Золотая клетка. Сад (СИ) - "Yueda"
Маленький сверлит меня глазищами. Дырки прожечь пытается. Ну удачи тебе, солнышко.
— Может, съебёшься? Здесь вообще-то я, — наконец выдаёт он.
Даже не мечтай, маленький. Тебя оставь на пять минут, так ты такого себе накрутишь — полгода раскручивать придётся.
— Увы, — развожу я руками, тоже, мол, тут дела.
И не вру ведь.
Ярик пыхтит, затем хватает щётку и начинает с остервенением драить зубы. Я поворачиваюсь и украдкой смотрю на него через плечо. Любуюсь его сильным гибким телом, его гладкой, какой-то даже светящейся кожей, под которой так приятно ходят упругие мышцы. А ещё любуюсь отметинами — тёмными следами засосов и укусов, что щедрой россыпью украшают шею, плечи, поясницу и, конечно же, ягодицы. Кусать эту попку — отдельное удовольствие. Кусать и целовать и слышать тихие проклятья, которые больше распаляют, чем останавливают. Какое же это наслаждение — ощущать его игривую покорность, дерзкую и до безумия сладкую. Ночью Ярик был самым настоящим солнышком: ярким, горячим, неутомимым, он дышал светом и жаром, он дарил себя. Всего. Без остатка! Как можно отказаться от такого подарка? Как можно не заграбастать это сияющее чудо себе? Невозможно устоять перед этим. Просто невозможно! Ярик сам бы на моём месте не устоял. А уж я-то и подавно. Я брал его раз за разом. Я кусал и зацеловывал его до исступления. Я дал волю своему внутреннему монстру, ненасытному чудовищу, которое месяц держал в узде. Я измотал своё солнышко так, что он блаженно заснул прямо у меня на руках. В тот момент я испытывал настоящее счастье. Трогательное и щемящее счастье просто от того, что Ярик с абсолютной детской доверчивостью уткнулся носом в грудь. Мне так хотелось, чтобы на этом закончились все наши разногласия, чтобы Ярик перестал ерничать и просто уже расслабился у меня в руках, успокоился.
Но конечно же, этого не случилось. С утра Ярик вспомнил, что он упрямый и независимый, и включил своего вечного барана.
Но всё-таки что-то изменилось. Потому что, если раньше это упрямство вызывало во мне раздражение, то теперь скорее тянет улыбаться, глядя на эти закидоны. Поэтому и не сдерживаю улыбку, поглядывая на Ярика, и одеваюсь.
Не хочет он, видите ли, серьёзные разговоры без трусов вести. Хорошо. Будут ему трусы.
Когда Ярик заканчивает приводить себя в порядок, то я накидываю ему на плечи халат и подаю трусы. Теперь не отвертится. Маленький, одевшись, ожидаемо рвётся к выходу, но я успеваю поймать его за руку.
— Ну вот, ты сделал все дела и даже в трусах, — усмехаюсь я. — Теперь мы можем поговорить?
— Нет, — конечно же, отвечает Ярик и пытается вырваться.
Только не тут-то было. Рывком разворачиваю его к себе и прижимаю к стене.
Не уйдёшь, маленький. Не позволю. Сегодня ты выслушаешь меня. Вернее, сам расскажешь всё, что творится в твоей голове.
— Почему же нет? — спокойно спрашиваю я, нависая над солнышком.
Хочу, чтобы он посмотрел мне в глаза, хочу наладить контакт, но Ярик упрямо смотрит куда-то мне в подбородок и шумно дышит.
— Просто не хочу говорить, — бросает он, ещё раз дёргая рукой, пытаясь вырваться из захвата. — Могу я просто не хотеть?
Я вздыхаю.
— Конечно, можешь, Ярик. Но это нежелание говорить у тебя очень навязчивое…
Я говорю тихо, спокойно, каждое слово выговариваю, придавая ему вес. Я хочу, чтобы Ярик меня услышал, хочу достучаться до него. Да, я сам виноват, я сам наломал дров вначале, сам не желал слушать его, решив, что со временем он успокоится и поймёт, сам в корне неправильно трактовал его поведение, думая, что он всё понимает и отдаёт себе полный отчёт. Но это было тогда. Уже месяц, как я не давлю и стараюсь выслушать его. Только вот он всё ещё не говорит. Всё ещё продолжает убегать. И я хочу понять, почему он убегает. От чего. Если я пойму, то смогу с этим что-то сделать. Мы сможем.
Только ответь — от чего ты убегаешь!
Ярик замирает, весь как-то съёживается напряжённым комочком и стоит так, почти не дышит. Лишь сердце отбивает частую дробь. И только благодаря этой внезапно возникшей тишине я умудряюсь уловить на гране слышимости:
— …от страха.
