Княжна (СИ) - Дубравина Кристина "Яна .-."

Среди двух-трёх десятков купюр по миллиону рублей Пчёла достал снимок, тайком забранный из фотоальбома Ани Князевой. Снова в глаза девушки взглянул; они даже с фотографии прошлых лет на него смотрели так, будто в самую душу думали пробраться.

Он улыбнулся, как дурак. Провёл большим пальцем по лицу, шее Ани так медленно, словно она ласку его ощутить могла бы даже на расстоянии, и потом фото на фоне незнакомого ему рижского бульвара убрал к снимку с родителями.

Если б не ход секундной стрелки часов, не стук сердца, ощущающийся висками, Витя бы решил, что оглох; тишина пустого коридора была такой, что, наверно, её получилось потрогать. Руками сжать, разрывая.

Он перевёл дыхание, мысленно обещая себе в этот момент вернуться, и посмотрел на часы, висящие чуть левее от порога. Двенадцать часов двенадцать минут — удивительное совпадение. Наверно, знак.

Пора выходить, пора выезжать. Может, кто из братьев уже на Балчуге? Поговорят до встречи, покурят…

Витя подхватил пачку «СаМца», которая по дефолту обязательно лежала у него на тумбе в коридоре, и, запирая дверь квартиры, засунул меж челюстей сигарету. А потом поторопился вниз по ступенькам с десятого этажа, играя огоньком зажигалки, но не поднося пламя к табаку.

Он открыл дверь подъезда. Солнце ослепило так, что на мгновение Вите показалось, что на соседнем от него месте припарковался красный «бронетанк» — как его называл зачастую Валера — Кабана.

А спустя секунды слепота пропала. Пчёлкин моргнул глазами, но один из главных «побегушек» Белого не исчез, и он тогда понял — не мерещиться.

Амбал докуривал сигарету марки, какую Пчёлкин считал откровенно дерьмовой, слабенькой, не «штырящей». Когда Витя подошёл с протянутой рукой, тот ответил на приветствие. Пчёла прикурил от своей зажигалки. Кабан стряхнул пепел с прогоревшего фильтра на асфальт.

Бригадир не успел и затяга сделать, спросил не без удивления, но успел лицо удержать, запрещая бровям вскинуться, а лицу — вытянуться:

— Чего ты здесь, Кабан?

И здоровенный вышибала, который, вероятно, мог Пчёлкина отправить в нокаут, сказал, как будто словами думал Вите выстрелить в лоб:

— За тобой Белый послал. Сказал, что видеть хочет.

Пчёла затянулся всё-таки. Никотин, что за долгие годы увлечения пагубной привычкой должен был стать привычным, отдал горечью на кончик языка, а спустя какие-то секунды в голове и мысли — отнюдь не сладкие, но осознанные быстро — появились.

Он выдохнул клуб дыма в сторону, но ветер — теплый, озорной — не менее весело направил курево в глаза Кабану, который в лице никак не изменился.

Белый, значит, видеть хочет? Прямо перед встречей с братвой из области? Да, ну, херня. Не сходится.

— Не успеем, — кинул Витя в попытке Кабана спровадить. Если и ехать к Белову, то только после сделки. И только одному, без «конвоя». — Через сорок минут встреча у нас на Балчуге, неподалеку от яхт-клуба.

— Вить, я не знаю, — равнодушно пожал плечами Кабан. Пчёлкин внутреннюю сторону щеки закусил, большего себе не позволяя, и подумал, что с камнем, стеной разговаривал: вот каким наплевательски пустым тоном говорил Кабан.

Амбал только оттолкнулся от машины огромной, в какую, вероятно, невысоким людям можно было забраться лишь с посторонней помощью, и сказал:

— Саня сказал, чтобы я тебя привёл. Сейчас.

У Пчёлы неприятно заскрипело что-то внутри, словно кто-то пенопластом по стеклу провёл. Пазл в голове собрался быстрее, чем Витя мысль понял, признал. Он снова затянулся. Херово всё складывается… Но отпираться бесполезно; если Белый себе вбил что-то в голову, то противиться долго не выйдет. Надо ехать.

Да и, по всей видимости, никто их на Балчуге не ждёт. А обещание встречи — не больше, чем «наёбка для уёбка», как Кос любил говорить.

