, контакта, чье имя я никогда не вводила в свой телефон. Он отвечает после второго гудка.
— Леди-паук, — говорит Лаклан. — По какому случаю?
— Мне нужна услуга. Срочно, — отвечаю я, хватая свой кейс с приставного столика и направляясь к двери. — У тебя есть время, пока я бегу двенадцать кварталов.
— Звучит забавно. Обожаю, когда мне бросают вызов. Что нужно?
— Я расскажу тебе все, что знаю, — говорю я, уже спускаясь по лестнице. — А ты дашь мне все, что сможешь найти о Дэвиде Миллере.
22
ТОНКОСТЬ
РОУЭН
Острый край овощерезки прижимается к внутренней стороне моего предплечья между веревками, которыми я привязан к стулу. Мои ладони обращены вверх, сжатые в кулаки, короткие ногти впиваются в кожу, я готовлюсь к боли, которую уже перенес, и к той, что еще впереди. Прерывистое дыхание вырывается из моей груди, и я стискиваю зубы. Знаю, что сейчас произойдет. Кровь уже льется из двух других ран, и на этот раз он полон решимости сделать идеальный надрез.
Он вонзается в мою кожу и отделяет ее.
Я подавляю крик, когда Дэвид опускается, чтобы противостоять моей тщетной борьбе, и проводит овощерезкой по локтю, срезая тонкую полоску кожи. Бросает окровавленный инструмент на разделочный стол, рядом с пистолетом.
Затем безжалостным рывком отрывает лоскут кожи с руки, и звук моего горестного крика наполняет комнату.
— Знаешь, у Торстена я развил вкусы, — говорит Дэвид, наклоняясь ближе, занимая все пространство в поле моего зрения. Он хватает меня за волосы одной рукой и запрокидывает голову назад, улыбаясь мне сверху вниз. Его некогда пустые глаза больше, блять, не пустые. Они ненасытны. И они направлены на меня. — У тебя нет?
Кровь стекает по его пальцам из кожицы, зажатой между ними. Я ерзаю на стуле, но не могу вырваться.
— Всего лишь маленький кусочек, — говорит он.
Я плотно сжимаю губы. Сдавленный рык протеста вибрирует в моем горле, когда он размазывает окровавленную кожу по моим губам.
— Не хочешь?
Его фальшивая гримаса превращается в ухмылку рептилии.
Язык Дэвида проскальзывает между зубами, он кладет туда кожицу, как вуаль, демонстрируя мне. Обхватывает губами, торжественно улыбаясь.
Затем засасывает ее в рот.
Глаза закрывает, медленно жует, словно смакует каждый кусочек, перекатывая между зубами.
От его громкого глотка у меня сводит желудок.
— Деликатес. Большая редкость, — он отворачивается к столу и тащит бутылку вина «Пон-Неф» через стойку. — Знаешь, что еще встречается редко?
Мой ответ — прерывистое дыхание.
— Такая девушка, как Слоан, — говорит Дэвид.
Меня дико тошнит.
Я никогда, никогда не чувствовал ничего подобного. Как будто у меня в животе пустота. Как будто я провалился в нее. Беспомощный. Отчаянный. Этот взгляд в ее глазах, когда я сказал, что не люблю ее, преследует меня с каждым вздохом. Эти чертовы слезы разрывали меня на части.
— Немногие люди сделали бы то, что она сделала для меня, — говорит Дэвид, закручивая штопор в бутылку. Она скрипит при каждом метрономном повороте его руки. — Но такая у нее душа, верно? Точно так же, как она защищала свою подругу, девчонку Монтегю. Так странно, что тот учитель внезапно исчез из интерната, тебе не кажется? У людей правда есть забавная манера незаметно исчезать в окрестностях Монтегю.
— Оставь ее в покое, — выдавливаю я.
— Хотя, когда я рыскал в поисках ответов, понял, что там ходили слухи, что тот чувак делал с девушками. Ужасные вещи. Развратные. Ненормальные. Но, по крайней мере, он сделал одну хорошую вещь — он создал Ткачиху Сфер. Прекрасное чудовище.
Пробка выскакивает из бутылки.
Его голос сочится притворной невинностью, когда Дэвид говорит:
— Как думаешь, она захочет заниматься со мной этими извращенными вещами?
Мое зрение краснеет от ярости, когда я дергаюсь на стуле.
— Оставь ее, сука, в покое, — рычу я.
Дэвид вздыхает, наливая себе бокал вина.
— Я тоже не думаю, что захочет. Но я заставлю.
Я пытаюсь извернуться из своих оков. Дикий. Безумный.
Но не получается.
— Не буду торопиться, — продолжает он, снимая пробку. — Заполучу ее доверие. Может быть, даже изображу чудесное полу-выздоровление. Знаешь, не так уж, чтоб до глубины души, а хотя бы, чтобы она согласилась трахнуться с лоботомированным мужиком. Или я уже устал терпеть. Я очень долго ждал этого момента, знаешь ли. Может, прослежу за ней до сто пятьдесят четвертого дома на Жасмин-стрит. Вломлюсь к ней в дом и принесу лакомство. Накормлю ее твоими кусочками, а потом буду трахать, пока не разорву на части, пока она не станет куском окровавленного, измельченного мяса.
Он неторопливо подходит ближе, пока не оказывается прямо передо мной, его взгляд прикован к своему вину, которое он взбалтывает в бокале, а затем делает глоток.
— В любом случае, — говорит он, улыбаясь, — ее крики будут прекрасной симфонией. Настоящим шедевром.
У меня перехватывает горло. Чертовски щиплет глаза.
Я знаю, что с ним не поспоришь. Мне нечего предложить. Никакого обмена. Но я все равно пытаюсь.
Ради нее.
— Пожалуйста, пожалуйста, просто оставь ее в покое. Если хочешь, чтобы я умолял, я, блять, умоляю тебя. Если тебе нужны деньги, забирай все, что есть. Если хочешь разрезать меня на тысячу кусочков, давай. Делай со мной все, что захочешь. Просто, пожалуйста, оставь ее в покое. Пожалуйста.
Дэвид наклоняется ближе. Его глаза обшаривают каждый дюйм моего лица.
— Зачем мне это делать, если я могу заполучить вас обоих?
Резкое движение. Серебро в тусклом свете.
Боль вспыхивает в запястье, агония срывается с губ. Я смотрю вниз, туда, где штопор вонзился в мою плоть, подергиваясь с каждым ударом моего сердца.
— «Пон-Неф», — говорит Дэвид, просовывая бокал под мою руку. Кровь капает в вино. — Вкусно, но, немного пресновато. Я люблю нечто насыщенное.