Страх…
Отпускаю руку Ярика и обхватываю за плечи.
Ну конечно, страх. Логично. И боится он, разумеется, меня.
Сам в этом виноват. Сам.
Стискиваю его плечи и не знаю зачем спрашиваю:
— Ты боишься, маленький? Кого? Меня?
И Ярик поднимает, наконец-то, глаза, смотрит мне в лицо, смотрит своими ярко синими солнцами на меня и неожиданно качает головой.
— Нет, не тебя, — слышу его шёпот.
Слышу и не могу поверить.
Не меня? Серьёзно? Не меня?
— Чего же тогда? — задаю я вопрос вслух.
Но Ярик пожимает плечами:
— Не знаю. Не понимаю.
Чувствую улыбку в его словах. Нет, он не улыбается, но я чувствую её. Она сквозит в голосе, вибрирует в этих простых, коротких словах. Тёплая, успокаивающая улыбка, предназначенная мне.
И я расслабляюсь. Сам не заметил, как напряжение сковало все мышцы льдом, но теперь оно будто бы стекает с меня, превратившись в невесомую воду.
Я обнимаю Ярика, прижимаю к себе, а он утыкается в моё плечо. И от этого простого движения становится так тепло, так хорошо, так спокойно. Я медленно глажу его по спине, и в этот момент мне удивительным образом ничего больше не нужно. Просто вот так стоять рядом и держать в объятиях. Просто гладить по спине. Просто молчать, ощущать нежное тепло, исходящее от этого беспокойного мальчишки, чувствовать, как своё собственное тепло разливается по всему телу, а потом льётся за пределы, окутывает нас обоих.
Он боится не меня. Не меня.
— Чего же ты боишься, маленький? — шепчу я, впрочем, не надеясь на ответ.
Ярик поднимает лицо и смотрит на меня. Такой серьёзный, непривычно задумчивый. Он ведь действительно пытался найти ответ, понять. Или, быть может, уже нашёл?
Солнышко дёргает плечом.
— Не знаю, как это сказать, — шепчет он и отводит глаза. — Бред, в общем.
Не знает, как сказать? То есть он понял, а мне опять говорить не хочет? Нет, маленький, так не пойдёт.
— Почему же сразу бред? — спрашиваю я. — Ты начни объяснять, а там посмотрим бред это или не бред.
— Нет, — мотает головой Ярик. — Ты не поймёшь.
— А ты попробуй объяснить.
— Не буду.
Ну вот, приехали. Не будет он. Я тут, значит, стараюсь, на контакт иду, а он снова за своё. «Не буду» — и всё. Ну уж нет.
— Ярик, если ты что-то понял, то скажи мне, — мягко говорю я. — Иначе как я смогу понять тебя? И как смогу защитить, огородить в случае чего?
— А ты и не сможешь огородить, — бурчит Ярик.
Выдыхаю.
— Если не буду понимать, то действительно не смогу.
— Да блядь! Дело не в тебе, а во мне. Во мне! — выпаливает Яр, снова поднимая голову и глядя в глаза. Сейчас они у него умоляющие. — Это мои тараканы.
Его тараканы, значит? Занятно.
— И ты их старательно культивируешь, — с насмешкой говорю я.
Ярик сердито зыркает.
— Ухаживаешь за ними, — продолжаю распалять его я, а он распаляется, зубы стискивает, и глазами уже сверлит. — Кормишь два раза в день, брюшко чешешь. Выгуливать не забываешь?
— Блядь! — шипит Ярик. — Вот за это я тебя терпеть не могу. Бесишь! Вечно издеваешься, когда нужно просто заткнуться…
Поднимаю бровь.
Это когда я над ним издевался? Серьёзно, что ли, было? Не помню.
— Какого вообще хуя со мной это приключилось? — вопрошает Ярик в потолок.
— Что именно приключилось? — аккуратно спрашиваю я, решив зацепиться именно за это.
— Да ты со мной приключился! Ты! — взрывается солнышко и жарит меня глазищами. — Блядский хуй. Всё же нормально было. До тебя всё нормально было. Привычно. Жил себе, не тужил. Учился, подрабатывал потихоньку, даже отношеньки были. Нормальные такие отношеньки, конечно, пиздецом всякий раз заканчивалось, но это тоже было нормально. Привычно, — сбавляет напор Ярик, вздыхает и продолжает: — Я никогда ничего не ждал от этих блядских отношений. Не верил я в сказочки про «и жили они долго и счастливо и умерли в один день». Вообще на совместную жизнь не рассчитывал. Поэтому, наверное, и брал по полной в режиме «здесь и сейчас», подспудно понимая, что «завтра» у отношенек может и не случится. И любовники мои тоже это понимали. Понимали, что всё это не серьёзно, не надолго, что это ну, как игра. Пообщались и разбежались.
