Эммануэль Арсан - Лаура
Тогда почему же мне было так грустно?
— Вперед! — выкрикнула Лаура и устремилась вниз, через стену, которая отделяла гребень нашей горы от следующей секции террасы. Другие присоединились к ней сдержанно, за исключением Тиео, чья молодость не знала сомнений и готова была на самые рискованные шаги.
Я последним взошел на платформу, пытаясь забыть о тех многочисленных опасностях, что ожидают нас.
— Нам потребуется, по крайней мере, два дня, чтобы спуститься вниз, — предположил Николас.
— Два часа, — безапелляционным, не допускающим возражений тоном поправила Лаура. — Разве не так, Тиео?
Девочка ответила ей торжествующей улыбкой, в которой была бесконечная надежда, убеждающая лучше всякой аргументации.
— В таком случае, у нас еще есть время немного подумать, — предложила Мирта и села. Я последовал ее примеру, повернувшись спиной к пропасти.
Николас встал на колени перед своим рюкзаком и достал кинокамеру, к которой он не прикасался со времени нашего отъезда с острова Эммеле.
Он посмотрел на нее со смешанным чувством преданности и вины, погладил любимый предмет и покрутил объектив, повернув золотой глаз линзы в свою сторону. Подержав тяжелую камеру на ладони, он встал, направил ее глазок в основание огромной конусообразной пропасти, на краю которой мы расположились, и отрегулировал выдержку. Я подумал, что он собирается начать съемку, но он лишь посмотрел через глазок видоискателя.
— Это они, — заявил он. — Они там есть.
— Мара? — воскликнула Лаура, радостно всплеснув ладонями.
— Нет, паучьи деревья.
Она выхватила камеру из рук и навела на возвышенность, похожую на женскую грудь, расположенную в самом конце воронки.
— Чудесно! — воскликнула она.
Николас еще больше помрачнел.
— Грустно! — прошептал он.
Отступив назад, Лаура уставилась на него.
— Что ты сказал?
— Эти сети паутины наводят на мысли о разлуке.
— Что?! Ты с ума сошел! Это никакие не паучьи сети, это лианы. Они не причинят тебе никакого вреда. Наоборот. Разве ты уже забыл? Я вчера занималась с ними любовью.
Николасу были не очень приятны эти воспоминания о них, казалось, ему хотелось забыть. Он с трудом взял себя в руки:
— Тебе кажется это разумным?
— Что?
— Что мара выбрали такое место, чтобы обрести свободу? В самом центре паучьей сети? И производят такой адский шум, обходя свой алтарь из паутины?
Она посмотрела на меня с каким-то страхом, казавшимся совершенно реальным:
— О какой музыке ты толкуешь, Галтьер?
Она вплотную подошла ко мне. Я подумал, что она собирается дотронуться до меня, чтобы убедиться в моем существовании. Я сам начал сомневаться, что все это происходит лишь со мной. Она заговорила со мной, будто обращалась к больному человеку:
— Что это вдруг с тобой стряслось? У тебя разболелась голова? Возможно, это солнечный удар. В этих горах нет никакого шума вообще. Не волнуйся, просто вслушайся. Скажи, ты слышишь какие-нибудь звуки, пение птицы или жужжание насекомых? Ничего. И, конечно же, никакой музыки тем более не слышно.
Я повернулся к Мирте. Она вздохнула.
— Молчание всех этих бесконечных пространств может испугать каждого, ничего удивительного.
Это правда? Возможно, меня преследуют галлюцинации? Может, весь этот шум я просто услышал в своем воображении?
Теперь уже я его почти не слышал… Я не мог разобрать звуки инструментов, которые отчетливо слышал ранее. Остались только смутные удары барабанов, удаляющиеся все дальше и дальше, все печальнее и мрачнее… Наконец музыка совсем пропала.
— Ты права, Лаура, — сказал я. — Теперь я понял, что нет никаких барабанов в этой долине, не слышно даже дыхания ветерка. Никаких признаков жизни.
Никто нас здесь не ждет. Мы не обнаружили здесь ничего, кроме камней и пустоты.
Мирта сказала просто так, без всякого интереса:
— Кто знает, может быть, настоящие мара просто выдумки Аравы?
Лаура ухватилась за это замечание с энтузиазмом:
— Ты полагаешь, что те мужчины и женщины с прекрасными маленькими грудями, которых мы видели вчера вместе с черными поросятами и каменными ножами, не существуют?
Мирта ответила Лауре насмешливым тоном:
— Ты действительно уверена, что они настоящие мара? Было бы слишком просто, если бы каждый мог сорвать с себя набедренную повязку и стать другим человеком!
Тиео явно не была озабочена нашим настроением. Она была целиком поглощена тем, что старалась надкусить зубами дыню, которая по размеру была больше, чем ее грудь, и чья кожица ей не поддавалась.
К моему удивлению я заметил, что Николас спустился на следующую террасу, расположенную два или три метра ниже нашей. Он высказал мысль, которая никак не согласовывалась с его действиями:
— В любом случае, мы едва успели познакомиться с истинными мара, как начали забывать о них.
Хорошее настроение Мирты передалось и мне. Я пошутил, чтобы подбодрить Лауру:
— Вообразите, как мы будем завтра выглядеть? Мы даже не будем помнить, зачем сюда пришли. И больше не будем знать, что мы собирались изучать и записывать.
— Записывать для кого? — спросила Лаура. — для цивилизации?
— Бог мой, а для кого еще? Или ради науки, если тебе так хочется.
Озадаченное выражение на лице Лауры сменилось презрительной гримасой. Это обеспокоило меня.
— Не иметь памяти означает не иметь языка, культуры или науки. Короче говоря, разума вообще.
Гримаса Лауры стала еще презрительней:
— Бедный старина Галтьер! — пошутила она. — Что же останется от тебя?
Я встал, неожиданно охваченный гневом. Мои мысли приходили в порядок, мне казалось, что я более реально осознал, что происходит. И я более чем когда либо, верил в то, что говорю:
— Даже если разум у мара умирает только на минуту перед тем, как он возродится под Новым Солнцем, — утверждал я, — эта минута все же довольно продолжительная. У нас же нет ни единой в запасе.
— Одни вещи, — сказала серьезно Мирта, — могут иметь конец и начало, другие нет. Мы принадлежим к миру, в котором жизнь не может начаться с самого начала снова. У нее есть единственный шанс: продолжаться.
Казалось, Лаура на момент потеряла самообладание. Она была просто разочарована.
Я полагаю, Галтьер хотел изменить местопребывание, посмотреть новые страны.
— Да, — согласилась Мирта, нежно и примирительно, — но он всегда был утопистом.
— Жизнь всегда не приемлет утопий, — рассуждал я. — Нам лучше бы поберечь наше воображение для других вещей.
— А как насчет тебя, Мирта? — захотела узнать Лаура.
