Th. Wagner - Общага
Общага уже оживленно щебетала своей суетной жизнью. В комнате никого не было. А мне это и на руку. Рассовав продукты по шкафу и холодильнику, я вырубился. Видно, только тогда алкоголь до меня добрался.
Суббота прошла в стирке и уборке. Я вообще старался не выходить из комнаты. А в воскресенье пришли одногруппники, и мы шлялись по городу до полуночи.
К понедельнику, я можно сказать, успокоился и строго решил продолжать дальше жить. А там как карта ляжет.
Когда погаснет свет (от имени Саши)
Есть такой препод у нас на кафедре — Лисковский Лаврентий Григорьевич. Сука редкая. Все остальные эпитеты о нем — матерные, ибо по своей скотской натуре, он являет собой высшую степень этой скоткости.
Знакомство наше началось не лучшим образом. Мало того, что я опоздал на первое занятие по практике, так я еще с его отчеством напортачил. Стою такой, как лист перед травой, и заявляю:
— Лаврентий Павлович, можно зайти?
Эта сучара расплывается в елейной лыбе с видом: «Пиздец тебе, котенок!» и отвечает:
— Лаврентий Павлович — это там кто-то другой, а я Лаврентий Григорьевич.
Дело было в начале второго курса, а сейчас уже третий с грехом пополам пережил. Но все равно поджилки трясутся при первом же упоминании о нем. А если учитывать, что Лаврик особенно полюбил давать ИДЗ (Индивидуальные домашние задания) и потом их долго, и нудно принимать индивидуально, его мерзопакостность стала притчей во языцах даже за границами института.
Итак, сегодня я шел с Лехой, соседом Просковина. Мы обсуждали разные воплощения слова «секс». Начиналось все со скромного подкола Лехи о том, что идет он по стопам нашего Васьки Сорокового, но последний закончил плохо (по нашим обоюдными меркам). Потом разговор плавно перешел на секс с мозгами, и соответственно, без внимания не остался Лаврик.
— Ебать!.. — до меня дошло, как молнией в столб шандарахнуло: надо было переписывать свое ИДЗ. Проблема состояла в другом: я не знал уже, как изощриться, чтобы сделать правильно. Лаврик и через два года помнил нашу первую встречу. — У меня еще три ИДЗ осталось. Лех, а ты сдал?
— Дык! Я же с Просковиным живу, — довольно заявил Лешка. — Он же голова светлая, Лаврика с первого раза всегда сдает и мне помог. Кстати, слушай, — пацан реально замялся. — Может, попросишь сегодня его тебе помочь, а? У меня тут… ну, ты меня понял… секс другого рода намечается.
При мысли о Просковине, что-то приятно сжалось внутри. Дебильная ситуация. Я жду встречи с пацаном, который мне еще неделю назад был лесом пофигу, а после всего одной ночи, волнуюсь, как девица на первом свидании. В памяти всплыл силуэт Сергея в полутьме комнаты.
Мы как раз входили в общагу.
— Я подумаю, — тихо отозвался в ответ. — Может, и правда попросить.
— Да ты точно попроси. Он не откажет тебе. Это вот Сороковому бы он отказал, однозначно.
— А чего? — это было новостью. — И почему это Просковин к Васе плохо относится?
— Ой, да там долгая история. Как таковой, контры у них нет. Похоже, Васька, своей гиперактивностью, поперек дороги Сереге встал. В общем, я не в курсе, может, он у него кого-то отбил. Потому как у Сереги, за все это время, никого не было.
Мы уже поднялись на свой этаж. С каждым шагом становилось как-то тревожней, напряженней. С каждым шагом сердце билось сильнее.
Комната Просковина была через одну от моей и считалась модной, т. е на два места, в отличие от подавляющего большинства, рассчитанного на три или четыре места. Леха, отперев дверь, и пожелав мне на завтра удачи, скрылся за старым пологом, считавшимся второй дверью. А я поплелся к себе.
Приготовить поесть, перекусить и помыться — на такие мелочи, вроде, и времени много не надо, а на деле затягивается до позднего вечера. В итоге, в душ я шел уже в районе одиннадцати. В это время нет такого наплыва народа, и вода бежит горячая.
Душ у нас для людей без комплексов. Один на этаже и предназначен для одновременного мытья сразу шестерыми. Кабинок, как таковых, не было. Места отделялись только небольшими перегородками, т. е. те, кто мылись, светились у всех на виду голыми задами, стоя перед вмурованными в стену лейками.
