Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ) - Субботина Айя
— Ася, - все-таки переиначивает Антон. - Она улыбается, когда ее так называешь.
Я не настолько глупая, чтобы не понимать, что он выдумывает все это, чтобы поддержать меня. Но это ведь так похоже на меня саму... Я сама вечно все додумываю, украшаю черное - розовым, чтобы не было печально и трагично, чтобы был хоть кусочек надежды.
А Антон все время меня высмеивает.
Называет мои выдумки «тараканьим маршем».
— У тебя, мужчина, - облизываю пересохшие и слипающиеся губы, - тараканий марш в голове.
— Пришлось взять твоих ребят на передержку, пока ты тут изображала спящую красавицу.
Прикрываю глаза, представляя, как выгляжу.
— Надеюсь, ты закрыл все зеркала черными тряпками?
— Зря надеешься.
— Дал же господь бессердечного мужа. - Очень с трудом, но все же театрально вздыхаю.
И вдруг осознаю, что мне снова тяжело дышать. Но на этот раз потому что Антон меня обнимает.
Так крепко, как никогда.
Как будто... хочет этим что-то сказать.
Мне же, наверное, нужно сказать, что еще немного - и он просто раздавит мне грудную клетку. Но я снова не очень в ладу с тараканами в голове, потому что если так мне суждено закончить свои дни - я готова.
Это лучше, чем истекать кровью на столе хирурга.
И по крайней мере теперь я точно знаю, что с нашей малышкой все в порядке. Насколько это может быть возможно в нашей... сложной ситуации.
— Очкарик, послушай меня минуту, хорошо?
У него немного странный голос. Как будто выпил газировки, и она зашла не в то горло, как любит говорить моя бабушка.
— Что-то случилось? - Я натягиваюсь, напрягаюсь каждой мышцей в теле, потому что уже готова бить себя по чему угодно за то, что мгновение назад подумала, что с моим ребенком все в порядке. Может быть... - Антон, умоляю тебя, не тяни!
— Да успокойся ты! - злится он и в ответ на мои попытки освободиться прижимает еще крепче.
— Что с Асей?
— С ней все хорошо, женщина, сейчас придет врач с коляской, и я тебя к ней отвезу. Просто... Помолчи и дай мне сказать.
Я выдыхаю и напрягаю слух.
Наверное, это что-то важное, раз моему непроницаемому и циничному майору тяжело решиться заговорить. Обычно ему не требуется пауза: рубит сразу с плеча, без украшений и рюшей. Я уже привыкла и давно перестала считать это грубостью. Просто не всем людям - в особенности мужчинам - дано родиться деликатными. И кто знает, был бы он тем мужчиной, в которого я влюбилась, если бы осторожничал с каждым словом.
— Я испугался за вас обеих, Йени. - Он тяжело вздыхает и с шумом выдыхает через нос. - Пока ты была у врачей, и меня к тебе не пускали, я просто... на секунду представил, что... если случится что-то херовое - и тебя в моей жизни больше не будет. Никто не будет отвечать на мои сообщения с задержкой в пару минут. Никто не будет забрасывать меня ссылками на любимую музыку. Писать длинные смешные сообщения с кучей дурацких смайликов. Никто не будет требовать купить саженец миндаля и посадить его на участке, хоть там еще идет строительство. Никто не будет мешать мне спать громким сопением, когда простужена. Никто не выйдет меня встречать после работы. И тот уродец из лоскутов так и останется недоделанным в корзине под столом.
— Это заяц, - шмыгаю носом, прекрасно зная, как тяжело было ему решиться на эти слова. Моему молчуну и буке, вдруг вот так одним махом признаться, что все мои глупости, которые обожает высмеивать, на самом деле для него... важны? -Хотя признаю, очень странный заяц.
— Главное, не показывай его ребенку, пока она не достигнет возраста, при котором сможет понять мои объяснения о генетике и все такое.
— Ты самый ужасный человек на свете, мужчина, - улыбаюсь ему в плечо, немного прикусывая ткань футболки, чтобы не разреветься. - Даже в любви признаться не можешь по-человечески.
Он кивает.
Стягивает руки вокруг меня, словно кольцо наручников.
