Невольница князя (СИ) - Эми Мун
Знахарка повела ладонью над махоньким блюдцем с водой, и мелькавшие в нем тени пропали. Когда-то эта щербатая тарелка была одним из самых могучих даров Лады — могла показать то, что твориться аж за морем. А сейчас испортилась. Чар волшебной вещи хватало лишь на Северное царство, да и то раз в три весны.
И чем дальше было искомое, тем хуже показывало блюдце. Но на этот раз повезло ей с местом.
Тень на воде вновь шевельнулась, являя лицо древней старухи.
— Спасибо, сестрица, — шепнула знахарка, и, хоть Ягиня не могла её слышать, однако в ее мутно-зеленых глазах сверкнуло понимание. И робкая надежда.
— Помолись богине, сестра, — попросила травница. — Авось дело наше наконец-то сладится.
Однако ответа рассмотреть не успела: вода стала темной и чары блюдца развеялись, точно дым от костра.
Знахарка тяжело вздохнула. Ну, и так хорошо… Благоволит им судьба, ведёт по тонкой тропинке меж острых шипов беды к справедливости.
Закончились испытания в Топи, сгинул кмет Бокша, и теперь голубкам побыть бы вдвоем, чтобы Властимир сделал Забаве долгожданное дитя. Знахарка аж зацокала, предвкушая, с каким удовольствием возьмёт пищащий свёрток на руки.
Это будет девочка! Правая десница Лады, которая сокрушит своего же отца, а потом бросит вызов Сварогу.
Но до этого слишком далеко. Пока стоит подготовиться к переезду. Если Властимир не дурак, то захочет порадовать свою любушку, пригласит ее сестер в белокаменный Сварг-град. Одно плохо: сидит там злобная гадина — Мстив. У него нюх тонкий, может ее ворожбу услышать. Ничего, поживет пока в лесу. Ей ли привыкать?
Глава 25
Дорога в Сварг-град прошла как в тумане. Вот перед ней темные стены избы, где жили волхвы — и вдруг уже расписные палаты княжьих хором.
А рядом склонившаяся в три погибели чернавка.
— Госпожа, тебя хочет видеть госпожа Ирья, — скороговоркой выдохнула девушка. — Велишь принять?
— Да…
Коротенькое слово ещё не успело растаять в воздухе, а прислужница убежала, только серый подол мелькнул. И снова пусто в горнице
Не зная, чем сея занять, Забава подошла к окну. В княжьих покоях князя они были особенными — собраны разноцветным узором из тонких кусочков камня под названием хрусталь. Князь рассказывал, что находят такой в горах и долго стараются, чтобы придать ему форму, потом скрепляют меж собой особенным раствором. А когда лучи солнца попадают на такое окно, то рассыпаются сотнями весёлых бликов. Однако сейчас на улице шел пепельный дождь вперемешку со снегом.
Опять будет неурожай, а перед этим болезни. Случившееся в Топи не прошло бесследно. И для неё, Забавы, тоже. Ладонь сама легла на грудь, словно это могло бы облегчить давшую на нее тяжесть воспоминаний.
Казалось бы, в прошлом все! Жива, невредима, ещё и князь мягок как никогда, а вот поди ж ты… Ушла радость из сердца, и даже ласка Властимира не могла ее вернуть. Но Забава снова и снова пыталась забыться в любовной страсти, чтобы найти хоть краткое облегчение.
Дверь тихонько скрипнула.
— Вернулась, беда светлокосая, — проворчали за спиной.
Обернувшись, Забава выдавила из себя улыбку.
— Здравствуй, Ирья… Да, вернулась.
— Ну так помоги немощной сесть!
Глаза женщины все еще были повязаны платком. А вот целебные бинты пропали.
— Как твои глаз, Ирья? Что говорят лекари?
Но женщина махнула рукой.
— Все одно и то же — время надобно. Но что я! Лучше расскажи, как ты по Топям бегала.
Забава понурила голову.
— Что говорить мне, Ирья? Про мавок, сошедших с ума от боли и ярости? Про гнилых насквозь чудовищ — порождений страдающей богини? Или про то, сколь жестоки оказались волхвы, принесшие в жертву безвинное дитя?
Но надзирательницу это не тронуло. Не она ведь пропустила через себя то, что довелось испытать несчастному ребенку…
— Да, про это и говори! — подсела ближе. — По терему-то слухи ходят один другого заковыристей. Особенно наложницы стараются — наплели небылиц три лукошка с горкой… Ох, Забава, — схватилась за щеки, — завтра же беги на поклон к идолу Сварога, а то нарекут ведьмой.
Горько было про это слушать.
Но чего ждать от женщины, чья жизнь изломана мужской подлостью? Конечно, ее норов загрубел, и обижаться на сказанное не стоило. Диво, что Ирья вообще нашла в сердце тепла, чтобы по-своему, но приветить безродную наложницу.
Тихонько вздохнув, Забава огладила шелковый подол платья и ковырнула узор золотисто-алой вышивки.
— Схожу, Ирья. Может, не завтра, но…
— Никаких «но»! Я тебе добра желаю, глупая! И что за печаль в голосе? Даже я, слепуха, вижу как бледны твои щеки, а глаза потеряли блеск. Улыбнись веселехонько, а не то господин наш живо кого румяней найдет.
Забава аж дыхание затаила.
— Н-не могу я быть… румяной. Злые мысли гложут.
Ирья руками всплеснула — даже браслеты звякнули.
— Тьфу! Вот уж точно бестолковая! Смогла обманом навязаться к князю в поход, а себе наврать не умеешь. Да хоть бы кубок вина выпей! Такой шум в голове поднимется — никаким «злым мыслям» ходу не будет.
Забава в изумлении уставилась на Ирью. В словах женщины была крупица правды. Вспомнить хотя бы, как князь отогревал непутевую наложницу вином. И действительно в голове сильно шумело. Может, и сейчас так же будет?
— А где достать вино? — отважилась спросить. — Я и не знаю.
Надзирательница хлопнула себя по лбу.
— Ты в княжьих покоях, дурочка! Прикажи — и принесут…
Вот так просто? Забаве в это с трудом верилось.
— …А за хороший совет развлеки меня беседой, — продолжила настаивать Ирья. — Про Топи ты мне так ничего и не рассказала.
И Забаве пришлось покориться. Обижать надзирательницу не хотелось. Но и вспоминать о произошедшем — мало желания.
Ох, права Ирья. Надо бы попробовать выпросить для себя вино. А там видно будет.
* * *
Властимир
За время его отсутствия в тереме почти ничего не поменялось. Кроме того, что будто бы по делам исчезли два братца, которые и подсказали Забавушке проникнуть в повозку для припасов. Узнал он это ещё по пути в Топи. Его светлокосая беда хитрить не умела, и Властимир легко выспросил, отчего наложница решила прыгнуть в повозку.
Ох, как просила потом Забава не наказывать этих дураков. Заверяла, что и сама бы нашла способ.
В начале хотелось ему с ястребом приказ отправить — слишком зол был. Однако Властимир не стал торопиться. А вот на Совете дал себе волю. И хоть проступок братьев был не слишком большим грехом и даже пользу принес, а все равно
