Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента (СИ) - Санлайт Агата

И каждым своим днем доказывать, что плевать хотела на таких, как Вяземцев!

Вот только, боже мой, как же мне не хотелось снова встречаться с Лялей Голдой! Тем более, после ее триумфального ухода из моего кабинета после разоблачения Вяземцева.

Впрочем… Сделаю вид, что все знала и тоже играла с Катом. Ничего она не докажет и не добьется. А вот экзамен ей придется сдавать, как положено!

Ляля вошла в аудиторию с таким видом, словно пришла на дуэль, и я подумала, что она-таки выучила предмет. Хотя бы для того, чтобы мне доказать, что способна, может, и практикует.

Но… я ошиблась в Голде опять.

Главная ошибка студента — считать преподавателя хуже, чем он есть, а главная ошибка препода — считать студента лучше, чем он есть.

При этом оба надеются на чудо.

Первый, что препод изменит собственным принципам, а второй, что студент, наконец-то, пойдет на принцип.

Большая часть сегодняшних, заядлых двоечников не сдали, в который уже раз. И теперь им предстояло либо отчисление, либо что-то еще, это уже решал ректор. Ляля села последней, мекала, бекала. Но так ничего и не смогла ответить.

— Простите, но два! — произнесла я, протягивая ей зачетку.

Однако в эту минуту в комнату вошли трое мужчин в форме.

— Алина Хаматовна Ибрагимова? — спросил самый высокий, бритоголовый.

— Да. А в чем дело?

— Прошу вас, будете понятыми! — пригласил он каких-то студентов из коридора. — Сейчас мы посмотрим, получала ли эта преподавательница взятку от данной студентки.

Он указал на Голду.

Еще пару минут я могла надеяться, что все это — лишь идиотский розыгрыш. Но бешеный стук сердца в ушах подсказывал — Ляля затеяла гадость и определенно что-то подстроила. Что именно стало ясно довольно быстро. У меня забрали зачетку Голды, где и нашли несколько евровых купюр.

Был составлен протокол, и меня пригласили на выход.

— Сейчас мы поедем с вами в участок, и снимем показания со всех участников дела…

— Мужчины в форме! Как сексуально! А когда вы взяли эту сучку с поличным, стали еще вдвойне сексуальней! — на весь коридор радовалась Ляля, глядя на меня победным взглядом.

Я на деревянных ногах шла по вузу, на глазах у других преподавателей, которые спрашивали, или, наоборот, сторонились. Казалось — жизнь кончена. Раз и навсегда. Я даже не интересовалась пока — что же мне светит. Срок в тюрьме или внушительный штраф. Я просто впала в какую-то прострацию. Ужасно хотелось горько разрыдаться. Но, глядя на довольное лицо Ляли, я умудрялась наскрести еще немного достоинства.

Когда наша процессия вышла на улицу, я, наконец-то, взяла себя в руки и принялась соображать — кому позвонить. В первую очередь — Ахтенову — знакомому юристу, другу моего бывшего сокурсника. Хорошему парню, который однажды очень меня выручил юридическим советом. Притом совершенно бесплатно. Затем Фирдаус Шамсутдиновне. Чтобы временно взяла к себе Тошку.

Внезапно в мои мысли ворвался до боли знакомый голос Ката.

— Прошу прощения! Я бы хотел пояснить по сути дела! — встрял он и рядом с Вяземцевым оказался молодой мужчина, приятной, но не броской наружности.

— Мы не уполномочены обсуждать дело с посторонними лицами, — попытался отодвинуть Ката бритоголовый, который на улицу надел меховую кожаную кепку.

— Возьмите трубку! — потребовал Кат так, словно мог приказывать прокуратуре.

Внезапно у бритоголового зазвонил телефон. Тот принял звонок, и мы услышали короткий и весьма странный разговор.

— Да.

— Понял.

— Конечно.

— Будет сделано.

Когда прокурорский повесил трубку, он обратился к спутнику Ката.

— Говорите.

Вместо этого тот ловко выхватил у Голды сумку и вытащил ее смартфон. Включил аудио. Я думала, сейчас на всю улицу снова будет трансляция радиопередачи «Дура преподша согласилась встречаться со студентом, который заключил на нее пари». Однако вместо этого все услышали наш разговор, когда Голда предлагала взятку, запись экзамена, ее ответов и последующих моих слов. Заявления прокурорских и звуков обыска…

— Достаточно, чтобы понять, что Алину Хаматовну подставили? — уточнил спутник Ката.

