Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента (СИ) - Санлайт Агата

— Алиночка. Что я могу для тебя сделать? — вырвалось у Ката. Да он на все был готов. Буквально! Алина посмотрела строго, почти как тогда, когда Кат еще числился ее студентом, и произнесла: тихо, практически без эмоций:

— Пожалуйста, отвези меня домой.

Кат собирался снова попросить ее просить, сказать, что любит, что жизни без нее не может представить. Ведь это была чистейшая правда. Ну не может же она не увидеть! Однако, прочитав на лице Алины вселенскую усталость, ударил по газам и поехал в указанном направлении.

Всю дорогу до дома Алина молчала. Тихая, слишком спокойная и слишком отстраненная. Кат снова вспомнил эту ее броню, сквозь которую так сложно пробиться. Панцирь сильной и самодостаточной женщины, из которого она выбирается лишь для того, кому верит почти безоговорочно. Очевидно, что Кат больше не пользовался доверием Алины. И никакие слова, никакие признания его друзей, никакая сегодняшняя помощь не решили этой проблемы.

Кату хотелось заорать, напиться, подраться. Получить в морду. Но он взял себя в руки и рулил, изредка поглядывая на спутницу.

Возле своего дома Алина выскочила из машины прежде, чем Кат вышел, чтобы открыть ей дверь. Он собирался дать ей возможность успокоиться, но и сам сорвался. Не смог сдержаться.

Рванул за Алиной, догнал, схватил ее за плечи и остановил. Силой. Да, мать твою, силой.

— Алина. Я прошу тебя. Дай мне шанс. Я все сделаю. На все готов. Доказывать, извиняться, исправляться. Скажи только, что мне теперь сделать! Я не могу от тебя отказаться…

Слова вылетали изо рта сами, бурным и безостановочным потоком. Кату едва дыхания хватало. Хотел бы — и то не остановился. Сердце колотилось как бешеное, словно вот-вот выломает ребра. Кат ощущал себя как на эшафоте. Вот-вот придет палач или прозвучит помилование.

Алина вздохнула: тяжело, устало и расстроенно.

Посмотрела так, что Кат сам отпустил ее и даже сделал пару шагов назад.

Она молчала, глядя на Ката так, что уж лучше бы стреляла, а он прыгал или убегал.

Минуты капали, падали снежинками на плечи, и чудилось — каждая весит тонну. Кат сгибался к земле под этим грузом. Ждал, хотел поторопить Алину и не мог… Просто не мог… Только не когда она так смотрит…

— Я очень благодарна тебе за сегодняшнее… — Наконец, нарушила она молчание. — Спасибо. Если бы не ты…

— Не стоит. Будем считать, мы квиты. Я обидел тебя и вот это мое извинение.

— Хорошо. Квиты. Аудио за аудио. Честно, — Алина снова замолкла. Теребила сумку руками в вязаных перчатках и словно вырывала нервы из Ката — один за другим, без жалости и передышки.

Когда еще он так плохо себя чувствовал? Так отчаянно и так бессмысленно?

Кат помнил этот ужасный день. Тогда маме поставили диагноз.

И еще один такой же, отвратительный, пугающий и неотвратимый. Когда мама уходила из жизни.

И вот сейчас Кату чудилось, что из его жизни уходит любимая женщина. Снова, безвозвратно и стремительно. И он ничего не может сделать. Опять! Опять он, мать твою, ничего не в состоянии предпринять!

Кат открыл рот, но Алина торопливо перебила:

— Послушай. Я должна во всем разобраться. Мне нужно подумать. Пожалуйста, дай мне время. Потом я сама с тобой свяжусь. Я обещаю.

Он знал, что это — чистая правда. Что Алина — честная и правильная до мозга костей, до зубовного скрежета, до оскомины. Но мать твою, как же выдержать? Как набраться терпения и дождаться ее решения?

Так, наверное, ждут анализов те, кому недавно вырезали опухоль. Рак или доброкачественное новообразование? Это время, когда каждый день прощаешься с миром и пытаешься надеяться. Заставляешь себя забыться и снова вспоминаешь…

— Долго ты будешь думать? — спросил Вяземцев. Глухо, но как можно более спокойно.

— До конца Новогодних каникул! Это хорошее время. Мы оба отдохнем… Сможем все нормально переосмыслить. Возможно, остынем…

Она повернулась и пошла за калитку.

Кат мог бы сказать, что давно все осмыслил и остыть он может только физически — замерзнуть, но только не остыть к Алине. Что эти Новогодние каникулы станут адом, и он вряд ли выдержит так долго без ее глаз, без ее нежного голоса и тепла ее рук.

