Реванш (ЛП) - Харт Калли

— Твоему папаше никогда не нравился Монти, — мягко говорит Уэстбрук. — Он бы, вероятно, рвал и метал, если бы узнал, что этот импотентный ублюдок предъявил на тебя свои права.

— Заткнись на хрен, Пит. Мой отец здесь ни при чем. У тебя есть сумка или нет?

Улыбаясь, Уэстбрук расслабленно опускает голову и кладет подбородок на грудь. Ему за сорок, хорошо одет, хорошо сложён, солидный парень с руками, размером с гребаные лопаты. Думаю, в свое время он участвовал в боях без правил и, определенно, зарабатывал много денег, делая ставки на подтасованных боях.

— Мне просто любопытно. Монти когда-нибудь объяснял, почему он взял тебя к себе, Моретти? — спрашивает он.

Я сжимаю челюсти, стискивая зубы.

— Сумка. Скажи мне, что она у тебя, или я, бл*дь, вырву твои руки из суставов.

— Знаешь, он раньше работал на Монти. Твой старик. Так же, как и ты сейчас. Хотя Джек был немного более убедителен, когда с угрозами появлялся на чьем-то пороге. Все дело в его глазах. Такие чертовски темные и бездушные. В старине Джеке было что-то примитивное. Когда ты смотрел на него, а он на тебя, то терял всякую надежду. Сразу было понятно, что он не такой, как другие мужчины. Он действовал на том уровне, от которого все остальные эволюционировали. Секс. Еда. Деньги. Сила. Это были единственные вещи, которые имели значение для Джека. Самое необходимое для выживания. Взывать к его сочувствию было бесполезно. Никакого чувства справедливости. Он не обладал ни тем, ни другим. Для Джека существовала только конечная цель. Да поможет тебе Бог, если ты окажешься в его дерьмовом черном списке.

Мне было пять лет, когда мой отец сбежал. Достаточно взрослым, чтобы иметь несколько воспоминаний об этом человеке, хранящихся в глубине моего сознания, но достаточно молодым, чтобы края этих воспоминаний казались мягкими и расплывчатыми, как будто они даже не были реальными, или, возможно, я их вообразил. Хотя отчетливо помню, что чувствовал себя приклеенным к полу, когда этот больной ублюдок злился на меня. Помню, как паника коварно ползла вверх по шее всякий раз, когда он поднимал кулак, чтобы ударить меня... потому что я точно знал, что отец собирается довести дело до конца.

Уэстбрук лает не на то гребаное дерево, если думает, что воспоминаниями об отце разжалобит меня. Пожалуй, он делает эту ситуацию гораздо, гораздо хуже.

— У тебя есть дети? — спрашиваю его, мой голос так же напряжен, как и моя поза.

Уэстбрук смеется.

— Если я скажу «да», ты избавишь меня от мучений этого дерьмового допроса?

— Ответь на вопрос.

— Да, у меня есть дети. Трое. Два мальчика и девочка.

— Мило. Ты бил их? Швырял их? Ты поднимал руку на их мать?

Теперь он ничего не говорит. Улыбка медленно сползает с его лица.

— Наверное, будет лучше, если мы не будем говорить о моем отце и сосредоточимся на главном, да, Пит?

Лед в моем тоне, должно быть, охладил его. Уэстбрук тяжело сглатывает, ерзая на полу.

— Между отцом и сыном всегда существует вражда. Всегда есть причина, по которой один ненавидит другого. Но Джек не бросал тебя, Моретти. Он бежал, потому что Монти…

Я официально сыт по горло этим дерьмом. Больше не буду слушать ни единого слова, которое слетит с его уст. С меня хватит. Я истощен и опустошен людьми вроде Питера Уэстбрука — людьми, которые отказываются от сделок, которые щеголяют в своих костюмах за тысячу долларов, проезжая на своих Мерсах через ворота частных охраняемых клубов, где они в безопасности и защищены от внешнего мира. Уэстбрук — худший тип заносчивого мудака. Фанатик до мозга костей. Он не был рожден для жизни в комфорте и роскоши. Он родился в сточной канаве, как и я. Уэстбрук поднялся чертовски высоко за свою жизнь, и я уважаю это, но черт меня побери, если позволю этому ублюдку думать, что он лучше меня из-за этого.

Я откладываю пистолет; металл тяжело лязгает, когда кладу оружие на стол Уэстбрука. Выкидной нож, который достаю из кармана, не вызывает у меня такого дискомфорта, как пистолет. На самом деле я чувствую некоторое облегчение, когда переворачиваю рукоятку, открывая лезвие, поворачивая нож так, чтобы острие металла прижималось к краю моей руки.