— Я представил, какой была бы моя жизнь без тебя, Йени. - Ухмылка с привкусом горечи. - Честно? Я бы не смог больше... один. Мне даже думать об этом тошно, Очкарик. Понимаешь? Вообще не понимаю, как смог прожить без тебя почти два месяца зимой. Как приезжал домой и не дурел в тишине. Разрешаю назвать меня долбоебом. Даже сопротивляться не буду.
Несмотря на то, что в одной из вен на моей руке торчит игла, я все равно обнимаю его в ответ. Осторожно, как ящерица, цепляясь за ткань кончиками пальцев.
— Ты самый дорогой для меня человек, Очкарик. Ты и Ася.
— Мы будем тебя беречь, - говорю за нас обеих, потому что знаю - маленькое сердечко нашей дочери уже безгранично любит своего вредного папу. - Отпаивать липовым чаем и кексами с изюмом.
Несколько минут Антон просто молчит.
Держит меня и громко дышит в ухо, как будто восстанавливается после изнуряющего бега.
— Не бросай меня никогда, хорошо? - просит он. Так открыто, как никогда раньше.
Как будто только сейчас решился снять остатки своей непробиваемой драконьей кожи, которую я раз за разом пыталась с него соскрести.
— Хоть я вряд ли стану лучше, - добавляет после того, как я согласно киваю.
— Я знаю. - поддакиваю его искренности. Любить хорошего и идеального человека - просто.
А еще проще любить мужчину, который умеет читать мысли, угадывать желания по тому, как уложены волоски в левой брови его жены.
Я никогда не гналась за идеальным.
До встречи с этим вредным майором была уверена, что останусь старой девой с двумя котами, нереализованными возможностями и пафосно похороненными планами на жизнь.
А потом появился он.
И все стало очень сложно.
Но и хорошо одновременно.
Любовь - это не там, где идеальный человек любит другого идеального человека.
Любовь - это когда двое вместе, несмотря ни на что. Принимают, понимают и не выламывают каждый изъян ломиком «правильности».
Глава пятьдесят вторая: Йен
Я никогда особо не углублялась в вопросы веры.
Просто однажды решила для себя, что в этом мире существует некая высшая сила, которая наблюдает за всеми нами и иногда вмешивается, чтобы направить на нужный путь или показать, какие из наших поступков совершены зря.
Когда нас с Асей через месяц выписывают домой и единственная проблема моей малышки - не очень быстрый набор веса, я считаю, что та самая Высшая сила решила перестать издеваться над всеми нами.
Чтобы выдохнули.
Вспомнили, что на улице пусть прохладное, но на удивление солнечное лето.
Вспомнили, что у жизни вкус домашнего хлеба с семечками, который Антон делает сам, пусть и в хлебопечке. Меня не подпускает, гордо задирает нос, что это будет его привилегия.
Вспомнили, что, несмотря ни на что, мы - уже семья из трех человек. Пусть третий ее человечек почти все время спит и ест, и иногда ворочается в ворохе надаренных обеими бабушками одеял. Чтобы не было обидно ни бабушке Свете, ни бабушке Вере, используем сразу оба.
Конечно, все еще очень сложно.
Ася стоит на контроле педиатра, которого мы посещаем раз в неделю. И у невропатолога по тому же графику.
Весь мой день сейчас: это массажи, специальные упражнения и роль мамочки-кенгуру, потому что наша с Антоном маленькая соня обожает спать в слинге, прижимаясь щекой к моей груди.
Приходится бороться за каждый грамм веса.
Стать гуру приготовления молочных смесей, потому что по-другому у меня просто не получилось.
Но Ассоль старается изо всех сил.
И даже Добби. который взял за привычку устраиваться рядышком с Асей и изображать самого лучшего в мире кота, самозабвенно и не переставая мурлыкая.
— Ничего не забыли? - спрашивает Антон, когда я усаживаюсь на заднее сиденье «Чироки». - Троглодита взяла? А то он сожрет все твои орхидеи и мои кактусы.
Это он так про кота.
Хоть буквально вчера улыбался до ушей, когда рассказала, что кот и дочь каким-то образом чувствуют его возвращение. Одна просыпается, другой усаживается на тумбе около двери, изображает дорогую мраморную статуэтку, и ждет, чтобы тут же влезть хозяину на плечи и разъезжать так по дому, как самый главный его обитатель.
