Моя панацея (СИ) - Манило Лина
Максим отпивает большой глоток кофе и смотрит на меня со значением.
— Но это, наверное, будет неправильно… у нас же отношения.
— У нас не просто отношения, ты скоро будешь моей женой, но я всё равно не вижу в этом ничего ненормального. Единственное, к чему тебе нужно быть готовой: не все сотрудники в восторге от меня. Я жёсткий руководитель.
Я откусываю кусочек булочки, жую. Вкусно, а в голове тысяча мыслей, но я хочу устроиться в компанию Максима. Работа в “Византии” — неплохой шанс проявить себя.
Мы завтракаем. Кормим друг друга, болтаем о всякой ерунде, смеёмся. Пока не проснулся Ярик, есть время побыть только вдвоём, и мы на всю катушку этим пользуемся, наслаждаемся случайными касаниями, взглядами, поцелуями, поглаживаниями и любовью.
Так проходит час, а в дверь вдруг звонят. Максим усмехается, спускает меня с коленей и просит подождать немного. Уходит прочь, а я убираю тарелки со стола, напевая себе что-то под нос.
Я просто счастлива, и больше мне ничего не нужно.
За спиной шаги, и яркий цветочный аромат наполняет комнату. Оборачиваюсь, смотрю на Максима, а он протягивает мне огромный букет цветов.
— Ну что? Готова?
— К чему?
— Стать моей женой. Сегодня. Готова?
42. Инга
Я набираю полную грудь воздуха, дышу глубоко, встряхиваю кистями рук, чтобы унять нервную дрожь в кончиках пальцев. Не помогает. Вытаскиваю из квадратной коробки бумажную салфетку, пропитанную тонким ароматом цветочного парфюма и промакиваю вспотевшие ладони. Они липкие — я слишком волнуюсь.
Стук в дверь заставляет вздрогнуть, но я улыбаюсь, понимая, что там, за тонкой преградой, Максим.
— Вообще-то невесту до церемонии видеть нельзя, — повторяю глупую фразу, услышанную однажды в каком-то фильме, и напряжение постепенно уходит на второй план.
— Инга, открывай или дверь с петель снесу, — в голосе угроза, хотя я знаю: он шутит.
Или нет — с Максима действительно станется.
Сердце бьётся гулко-гулко, когда осматриваю себя в зеркало: красивое тёмно-синее платье с открытой спиной и ажурными рукавами. Оно потрясающее, с расходящейся книзу юбкой, и тонкая ткань с лёгким отливом мягкими складками собирается вокруг ног.
Я отказалась от услуг визажистов, парикмахеров — с неброским макияжем и не самыми сложными в уходе волосами справлюсь сама. Единственную вольность позволила себе сегодня — тёмно-вишнёвую помаду на губах. Шикарно, честное слово.
В ушах модные крупные серьги — не бриллианты, стильная бижутерия, — но мне и не нужны золотые цацки. Мне вообще не так много в этой жизни нужно — меньше, чем готов подарить Максим. О, моего будущего мужа хлебом не корми, дай навесить на меня очередную побрякушку.
“Мне нравится тебя баловать”, — говорит он всякий раз, привозя с собой большой букет или какую-то жутко дорогую безделушку в бархатной коробочке с логотипом известного ювелирного дома.
Я понимаю, зачем он это делает. Отчего так много и часто.
Потому что мальчик из предместий, как любит о себе говорить, но очень щедрый. Добившись всего сам, он знает, что деньги только тогда приносят удовольствие, когда за них можно купить эти самые удовольствия. Когда они украшают жизнь, делают её ярче, красивее.
А ещё он хочет показать, что я всего этого достойна. Заставляет с каждым днём всё сильнее верить в это. И в себя. Доказывает, что ничем не хуже тех, кто вырос в шелках. Мне пытается это доказать, и всему миру заодно. Ну а я всё-таки девочка и, чего греха таить, мне нравится внимание самого лучшего мальчика.
— Инга, ты долго, я теряю терпение, — разбавляет грозные слова хриплым смехом и несколько раз дёргает ручку.
— Нетерпеливый какой, надо же.
Я распахиваю дверь и… боже мой, какой же он красивый.
Блестящие тёмные волосы красиво уложены, глаза в обрамлении тёмных ресниц блуждают по моему лицу, горят, а в уголках губ улыбка. Белоснежный воротничок рубашки, стильный брендовый пиджак, элегантные тёмные брюки, в которых, я знаю это, задница Максима смотрится невероятно эффектно. А ещё никаких галстуков, и я смотрю на смуглую могучую шею, на которой трепещет жилка.