А он повёлся. Идиот…

Витя обернулся на одиннадцатый дом по Остоженке, словно переживал в двор, с прошлого года ставший привычным, больше не вернуться, а потом к Кабану повернулся. Выражение лица у Пчёлы — спокойное, как гладь спрятанного в глубине леса озера, о котором мало кто знал.

Бригадир сказал, делая затяг глубоко в себя:

— Поехали.

Артурчика они всей бригадой дружной выкурили из «Курс-Инвеста» ещё на прошлой неделе. Лапшин, конечно, оттого верещал, как свинья, но после подробных Витиных объяснений на пальцах — точнее сказать, на кулаках — решил, что лучше язык прикусить, и с космической скоростью собрал монатки.

Пчёлкин не знал, где сейчас свои «дела» решал бывший сосед по лестничной клетке дома на Новочерёмушкинской, но и не особо заинтересован в этом деле был. Он посмотрел на здание, покрашенное краской откровенно пидорского цвета «лосося», так, словно впервые оказался на Цветном бульваре.

Относительно знакомые стены, оконные рамы за миг, что Витя поймать не смог, стали враждебными, напомнив чужую крепость.

Кабан затормозил перед забором офиса, но из машины не вышел. Пчёла всё понял; может и не во всех сферах умен был, но разбирался прекрасно в тонкостях подобных намёков.

Он выдохнул тихо, чтобы никто, даже сам Витя себя не услышал, и вышел из авто.

Направился уже изученной тропой через пост обновленной охраны. Старался ступать уверенно и быстро, но каждый шаг сопровождался сокращающимся ударом сердца, от которых перед глазами бегали бледные чёрные мушки.

Пчёлкин просто старался дышать.

Открыл двери «Курс-Инвеста» и застучал подошвой по ступенькам. Вдруг в голове стрельнула коротким выстрелом глупая мысль, что если он наступит на стык плиток, то взорвётся.

Витя поднялся на пролёт, когда услышал где-то со второго этажа хмурящего Космоса. Холмогоров точно брови на переносице сводил, в этом Пчёлкин уверен был; даже по тону было слышно, какой мрак был на лице Коса, когда он буркнул:

— Идёт.

Догадывался, с кем Космос базарил, но не спешил того явно утверждать. Пчёла только поджал губы, понимая, что мысли, которые он пытался от себя отогнать, на самом деле были правдивы. Белый, что, действительно такого мнения о нём был, что решил против самого Вити использовать «их бандюганские приёмчики», как то иногда называла Томка Филатова?

Ахереть просто. Ты чего, Белый?..

Витя поднялся. Не стучался, сразу завернул к посту секретарши, за которым расположилась ни живая, ни мёртвая Людмила, оставленная на старой должности по желанию Космоса. Сам Холмогоров сидел на диване неподалеку от поста блондинистой красотки; на столе перед ним были чашка с кофе и разобранный на газете пистолет.

Пчёла всё-таки остановился, чтобы Косу руку пожать. Холмогоров задержался лишь на секунду. Посмотрел на Витю, как будто Пчёлкин закладку ему пытался передать, и ответил на рукопожатие, чуть привстал с дивана.

Подошедший бригадир одним взглядом указал на дверь прикрытую, на которой Фил уже сменил табличку, поменяв «КРЕДИТНЫЙ ОТДЕЛ» на имя-отчество Белова.

— У себя?

Космос только кивнул, взглянул на друга так, словно пытался Пчёлу навсегда именно таким запомнить, и добавил:

— Дважды выходил и спрашивал, где тебя носит.

Людмила тихо опустила голову, понимая прекрасно, что пахло не то, что жареным, а сразу горелым, палёным. Когда Витя понимающе кивнул и, не тратя времени на попытки себя оправдать перед другими, прошелся к двери нового кабинета Александра Николаевича, девушка коротко заглянула в тумбочку под столом, проверяя на полках наличие пузырька успокоительного.

Ведь, вероятно, стрелять будут. А она этого так не любит…

Саша сидел за компьютером, когда Витя за собой прикрыл дверь кабинета. Только Белов не в игрушки играл, а по камерам что-то смотрел; бригадир вдруг подумал, что он следил за путём Пчёлы с экрана монитора, и почти усмехнулся. В последний миг удержался.

Меж пальцев у Сани была зажата сигарета, истлевшая почти что на половину, и вдруг это запах, самому Пчёлкину привычный, резанул по лёгким. Отравляя, но не медленно, как всегда делал, а за один раз.