Разъяренный (ЛП) - Эванс Кэти

— Лайонел, — говорит он тихим, предупреждающим тоном.

Всего одно слово заставляет Лайонела успокоиться и отступить. Теперь ничто не мешает Маккенне смотреть прямо на меня.

Стоит мне вспомнить, как я любила его, глубоко, сильно, до безумия, как моё лицо начинает гореть.

Не думай об этом. Теперь ты его ненавидишь!

— Миленькие волосы, — замечает он, засовывая очки в шлёвки для ремня на своих брюках.

Его голос, о боже.

Взгляд Маккенны пробегает по всей длине моих волос, и Мелани решает перевести внимание на неё:

— Я предложила ей добавить небольшую изюминку в причёску, так, по крайней мере, она хотя бы выглядит счастливее.

Но Маккенна даже не смотрит на Мелани. Он пристально разглядывает меня, особенно розовую прядь в волосах, ожидая моего ответа. Я ненавижу эту розовую прядь, но не так сильно, как его самого.

— Миленькие колготки, — отвечаю я и указываю на его кожаные штаны. — Как ты в них влез? Прыгнул с крыши здания, обмазавшись предварительно сливочным маслом?

Я отказываюсь позволить его смешку растрогать меня, но, когда Маккенна начинает приближаться, чувствую, как ноги начинают дрожать.

— Мне больше не нужно использовать сливочное масло. Эти брюки — часть меня. — Он удерживает мой беспомощный взгляд в ловушке. — Как когда-то частью меня была ты.

Он приближается, и каждый шаг воздействует на меня. Щёки начинают гореть. Какая наглость с его стороны напоминать мне об этом. Я так зла. Во мне кипят годы обиды. Одиночества и предательства.

— Да пошёл ты, Маккенна.

— Уже, Пандора.

Его взгляд горит такой же яростью, когда он берёт со стола помидор и рассматривает его сверкающими серыми глазами.

— Это тоже для меня?

— Абсолютно верно. Это. Всё. Твоё.

Его губы насмешливо кривятся, он подбрасывает помидор, как мячик, и ловко ловит, всё время наблюдая за мной.

— Твоё шоу настолько плохое, что мы с Мелани решили, что должны устроить для твоих поклонников настоящее развлечение.

Он пробегает взглядом по моему лицу, изучая.

— Да, унизив меня, к хренам собачим.

Невозможно вынести то, как Маккенна на меня смотрит, блуждая взглядом по лицу, проделывая один и тот же путь. Брови, нос, губы, подбородок, скулы. Он заставляет меня думать, что я посмотрела сегодня не в то зеркало, как будто там есть что-то хотя бы отдалённо интересное, на что ещё можно посмотреть. Клянусь, ничто не подготовило меня к тому, что он снова посмотрит на меня. Ничего. Хочу убраться отсюда побыстрее, чтобы он даже мою задницу не смог увидеть, когда я буду уходить.

— Отпусти меня, Маккенна.

— Хорошо, Дора. Но сначала прощальный подарок, — произнося моё нелюбимое уменьшительное имя, он поднимает руку с помидором над моей головой, сминает его в кулаке и наблюдает, как я задыхаюсь, когда на волосы падают маленькие кусочки, а по лицу и по шее сбоку стекает сок.

— Вот так, — глухим и хриплым голосом мурлычет он с волчьей улыбкой на лице, запуская пальцы в мои волосы и втирая жижу, чтобы сок просочился глубже. Когда я пытаюсь высвободиться, он хватает меня за затылок и прижимается носом к моему уху, заставляя напрячься, чтобы подавить дрожь. — Ты просто взбесила всю мою грёбаную группу. Ты понимаешь, какого рода обвинения мы можем выдвинуть?

Да, понимаю. Моя мать юрист, так что у меня в связи с этим есть пару неплохих идей.

Так почему же я решила, что тот факт, что он это заслужил, даёт мне право быть такой безрассудной?

Вот чёрт.

Он меня сделал.

И он сейчас так близко. Когда его губы двигаются возле моего уха, меня будто парализует, вызывая нежелательную дрожь в ногах. Соски напряжены до боли, тело находится в каком-то странном состоянии, в висках пульсирует кровь.

— Ты склонна к самоубийству или это способ уйти из дома? Потому что, поверь мне, тюрьма ненамного лучше.

