Заточение - Джейн Генри
Беру остатки еды, кладу их на тарелку и ставлю в микроволновку. Через мгновение она пищит, и я ем, не чувствуя вкуса.
Я хочу, чтобы все это закончилось. И, черт возьми, хочу, чтобы мы со Львом снова были на одной волне.
Конечно, в глубине души тихий голос шепчет: а были ли вообще?
На острове казалось, что да, когда мы готовили вместе, делились надеждами и мечтами.
Тогда почему сейчас эта дистанция?
Бросаю тарелку в раковину.
— Ты просто бросишь ее в раковину? Не положишь в посудомоечную машину?
Резко оборачиваюсь, злясь больше на то, что он вошел в комнату незаметно, чем на его упрек из-за грязной тарелки.
— Да, я делаю свою часть работы по дому. Это одна чертова тарелка. Когда ты пришел?
— Только что. Что ты ела на ужин?
Пожимаю плечами.
— Понятия не имею.
Он выглядит озадаченным. Мое сердце сжимается при виде очаровательной морщинки между его бровями, тени от щетины на подбородке и низкого голоса.
Он почесывает живот, это так неожиданно по-мальчишески.
Черт возьми, я схожу с ума от этого своенравного мужчины!
— Серьезно, как ты можешь не знать, что ела?
— Потому что мне нравится все, что есть в этом холодильнике. Я тренировалась несколько часов и была голодна. Мне нужна была еда в животе, а не деликатес, — фыркаю и отбрасываю волосы. — Можешь подать на меня в суд.
У нас не было секса четыре дня, и я немного раздражена.
— Господи, женщина. Ты такая ворчливая. Мне нужно тебя трахнуть, чтобы это прошло? Ты как будто на гормональных качелях.
Ему повезло, что у меня в руке только стакан воды, а не пистолет. Я выплескиваю воду прямо в его красивое, высокомерное лицо.
Его челюсть отвисает, вода стекает по щекам. Хотела бы я почувствовать удовлетворение, но вместо этого чувствую себя ребенком, который не добился своего.
— Какого черта?
Он надвигается на меня, но я не отступаю.
— Только полный придурок объясняет поведение женщины ее месячными.
Он прищуривается.
— Я не говорил про месячные. Я сказал про гормоны.
— Это одно и то же!
Он вскидывает руки.
— А когда я тебе говорил, что я хороший парень?
Когда он мне это сказал? Ему и не нужно было.
Когда он нес меня на руках после того, как меня ужалила медуза. Когда готовил мне ужин. Когда с сочувствием слушал, как рассказывала о том, через что меня заставила пройти моя семья. Когда защищал меня перед своими братьями. Меня, Изабеллу Моралес-Романову.
Никто никогда в жизни не защищал меня.
— Ты права, Изабелла. Медовый месяц закончился.
Эта перемена причиняет боль. Те интимные моменты, которые мы разделяли, те осторожные планы на будущее вместе. Все исчезло в одночасье. Я хочу дотронуться до него. Хочу вернуть ту близость, которая была между нами.
Он останавливается в нескольких шагах, сверлит меня взглядом и берет кухонное полотенце, вытирает лицо. Я немного сдаю позиции. Я хотела большего сопротивления с его стороны.
— Ты меня так бесишь. Господи, женщина, — он отворачивается. Я вижу, как он сдерживается, чтобы не сорваться. Его мышцы напряжены. — У меня полно забот, а ты ведешь себя как стерва. Я не могу не задаваться вопросом, что, черт возьми, ты скрываешь. Господи, Изабелла. Не испытывай мое терпение.
— Я не поделилась с тобой одним разговором, и ты решаешь поставить под сомнение каждое наше взаимодействие? Каждое сказанное мной слово? Ты думаешь, я манипулирую тобой? Во что ты играешь?
Его челюсть сжимается, но он не отвечает.
— Ты думаешь, я тебя обманываю?
У меня перехватывает дыхание. Я на грани потери всего. Абсолютно всего. Из-за чего мы вообще ссоримся?
— Мне нужно знать, что ты все еще верна нам, а не LSD, — резко бросает он.
— Что еще я могу сделать, чтобы доказать это тебе? Мм? Что еще ты хочешь? Крови?
Хочется встряхнуть его так, чтобы у него зубы застучали. Хочется кричать, пока не охрипну. Я чувствую себя беспомощной и злой, зажатой между одной семьей, которая ненавидит меня, и другой, которая не доверяет.
— Ты говорила по левому телефону. Не по своему обычному.
Вскидываю руки, мой гнев выходит из-под контроля. Мне почти хочется, чтобы кто-нибудь окатил меня водой.
— Конечно! Если бы кто-то узнал, что я разговариваю с Ренатой, они могли бы отследить меня. Но тебе все равно, Лев. Ты слишком ослеплен своими проблемами с доверием, чтобы слышать разумные доводы, — мой голос дрожит. Это приводит меня в бешенство. Слезы застилают глаза, что делает меня еще злее. — Я пыталась найти способ защитить нас обоих. Я не сделала ничего плохого. Но ты меня не слышишь.
Кажется, как будто тучи сгустились, и тьма подкрадывается, предвещая бурю. Доказать свою преданность ему будет колоссальной задачей, но я полна решимости попытаться. Я с Романовыми. Я за планы, которые мы строили вместе, чтобы править.
— Мои проблемы с доверием? — он усмехается. — Мои проблемы с доверием?
Я вскидываю руки.
— Какого черта?
— Если бы ты мне доверяла, ты бы поговорила с Ренатой при мне.
Я выдыхаю.
— Невероятно, — закатываю глаза. — Что дальше? Ты хочешь, чтобы я показывала тебе каждое свое сообщение? Ты хочешь решать, с кем мне можно разговаривать, а с кем нет?
Его глаза сужаются. Без слов он поворачивается и уходит.
— Эй! Мы еще не закончили.
— Я закончил.
Я смотрю на его удаляющуюся спину. Мое сердце болит. Я хочу снова быть в одной команде.
— Я нет!
— Я больше не буду спорить об этом. Ради всего святого, да. Да. Ты должна доказать свою преданность. Но, судя по тому, что только что сказал мне Алекс, у тебя будет шанс сделать это гораздо раньше, чем мы думали.
Сглатываю. Холодная дрожь пробегает по спине.
— Что это значит?
Он оборачивается, выражение его лица мрачное.
— Хавьер начал действовать.
Я на вершине этих американских горок, и путь передо мной выглядит чертовски опасным. Я не вижу, куда он ведет. Что, если я сорвусь с рельс?
Он направляется в свой кабинет и собирается закрыть дверь, но я успеваю подставить ногу. Комната роскошная и огромная, с темной деревянной мебелью, богато обставленными кожаными креслами, картами, мониторами и огромным внушительным столом. Он хмуро