Прокурорские переглянулись, вручили Кату протокол и молча скрылись в машине. Похоже, они тоже работали не просто так.

— На! Я позабочусь, чтобы все, кто заказывает у тебя цветы, узнали о твоем поступке! Осудят или нет — это уже их дело. Но знать будут все! И не о твоей двойке! А о твоей подставе. Интересно, будут ли после этого тебе доверять? — Кат сунул Голде в руки смартфон, бросил спутнику:

— Большое спасибо, Алексей.

И услышав «Пожалуйста» повел меня в машину. Ляля словно онемела. Так и стояла посреди вузовского дворика, мяла сумку и шмыгала носом. То ли от расстройства, а то ли от холода.

Я шла за Катом, будто привязанная. От пережитого шока сил на препирательства или возражения уже не оставалось. На то, чтобы снова высказать ему свое «фу» тоже. Впрочем, он ведь мне очень помог. Вывел эту стерву на чистую воду! Будем считать, что мы квиты!

Я уже собиралась сказать это Вяземцеву, когда нас обступили его приятели. Те самые, с которыми он заключал пари.

— Алина Хаматовна, простите нас за этот дурацкий мальчишеский спор. Но Шаукат давно отдал нам деньги и сказал, что не будет участвовать.

— Это правда, Алина Хаматовна. У нас нет записи, но каждый это подтвердит.

— Кат так в вас втюрился, что разорвал пари почти сразу.

— Он даже нас притащил сегодня сюда, чтобы подтвердили все это лично!

Со всех сторон сыпались объяснения, извинения и заверения.

Я слушала и не знала, чему верить. Но столько взрослых мужчин не могли просто так врать ради Ката.

Уж точно не правдолюб Сомин! На экзамене бывший боксер потребовал, чтобы я поставила ему четверку, потому, что одну формулу он подсмотрел в учебнике.

И, наверняка, не этот бандит Хасбеков, который, предполагаю, вообще в жизни ни перед кем не извинялся.

Да и братья Горские показались мне честными и вполне порядочными студентами.

От шума мужских голосов мне стало немного дурно. Или сказалась беременность?

— Мужики! Хватит. Пусть успокоится и подумает.

Я снова послушно отправилась за Катом, села в его машину и разрыдалась.

Кат

Кат думал, что хуже, чем в эти дни, когда он не видел Алину, не мог коснуться ее, даже услышать ее голос хотя бы издалека, ничего в жизни случиться не может. Но когда она принялась горько плакать, стало ясно — есть, есть кое-что гораздо хуже. Когда любимой женщине так плохо.

Алина рыдала: безутешно, надрывно, Всхлипывала, как маленькая девочка и снова заливалась слезами. Кат что-то говорил о своей любви, о том, что никогда не обманывал ее, о том, что все эти дни распутывал интригу Голды, которая пыталась подставить Алину. Алексей узнал об этом сразу же. Даже рассказал — к каким правоохранителям обратилась Ляля и сколько им заплатила, чтобы преподавательницу «взяли» с поличным.

Кат много раз порывался написать Алине, предупредить, чтобы ничего не боялась. Но опасался, что, зная обо всем, она как-то выдаст себя на экзамене. И Голда догадается выключить диктофон на смартфоне, который еще утром включил Алексей.

Ничего особенного и сверхъестественного. Обычная ловкость рук бывалого детектива, который, стоя у вертушки впритык к Голде, и улыбаясь ей, словно очарован и околдован, умудрился все провернуть.

Ну а запись попытки дать взятку в прошлый раз Ляля сделала сама. Просто не ожидала, что Алина откажется.

Кат прижал к себе Алину и просто гладил, целовал, пытался утешить. Как мог. Почему-то это сейчас казалось ему важнее всего на свете. Бизнеса, друзей, даже собственной жизни. Успокоить ее, привести в чувство.

Спустя какое-то время Алина затихла, откинулась на спинку своего кресла и Кат нехотя разомкнул руки, выпустив свою женщину из объятий. Иначе он ее больше не называл. Моя. Даже когда послала. Даже когда отругала за дело, за это тупое, бессмысленное пари! За то, что посмел даже подумать о нем!