Он хотел рвануть за Алиной, чтобы все объяснить. Ну не может она не понять! Она такая… такая…

Но в эту минуту Алина обернулась. И взглядом пригвоздила к месту. Кат сглотнул, кивнул и сел в машину. Что ж…

Ведь и больные как-то дожидаются агализов…

Алина

— Ма-ам! Подай мне вот этот шарик!

— Ма-ам! А где дождик?

— Ма-ам! Ты не видела золотые шишки?

— Ма-ам! Нарежь мне еще снежинки!

Наверное, без Тошки я совсем сникла бы под Новый год. Хорошо малыш не давал заскучать. Фирдаус Шамсутдиновна принесла нам огромный белеш — пирог с картошкой и курицей. Как горшочек, только круче. А еще гуся — вымоченного в специях, запеченного… Нежного и вкусного.

Я нарезала пару салатиков. Традиционный зимний, добавив свежих огурцов и заменив колбасу на вареную курицу и греческий с нежным сыром фитакса.

Ездить по магазинам в предновогодние дни — самоубийство для простой женщины. Поэтому я заранее заказала все, что нужно. Соки, красную икру, виноград, бананы, яблоки, апельсины и ананас.

Мы с мамой всегда покупали его на Новый год, и я воссоздала эту традицию в своей маленькой, но дружной семье.

Беременность протекала пока нормально. Впрочем, это лишь первые недели. Я даже к врачу еще не ходила. Только Тошка, уже настроенный Фирдаус Шамсутдиновной на правильный лад, время от времени говорил:

— Скоро у меня будет братик… или сестренка! Лялечка!

И мечтательно закатывал глаза.

Стол мы накрыли в шесть вечера. Посидели с няней, поиграл в детские домино, где вместо троек, двоек и шестерок лоси, белки, лисы и прочая живность и отправились во двор.

Здесь под светом Луны мы еще некоторое время бегали, играли в снежки, валялись в свежевыпавшем снегу.

А я изо всех сил старалась забыть и свои надежды на новую жизнь с любимым мужчиной и предательство Ката.

В последние дни меня рвали на части противоречия.

Ужасно хотелось, чтобы Вяземцев вдруг нарушил наш уговор. Приехал, заявил, что любит, снова сказал это в своей простой манере, без выпендрежа или пафоса. И… предложил выйти замуж.

Не знаю почему, но я скучала по Кату. И в преддверие Нового года отсутствие мужчины, который мне так нравился, наверное, даже, я влюбилась в него, ощущалось особенно остро.

Я старалась отвлечься на Тошку, на беззаботную игру в снежинки и думала, что все же оторвала для себя кусочек счастья. Этого мальчишку. И, если все хорошо сложится, рожу себе еще одного чудесного ребенка. Девочку или мальчика — неважно.

Но ощущение, что чуда так и не случилось, и мой Дед Мороз опоздал с подарком и чудесным исполнением желания, не оставляло меня ни на минуту.

Около девяти мы с Фирдаус Шамсутдиновной и Тошкой выпили соку, чокнулись, прокрутили старое обращение президента и загадали желание под прошлогодний бой курантов.

После этого няня уложила сынишку спать, и ушла праздновать со своей семьей. А я осталась одна… В тишине ночного дома. Наедине со своими мыслями и переживаниями…

Кат

Стриптизерши в костюмах ну очень южных снегурочек, больше похожих на бикини с мехом, отплясывали под веселую музыку.

Вся компания Ката развлекалась.

Темыч зажигал с одной из девочек, пил не в меру и отмечал, наконец-то, ликвидированные хвосты.

Остальные взрослые студенты развлекались — кто во что горазд и кто на что способен.

Горские поздравили всех и уехали праздновать с семьей. Сомин поступил также.

Хасбеков, Ахметьев и Морецкий уединились с девушками в кабинках.

Ляля виляла бедрами на танцполе, пытаясь вытащить туда хоть кого-то из мужиков. Но тех больше интересовали девушки у шеста.

Кат пожалел, что не поехал на вечеринку Георгия Терехина — одного из своих поставщиков. Он приглашал практически на светский раут. Туда отправился и Радиф Заглятдинов с семьей и Александр Томилин со своей очередной любовницей и даже Ярослав Оленев с детьми и женой. Редкий случай. Обычно Оленевы не посещали подобные мероприятия, и появлялись на вечеринках нуворишей крайне редко и очень ненадолго.