В таком положении им было бы чертовски легко перерезать горло. Вскрыть ему сонную артерию и заставить истекать кровью. Все, что для этого потребуется, это небрежный, легкий взмах руки.

Мои ботинки, мокрые от дождя и покрытые грязью, оставляют грязные отпечатки на кремовом ковре, когда я медленно обхожу лежащего передо мной человека. Останавливаюсь перед ним, чувствуя тошноту в животе, когда он смотрит на меня. Вижу первые проблески настоящего страха в его глазах. Пока я стоял у него за спиной, было легко издеваться надо мной. Без сомнения, было легко забыть, с чем он имеет дело. Его разум представлял ему голые факты: я всего лишь семнадцатилетний ученик средней школы, нанятый для выполнения грязной работы Монтгомери Коэна.

Но теперь, когда возвышаюсь над ним, Питер видит меня таким, какой я есть на самом деле: широкоплечим, сильным и безжалостным человеком, ожесточенным насилием, которому в этой жизни я не раз был свидетелем. Не слабый мальчишка, дрожащий в своих ботинках и не знающий, как действовать дальше. Питер понимает это в тот момент, когда я наклоняюсь на фут перед ним, давая ему возможность хорошенько, долго посмотреть мне в глаза.

Поднимаю руку, щелчком открывая и закрывая нож.

Питер вздрагивает.

— Я... я же говорил тебе, — запинаясь, бормочет он. — Монти сделал заказ. Я отдал его ему. Эта чушь про черную сумку это… это полная херня! Эта сумка не имеет к нему никакого отношения! — Сейчас он весь покраснел, на левом виске пульсирует вена. Я сомневаюсь, что раньше кто-то когда-либо врывался в его офис и угрожал ему. Совершенно уверен, что ему никогда не приходилось отвечать перед такими, как я. Неужели ты не понимаешь? — Уэстбрук сплевывает, натягивает наручники, удерживающие его руки за спиной. — Он становится чертовски жадным. Он, бл*дь, манипулирует тобой!

Я наклоняю голову набок, надув губы.

— Значит, он рассказывает небылицы, посылая меня посреди ночи воровать у тебя случайные сумки. Так?

— Да!

— И он сделал это, потому что…

Уэстбрук раздраженно рычит, закатывая глаза.

— Давай, умник. Это правило плохих парней. Власть означает уважение, а уважение означает страх. Страх означает повиновение. Повиновение означает еще больше гребаной власти. Это бесконечный цикл, и Монти хочет большего. Эта сумка... означает власть. Тот, кто владеет этой сумкой, в одночасье становится очень могущественным человеком. Он послал тебя сюда, зная, что я никогда не отдам её тебе. Монти знает, что скорее убью тебя, чем сдамся. О чем это тебе говорит, а? Ему на тебя наплевать. Ты одноразовый. Средство для достижения цели. Не более чем забавная игрушка, которая ему надоест, как ему надоедают все остальные игрушки. Ты думаешь, что ты единственный проект, который Монти взял под свое крыло? Мне очень неприятно говорить тебе об этом, принцесса, но ты не такой уж особенный. До тебя их было много, а после тебя будет ещё больше. Ты кончишь тем, что умрешь или окажешься в тюрьме. В любом случае, ты чертовски сумасшедший, если думаешь, что Монти будет не насрать. Ни на что из этого.

«Пора уходить, Passarotto (прим. с итал. – воробушек). Ты должен уходить. Не будь глупым, любовь моя.»

Когда моя мать была жива, она никогда не была полностью рядом. На самом деле, нет. Ее мысли всегда были рассеяны, она так быстро перебегала от одной идеи к другой, что иногда за ней было невозможно уследить. Теперь, когда она приходит ко мне, тихо шепча мне на ухо свои советы и предостережения, то стала намного яснее, ее разум освободился от тумана, который всегда окутывал его. Я знаю, что сделал это, что я дал матери эту ясность в смерти. Она не прожила достаточно долго, чтобы помочь мне пережить трудный переход от мальчика к мужчине. Ее не было рядом, чтобы сказать мне, что, черт возьми, я должен был сделать, когда впервые встретил Сильвер. На протяжении многих лет, когда я провоцировал Гэри выбивать из меня дерьмо своим ремнем, или даже раньше, когда один за другим хладнокровные, озлобленные ублюдки, которые «приняли меня», решали подпалить мою шкуру, ее не было рядом, чтобы защитить меня. Но иногда она появляется вот так, тихонько шепчет мне через плечо, мягко подталкивая в безопасное место.