Эммануэль Арсан - Лаура

Улыбка Лауры выражала потворство своим желаниям, которые сохраняются для чего-нибудь действительно исключительного. Как она объяснила:

— Они находятся как раз на нужном расстоянии друг от друга.

— Нужном для чего?

— Сейчас поймешь.

В мгновение ока она сняла брюки.

— Не собираешься же ты заниматься любовью с этим деревом? — встревожено спросил Николас.

— Да.

Она не сняла рубашку, скрывавшую ее ягодицы, а вскарабкалась на корень и широко расставила ноги как раз над нижним фаллосом. Она захватила его руками и начала ласкать его со всем искусством, нежностью и знанием мужчин. И все же, зачем эти предварительные ласки? Он не станет еще тверже. Или она, наоборот, хочет сделать его мягче? Или успокоить, утешить? Нет. Я понял, что она хочет довольно простой вещи дать ему наслаждение.

Она настолько продлила эти ласки, что я подумал, что она остановится на этом. Но она провозгласила:

— Он уже готов. Он хочет меня пронзить.

Николас пожал плечами. То, что последовало за этим, должно было доставить ему еще меньше удовольствия.

— Я не буду принимать пилюль, — сообщила нам Лаура. — Я решила иметь ребенка.

Я пытался все перевести в шутку, чтобы подразнить Николаса:

— Ты думаешь, что сумеешь сделать это с первого раза?

— Мы часто занимались вместе любовью, — объяснила она мне.

— Разве ты не забыла, что вы должны завтра расстаться? — саркастически заметил я.

— О, это не имеет значения! Я вернусь назад. Или он отыщет меня снова.

Казалось, она без особых сложностей вставила округлую головку корня в свое влагалище: я уже не мог больше видеть верхний конец лжефаллоса. Она сделала несколько гибких движений в ту и другую стороны, чтобы он полностью вошел в нее и страстно сказала:

— Вот так, хорошо! Он теперь глубоко! Он действительно длинный!

— Тебе он нравится? — спросил я и к моему изумлению она ответила:

— Ко мне это не имеет никакого отношения: все, что я хочу, — это думать о нем, сделать себя действительно удобной для него. Я хочу быть для него самой лучшей из всех, кого он когда-либо трахал, а у него было много женщин, клянусь тебе. Я чувствую это: трахает он меня великолепно.

Я был изумлен, увидев, как она превосходно контролирует себя, так как знал, что первый оргазм у нее обычно наступает сразу же, как только коснешься пальцем ее промежности.

Она сдерживала себя не очень долго. Я вскоре заметил несколько почти незаметных содроганий, миниатюрных оргазмов, которым (она ведь хотела быть не эгоистичной) она не позволила распространиться и от которых очень быстро избавилась до того, как они ее одолеют.

Эта жертва, которую я находил совершенно напрасной и даже иррациональной (так как не совсем понимал, как ее оргазм может лишить ее любовника), не могла продолжаться вечно. Когда она погрузила лжефаллос в свое влагалище раз десять — двенадцать, волна наслаждения, еще большая, чем вначале, сотрясла ее. Она кусала губы, изо всей силы пытаясь бороться с соблазном, чувствуя, что ее матка вот-вот порвется, и она застонала жалобно и горестно:

— Галтьер!

Я удержался от страстного желания взять ее в руки. Она выглядела шаловливой и проказливой и сказала мне доверчиво:

— Он действительно может великолепно трахаться.

— В таком случае пусть он удовлетворит тебя до конца. Он также сдерживает себя, ждет тебя, хочет достичь оргазма одновременно с тобой.

— Я хочу, чтобы ему и мне было хорошо.

— Ты можешь быть в этом уверена! Вы оба одной и той же породы, он и ты: заставь себя кончить.

— Все время достигать оргазма, — уточнила она, останавливаясь. — Я с самого начала поняла, что мы рождены друг для друга.

Оргазм у нее был короткий. Сокращение ее ягодиц, сжатие матки, спазмы, пробежавшие по ее телу, были так отчетливо видны, что, казалось, легко различить каждую фазу ее ощущений и разделить с ней наслаждение. Когда она истощилась — на это потребовалось некоторое время, — она сказала:

— Ему понравилось, ему это понравилось. Очень.

Я не уверен, шутил ли я на самом деле, когда спросил:

— Он излился в тебя?

Она кивнула, так серьезно и убедительно, что я невольно поверил ей.

Она выглядела далеко не веселой, уже не по-детски шаловливой. И, конечно же, непредсказуемой. Ее озорная и лукавая чувственность постепенно перешла в выражение, которое никто, даже я, не видел на ее лице — сложная смесь гордости, настоящего триумфа и глубокого удовлетворения, а также спокойствия и умиротворения. И, более того (я не способен понять значение этого), искренности и слепой подчиненности.

Отношения, совершенно вне моего понимания, установились между Лаурой и этим деревом. Для нее самым большим затруднением было открытие определенно не просто физического удовлетворения. Но открытие чего — я никогда этого не узнаю. Я понял, что не способен объяснить разные психологические состояния.

Она снова начала улыбаться и сказала:

— Ты представляешь, он — настоящий жеребец. Он снова захотел заняться любовью. И он хочет, чтобы я одновременно целовала его.

Сказав это, она любовно обняла фаллос. До этого она только прислонялась к нему лбом, лаская глазами, щеками, губами. На этот раз она захватила его всего ртом, как Мирта заглатывает мой фаллос.

Она щедро одаривала его ласками со всем искусством обольщения. Та страсть, с которой она расточала свою нежность, исходила не из каких-то особенных достоинств искусственного фаллоса, а исключительно наслаждением, которое Лаура жаждала дать корню. Это было наслаждение исключительно сексуальное, чистое наслаждение, которое мужской член может испытать, когда находится внутри женщины.

Язык Лауры неустанно повторял серию ласк, силу которых она хорошо знала. Она смочила поверхность пениса слюной, лизала его со всех сторон, вершину, основание, всю его длину, затем засунула толстое и блестящее копье еще глубже, втягивая и водя его во рту, куда он сперва скользнул, затем толчками был задвинут поглубже к его самому основанию, до упора, так что рот любовницы уперся в ствол дерева.

Затем, конечно же, она продемонстрировала целую гамму покусываний, всасываний, облизывания, заглатывания до самого горла. Но делала она это более терпеливо, более сосредоточенно, искусно и, по-моему, любовно, чем когда-либо делала ради самого любого мужчины. По крайней мере, мне так показалось.

Затем Лаура, как я уже видел ночью, позволила своему новому возлюбленному насладиться ею в его обычной манере. Она подчинилась его движениям, его ритмам, его капризам. Она одна ощущала и понимала его требования, его вкусы.