Th. Wagner - Общага
Сейчас Серега, довольный, наконец-то, мог без опаски, отдаваться в объятия своего любимого парня. Не переживать, за невесть откуда, появившегося Леху, или что еще хуже, не менее эпатажного Ваську.
Он отдавал поцелуем теплоту и нежность, всю страсть, бушевавшую у него в душе, которая не находила выхода уже два месяца и била через край, срывая крышу владельцу коротко стриженной, светлой головы.
Теперь Серега понимал своего отца, понимал, насколько это страшно — желать одного человека и не иметь возможности, в открытую, выразить свои чувства, скрывать переживания и тоску за теплом, за добрым и ласковым словом.
Не успел Серега опомниться, как шальные, грубоватые от тяжелой работы, руки Жарова уже раздевали его, гладили, шарили по спине, бокам, нырнули на поясницу и сжали худые ягодицы. Просковин выгнулся, прильнув всем своим телом к любимому, и протяжно застонал.
— Я хочу тебя, Серый… — голос Саньки изменился, опустившись на пару октав, охрип. — Как же я о тебе мечтал… ты мне снился….
— Стой, — простонал, порядком возбужденный, от таких быстрых и долгожданных оборотов Серега. Он нехотя сполз с колен, наклонился к любовнику, оставляя долгий поцелуй, отстранился, и сделав пару шагов, что-то достал из ящика тумбочки. — А то, знаю я тебя, медведя. Тебе лишь бы поскорее, — засмеялся, демонстрируя металлическую коробочку с яркой, розовой надписью «Вазелин».
Жарова прошибло на ха-ха. Сквозь истерический хохот, он подскочил к Просковину и резко, развернув к себе спиной, нагнул на стол.
— А можно, я сам… — руки дрогнули, а внизу так заныло, что Санек готов был выть от вида, задранной кверху, задницы своего любимого Кролика.
Он резко стянул с него шорты и трусы, поглаживая ровную, белоснежную кожу, наклонился и начал ее целовать. Трясущимися от возбуждения руками, Жарову с первого раза не удалось открыть крышку, а когда получилось, банка едва не улетела на пол.
Серега, искоса наблюдая за всеми манипуляциями, тихо посмеивался. Посмеивался и таял. Его, уже по полной несло, на нежных волнах животной страсти, ноги подкашивались от томительного, сладкого ощущения.
— Ну ты и копуша, Жаров… таким, как ты, только в пожарники… — голос Сереги приобрел, какие-то интимные, теплые нотки, от которых, нервного от возбуждения Сашкку, с головой накрыла истома.
Дрожащими руками, он провел по попке любимого, наклонился, оставляя долгие поцелуи и разминая булочки парня.
— Тебя бы откормить, а то просто до неприличия худой, — тихо посмеивается молодой человек, зачерпывая скользкую субстанцию из коробочки, разводя половинки и касаясь, осторожно, шелковой кожи своего партнера.
Сейчас движения еще взволнованные, неуклюжие, словно боится причинить боль, поранить и обидеть. Правда Серега уже подтанцовывает от ощущений, уносящих его в бездну удовольствия.
— Жаров! Етить твою в тундрель, я сейчас кончу до того, как ты в меня вставишь!
— Кончишь сейчас — значит кончишь и потом… — деловитым, заботливым и сосредоточенным голосом проговорил Санек, намазывая свой стояк вазелином. — Подожди… — банка опустилась на стол, а головка члена уперлась в горячее, пульсирующее колечко.
Недолго думая, хотя, наверное, правильнее сказать, что тут совсем никто не думал, Серега, вильнув задом, толкнулся, на упирающийся в него, Санин дрын. Оба застонали. Ощущения фейерверка перед глазами появилось у обоих. Жаров медленно насаживал тугую попу Просковина на свой член, дрожа, от захлестывающего его жара.
— Какой же ты тугой…
— То худой, то тугой… лучше скажи, что тебе нравится во мне, — покрываясь капельками пота, прошептал, перевозбужденный Сережа.
— Люблю я тебя, Кролик ты мой! Люблю, — резко вгоняя свой член по самые помидоры, выдыхает Сашка. — Люблю, с ума по тебе схожу!
Темп начал нарастать с бешеной скоростью. Рукой Жаров догонял своего любимого, заставляя шумно разрядиться, за пару секунд до того, как сам успел выскочить из тугого захвата мышц Серого и стрельнуть, на все еще не успевший сократиться, вход.
Наступившая разрядка была охрененной. Саня рухнул на своего возлюбленного, вжимая последнего в стол.
— Медведь… — чуть слышно простонал Просковин, — проснись!
Уже через десять минут, когда оба пришли в относительную норму и решили заняться распаковкой гостинцев от Жарова, Серега, весело щебеча, озвучивал новости.
— Ну, про Ваську ты же, наверное, первым узнал, да?
— А то! Недолго мучилась старушка… заделал Леле киндера, теперь гордый. Звонил мне, радовал, — отозвался Сашка, вытаскивая стопку своих футболок и пряча их шкафчик. — Просил быть его свидетелем на свадьбе. Сказал, что свидетельницей будет Заяц, так я сразу в отказную.
— Заяц! Ну, он отжег! С каких делов он ее так полюбил? — засмеялся Серега, разворачивая разную снедь на столе.
— Так она, типа, в друзьях с Лелей и помогла с Дашкой.
— А ты в курсе, что Дашка в бегах?
— В каких бегах? — Саня удивленно повернулся. — Это с чего ж она так?
— Да накрыли ее притон. Там долгая история. Короче. Кто ее сейчас только не ищет. Не на того она нарвалась с подружками. Там и по институту шерстят. Двух профессоров уволили по-тихому.
— Нихера себе! Надеюсь один из них Лисковский!
— Ага, раскатал губу. К ней импотенты не ходили.
Оба весело заржали.
— Кстати. А знаешь, с кем трется Владушка?
— Только не говори, что трахает импотента Лисковского, за право окончить институт с красным дипломом!
— Дался тебе тот Лисковский! С Зайцем он!
— Не гони! — у Сани выпала из рук сумка.
— А что тут такого? Заяц всем мужикам мужик, за ней, как за каменной стеной. Да и она хорошо ему помогла, когда он в больницу попал с побоями.
— А ты, я вижу, хорошо осведомлен о них.
— Ну… мы же с ней, как бы коллеги. Она по потоку, а я тут скромно, по общаге… — договорить Сереге не удалось.
Саня обнял его сзади, наклонился и взволнованным, тихим голосом прошептал:
— Ты же меня не бросишь, ради какого-то Зайца? Ты ведь только мой, понимаешь? Люблю я тебя!
— Не брошу, — уверенно и тихо, счастливым голосом прошептал Серега, прижимая руки любимого к своей груди. — Я тоже тебя люблю.
Сергей впервые в жизни сказал эти слова вслух, в открытую. А чуть позже, ночью, засыпая, подумал об отце: «А он, он тоже смог признаться своему любимому?»