— Твоё грёбаное лицо тоже не стало намного лучше от яичной маски для лица, которую я для тебя приготовила.

Его друзья близнецы взрываются хохотом, но Маккенна не смеётся.

Маккенна разглядывает меня с плохо скрываемым гневом, и почему-то я вдруг вспоминаю, когда в последний раз смотрела в эти серо-голубые глаза. Тяжёлый взгляд, прикосновение его языка к моему, и словно раскалённая добела молния, проносится по телу. Он двигается, его руки на моих бёдрах, удерживают меня, пока я под ним извиваюсь. Его стоны говорят мне, как сильно ему нравится быть внутри меня.

Больно. От одного его вида больно.

Никак не ожидала этого.

Он откровенно изучает моё тело, как будто моя близость пробудила в его сознании те же воспоминания. Его взгляд задерживается на моей груди, моём рту — взгляд горячий и осязаемый, заставляющий меня поёжиться, — а потом он снова сосредотачивается на моём лице, разговаривая при этом с остальными.

— Я позабочусь о возмещении ущерба, — слышу, как он говорит, не сводя с меня глаз, безжалостных и расчётливых, как будто он только что принял решение. — И я рассчитаюсь с ней лично.

— Ха! Ничего у тебя не получится, — насмехается Мелани.

Раздаётся холодный мужской смешок, и Маккенна сосредотачивает своё внимание на ней.

— Как тебя зовут, Барби?

— Мелани Мейерс, придурок.

— Оставь её в покое… — начинаю я, но он прерывает меня движением руки и говорит охранникам: — Проводите Барби к её машине.

— Мечтай дальше, умник в розовом парике. Я без Пандоры не уйду!

— Эта девушка-гот Пандора? Серьёзно? — наконец спрашивает один из близнецов. — Наша Пандора? Предполагалось, что она — миф, мужик.

В напряжённой тишине все члены его команды уставились на Маккенну. И с болью в груди замечаю, что Маккенна выглядит не слишком довольным, как будто он надеялся, что в какой-то момент меня переедет восемнадцатиколёсная фура и похоронит под собой его секрет.

Маккенне вручают полотенце, которым он вытирает свою накачанную грудь. Он трясёт головой и проводит пальцами по ультракороткому ёжику, пытаясь счистить с себя всё дерьмо. Его молчание и задумчивое выражение лица заставляют меня нервничать и испытывать тревогу.

Мне ни хрена не нравится, что теперь он управляет ситуацией.

Мне не нравится то, как он может на меня влиять.

То, как он может меня мучить.

Та власть, которую он имеет надо мной, зная, как я в глубине души боюсь собственной матери — он, чёрт возьми, понимает, что я сделаю всё, чтобы она ничего не узнала.

И когда он собирается заговорить снова, его прерывает Лайонел:

— Кенна, на пару слов.

Маккенна направляется к нему, близнецы присоединяются к их маленькой компании. Близнецы похожи на Викингов, а Маккенна — на пирата, который крадёт и лишает девственности девушек вроде меня. Замечаю, как они наблюдают за нами, пока говорят. Маккенна, слушая собеседника, обводит взглядом моё тело. Похоже, он даже не осознает, насколько откровенно меня разглядывает. От розовой пряди в чёрных волосах до моих крутых сапог.

Наконец, он смотрит мне прямо в глаза, прищуривается и сердито качает головой.

— Нет, ни хрена.

— Да, чёрт возьми, — упорствует Лайонел.

Вздыхая по поводу упрямства своего фронтмена — а его упорство, поверьте, размером со слона, — Лайонел выпроваживает «Викингов» и «Пирата», и дверь за матерящимся Маккенной захлопывается.

Обмениваясь взглядами «какого хрена», Мелани и я остаёмся в комнате, как мне кажется, целую вечность.

Двое охранников в комнате стерегут нас — особенно меня, — с усмешками наблюдая, как маленькие кусочки помидора скатываются по моему лицу.

Я хочу ударить по чему-нибудь кулаком.

По чему-нибудь с серыми глазами и короткой стрижкой.

Маккенна возвращается и снова хватает полотенце, остальные парни, шаркая ногами, идут за ним.

— Пусть она извинится перед нами и приберёт за собой бардак, что она устроила, и тогда может идти.

Он задирает руку с полотенцем вверх и манит указательным пальцем, насмешливо подавая знак подойти.

— Пошёл. На хрен, — выдыхаю я, внезапно закипая.