Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 2

Я рванулась к дороге, и тут посыпал мелкий густой дождик. Трава мгновенно намокла, и вместе с ней вымокла по пояс и я.

На случай дождя мне был выдан кусок старой клеенки в синюю клеточку. Я вынула его из-под грибов и накинула на голову и плечи, как темно-вишневую шаль из одноименного романса. Видок у меня был тот еще.

Через некоторое время старая заброшенная дорога влилась в действующую, накатанную грунтовую дорогу, блестевшую бесконечными лужами. Я прибавила шагу, и тут за моей спиной раздался характерный конский топот.

Я оглянулась. Прямо на меня несся огромный вороной конь с белой продолговатой звездой на лбу. На коне сидел какой-то оборванец. На нем была застиранная кепочка-восьмиклинка, хлопчатобумажная гимнастерка, такие же треники, как и на мне, и рваные китайские кеды.

Я бросила на землю корзину и палку и замахала одной рукой, так как второй придерживала клеенку на груди.

— Товарищ, товарищ, — завопила я с такой силой, что конь захрапел и шарахнулся в сторону. — Я заблудилась, товарищ! Как мне попасть в Алабино?

Ездок остановил коня, с виноватой улыбкой посмотрел на меня и ничего не ответил.

Что он — глухой, что ли, растерянно подумала я и по вторила, стараясь говорить медленнее и выразительнее артикулируя:

— Товарищ, я отстала от своих друзей и заблудилась. Мне нужно в Алабино. Я правильно иду?

Он молчал. На лице его отразилась мука.

Я решила упростить свой вопрос и спросила преувеличенно жестикулируя.

— Алабино туда? — И ткнула пальцем вперед.

Он печально помахал головой и показал пальцем в обратном направлении.

Я ему не поверила и переспросила, выговаривая по слогам:

— Ала-би-но. Туда?

Он снова покачал головой.

— Туда? — спросила я, показывая в противоположную сторону.

Он радостно закивал.

— Сколько ки-ло-метров? — заторопилась я, боясь потерять установившийся контакт. — Один? Два? Три? Четыре? Пять? — спрашивала я выставляя пальцы.

Он печально качал головой мне в ответ.

— Вот болван! — пробурчала я про себя на всякий случай по-французски. — Он не только нем, но еще и глуп… Сколько же мне идти до этого чертова поселка? А-ла-би но, — прокричала я по-русски, изобразила пальцами ходьбу. — Ки-ло-мет-ров сколько? — И снова начала выставлять пальцы.

В его глазах загорелись озорные огоньки и он, обреченно вздохнув, ответил мне на чистейшем французском языке:

— Увы, мадам, вы действительно здорово заблудились. Боюсь, что отсюда до Алабино больше десяти километров. Вы сделали слишком большой крюк. Полагаю, что вам будет лучше сесть сзади меня на лошадь, иначе вы доберетесь туда только к вечеру… И я очень рассчитываю на вашу скромность. Никто не должен знать о нашей встрече.

Жалкая, потертая клеенка выскользнула у меня из рук и бесшумно съехала на дорогу. На какое-то время я потеряла дар речи.

Он оказался принцем. Не сказочным, а самым настоящим. Очень тренированным, стройным, кареглазым. Любил лошадей. У себя на родине, в своем королевстве держал конюшню и играл в поло. Был капитаном команды и старостой клуба. Еще он любил хорошие спортивные машины и в свое время выступал как профессиональный гонщик. Зато собственной яхтой он пользовался нечасто. Не любил морских путешествий. На прогулочной яхте ему не хватало скорости.

Общались мы с ним на французском языке, и он утверждал, что я знаю этот язык лучше, чем он. Но, по-моему, это была любезность с его стороны. Он был красив грубоватой мужской красотой. Его лицо было резкой, совсем не аристократической лепки. На мой взгляд, его черты были скорее не вылеплены, а вырублены из какого-то очень твердого и грубого камня, может быть, даже из гранита.

Знаете, такие высокие, крепкие скулы, эти продольные складки на впалых щеках, крупные, богатые усы, похожие на те, которые много лет спустя начал носить Никита Михалков, и тяжеловатый подбородок с глубокой круглой ямочкой, которая меня сводила с ума… Но порода в нем была видна невооруженным глазом. Она проступала в манере держать голову, смотреть, говорить. В уверенном, спокойном и доброжелательном голосе, в каждом сдержанном и отточенном жесте.

Он был принцем по крови и долго мне объяснял разницу между ним и наследным принцем. Королевский трон мог ему достаться только после длинной цепочки внезапных смертей тех, кто стоял к престолу ближе, чем он. Что-то вроде живой очереди за властью, которая продвигается, лишь когда впереди кто-то умирает.

Теперь мне стали более понятны все дворцовые интриги, о которых я читала у Дюма. Какое счастье, что мой принц в этой очереди не стоял. А то бы и ему кто-то дышал в спину.

Разумеется, я не укажу ни его имени, ни его страны. Я буду его называть просто Принц, словно это не титул его, а имя. Тем более что и в жизни я обращалась к нему именно так. Мне это ужасно нравилось. Еще я называла его мой Принц или мой бедный Принц. Потому что он постоянно говорил о себе, что он самый бедный из всех ему знакомых принцев и поэтому вынужден работать.

В довершение всего он исповедовал социалистические убеждения. Быть ярым противником монархии ему не позволяло врожденное благородство. Зато он был горячим сторонником социальной справедливости.

В Москве он работал в качестве собственного корреспондента одной из самых известных в мире газет. Опять же я не на зову ее, дабы никто не смог его вычислить, перелистав подшивку этой газеты за конец пятидесятых годов.

Мало того — чтобы еще больше запутать въедливого читателя, который помимо моей воли задастся целью его разоблачения, я намекну, что только в Европе на сегодняшний день шесть монархий. Правда, в те годы их было чуть меньше. А количество лиц европейских королевских фамилий может быть выражено трехзначной цифрой. Кроме того, не нужно забывать, что Нородом Сианук был тоже принцем, и в остальных частях света королевских домов хватает, хотя их числа я точно назвать не могу, так как не очень сильна в политической географии.

В Алабино Принц оказался из-за своего авантюрного характера и чрезмерной (на мой взгляд) любви к лошадям. Однажды по долгу профессии он оказался на съемках какого-то революционного фильма на одной из пресненских улиц. Была зима. Снимался эпизод из первой русской революции 1905 года. На глазах у довольных зевак, скопившихся, несмотря на мороз, за милицейским оцеплением, лихие казачки разгоняли нагайками и шашками восставший московский пролетариат. Вот тогда-то мой Принц и влюбился в рослого норовистого вороного коня с продолговатой звездой на гордом лбу.

Пользуясь удостоверением прессы, Принц прошел за милицейский кордон, познакомился с режиссером-постановщиком. Посулив ему чуть ли не репортаж со съемок в од ной из самых престижных газет мира, он тут же познакомился с постановщиком трюков и с рыжекудрым парнишкой, который изображал казачка на вороном жеребце. Его звали Петя. Он был рядовой Советской Армии и служил в Алабино в кавалерийском или, как его еще называли, «кинополку». Потому что лошадей там держали в основном для съемок фильмов.