— Инга, если не перестанешь так на меня смотреть, первая брачная ночь начнётся мгновенно.
Максим заламывает тёмную бровь, выразительно переступает с ноги на ногу и кладёт руку на дверной косяк. Шевелит длинными пальцами с ухоженными ногтевыми пластинами, а массивные часы на кожаном браслете тихонько тикают.
Чтобы скрыть неловкость, рождающую во мне трепетную дрожь, я опускаю взгляд, смотрю на носки тёмно-синих классических лодочек и поправляю юбку, хотя она в этом вовсе не нуждается. Но молчание между нами затягивается, в груди тяжелеет.
— Ты потрясающая, — говорит тихо и протягивает мне руку. — Речь заготовила?
— Какую?
— Ну, как в мелодрамах положено, — с губ срывается хриплый смешок, а я цокаю языком и повожу плечами.
— Не люблю мелодрамы.
— Вот и правильно. В них всё равно врут.
Я вкладываю руку в его ладонь, и тепло несётся вверх по руке, обволакивает локоть и попадает прямиком в сердце.
Комната остаётся за спиной. Максим подводит меня к лестнице и, остановившись на первой ступеньке, касается пальцами моей скулы. Гладит, смотрит в глаза, по привычке слегка склонив голову вбок.
— Мы всё делаем правильно, — заявляет с полной убеждённостью, и я киваю в ответ.
Потому что действительно всё между нами так, как должно быть. И отношения эти, странно начавшиеся, выросшие из гнилого сора; и брак поспешный, и даже взаимная практически астральная связь с Яриком — всё это правильно. Другого я не хочу.
Мы спускаемся вниз, где на диванчике сидит очень нарядный и жутко взволнованный Ярик. Он болтает ногами, смотрит на нас и широко-широко улыбается.
Наш единственный гость. Член семьи. Причина того, что мы с Максимом всё-таки нашли общий язык, стали ближе, стали друг для друга чем-то необходимым, жизненно важным. Этот маленький мальчик вдруг превратился для меня в смысл, хотя я и не рожала его. Но я готова принять на себя всю ответственность за него не только перед Максимом, судьбой или вселенной, но и перед законом.
Я готова.
И пусть так будет.
— Свадьба! — радостно хлопает в ладоши Ярик и, смешно заворочавшись, спрыгивает с дивана.
— Да, сынок, свадьба, — смеётся Максим, а Ярик подходит ко мне, становится напротив и, запрокинув голову, смотрит на меня внимательно. В его больших голубых глазах слишком много детского обожания, восхищения. Он осторожно касается моей юбки, гладит ткань, удивлённо распахивает рот.
— У меня самая красивая мама на свете. А ещё добрая!
Когда-то он обязательно начнёт задавать вопросы. Однажды ему станет интересно, где я была столько лет, почему на самом деле не приходила. Наступит момент, когда он начнёт что-то понимать. Но я очень надеюсь, что его мудрости и моей любви хватит, чтобы и это преодолеть.
Мы со всем справимся, если только захотим.
Но пока мы выходим в украшенный белыми цветами — живыми! — зимний сад, где среди зелени нас ждёт элегантная молодая женщина. Если она и удивлена, что нас всего трое, то виду не подаёт — наверное, видела в этой жизни и что-то более неординарное. Перед ней в красивой серебристой тарелочке лежат обручальные кольца, на губах сияет вежливая улыбка, а тёмный деловой костюм идёт ей неимоверно. С короткими красиво уложенными светлыми волосами она кажется невероятно стильной и нереальной какой-то. Уверенной в себе.
И я думаю, что вот он — тот идеал, к которому стремлюсь. Излучать уверенность, гордо держать голову, находить подход к каждому, умея сохранять дистанцию.
Однажды я стану такой. Обязательно стану.
Лёгкое покашливание девушки возвращает меня на грешную землю, а с этим возвращается и дрожь. Но в ней всё меньше волнения, всё больше предвкушения.
Девушка снова откашливается и начинает читать замечательную речь. В ней нет ничего из того, чем напичканы слова работниц государственных ЗАГСов, есть только тепло, радость от текущего события и вера в то, что мы с Максимом будем обязательно счастливы.