Я устало вполз в наполненное густым паром помещение. У дальнего отсека, по-другому это назвать нельзя, кто-то мылся. В свете тусклых ламп была видна только голая, в мыле, худощавая спина и округлая, словно девчачья, попка. Как человек, привыкший к таким картинам за три года пребывания в этом священном нудистском колхозе, моющегося я проигнорировал. Мне-то что, первый раз жопу голую вижу?! Раздевшись полностью, включил воду и нырнул под нее. Самое оно. Вода ласково омывала мое тело. И как только я, довольный и расслабленный, намылился, произошло очередное ЧП: свет потух.
Сами понимаете, какая у меня была реакция. Рассудил оптимистично, успокоил себя тем, что «Хоть не вода отключилась, уже хорошо. А в темноте я дорогу в комнату найду». Потратив еще пару секунд на смывание мыла, на ощупь стал выбираться, из наполненной паром, душевой. Только я развернулся, наткнулся на кого-то. По всей видимости, того, кто мылся по соседству.
— Опять, блять, не живется спокойно, или долги за свет превысили лимиты? — так, чисто для поддержания разговора, ляпнул что-то.
— Нет, я думаю, что БОМЖи добрались-таки до цветных металлов, — мелодично ответил мне до боли знакомый голос.
— Просковин! Ты меня преследуешь?!
Послышался тихий смех.
— Хрена лысого! На этот раз ты меня. Я уже тут был, когда ты пришел. И еще… может, ты меня отпустишь, а то свет включат, а мы тут в обнимку и голые.
Только сейчас до меня дошло, что после столкновения, я держал кого-то за плечи. Даже не держал, а можно с полной откровенностью сказать, обнимал. Каков же был мой шок, когда я представил, какой сцена предстанет перед гипотетическим посторонним, решившим ближе к полуночи пополоскать свои яйца! Я с нечленораздельным, громким звуком резко отшатнулся. Тот факт, что пол был мокрым и скользким, даже упоминать не надо, я поскользнулся, и лишь благодаря чуду, и заботливым рукам Просковина, моя тушка не грохнулась на этот самый пол.
Картина осталась практически той же, только роли поменялись. Теперь, изящный Сергей обнимал меня… плотного, откормленного, деревенского пацана, с детства привыкшего к тяжелому, физическому труду. Силы Просковин переоценил, поэтому через секунду мы летели на этот самый пол.
… матов и крика было много…
В результате, мы как-то выбрались из душевой и на ощупь добрались до моей комнаты, которая была ближе, и не заперта. Не надо упоминать, что добрались мы голяка, ибо искать свои вещи, после такого умопомрачительного полета, сил у нас не было.
В комнате, первым делом, мы принялись искать источник света. Помню, что где-то у нас были свечки и фонарик-радио. Но после моей уборки, на выходных, ничего так и не нашлось. С горем пополам разыскалась зажигалка с фонариком.
Вторым пунктом была аптечка. Летели и грохотали мы в душевой хорошо. У меня был ободран бок, живот и счесана кожа на левой руке. У Сереги — колено и правая рука. Соответственно, чтобы обработать раны, даже раздеваться не надо было. Обрабатывалось все единственным антисептиком, который был в наличии: йодом. А чего вы ожидали от бедных студентов?
Первым под обработку попал я. Сцепил зубы, стою и рычу, подрагивающей рукой придерживаю зажигалку с фонариком.
— Ты, садист хренов! Больно же! Ну, погоди! Сейчас я тебя как обмажу! Негры обзавидуются! — от саднящей боли хотелось прыгать и танцевать на месте.
— Угомонись, все не так страшно, — рука Просковина поглаживала меня и успокаивала. Через минуту он победно заявил. — Всё! Одевайся и спать, а я пошел к себе.
Серега уворачивался от света фонарика. А как только закончил с моими ссадинами, положил на полочку ватный диск, и прихватив первое попавшееся полотенце, направился к выходу.
— Стоять! — я ухватил его за запястье. — А тебя? Значит, как надо мной издеваться, так можно, а как тебя — так ты в кусты. Что, боли испугался? — не знаю, что на меня нашло в тот момент, но я страстно хотел, чтобы он остался. Как ребенок обиделся, что он развернулся и уходил.
— Нет, — резко, словно отрезал. Серега выдернул свою руку из моей и придерживая полотенце, рванул к двери.
— Ни хрена! — на этот раз я не удовлетворился тем, что снова схватил его за руку. Я просто навалился на него, прижимая всем своим телом спиной к стене.
Ощущение худенького, изящного, горячего, обнаженного тела будоражило во мне каждую клетку. Волнение волной жара нахлынуло, растекаясь по венам. Я с силой напрягал зрение, чтобы увидеть его лицо, глаза и губы. Острое чувство отдавалось тяжестью в районе паха. Присутствие Сергея меня возбуждало неимоверно.
Он сопротивлялся. Сильно, грубо, вкладывая в каждую попытку вырваться, всего себя. А потом резко перестал. Опуская голову мне на плечо.
