В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
— А для тебя это сказки на ночь. Но признай, из двух вариантов твой связан с гораздо большим риском разочарования. Я не видела ни одного разумно устроенного брака, который бы не протекал превосходно, не причиняя никому страданий. Браки же по так называемой любви всегда терпят неудачу. Не говоря уже о существенном факте, на котором ты не хотел останавливаться: ты даже не любил её, Изабель. У тебя имелись все недостатки вынужденного брака, но не было даже кратких удовольствий от брака по любви. В тебе просто нет этого, мой мальчик.
Взгляд Байрона стал более мрачным. Он начал всё понимать. Предсказуемость Марджери Лорд была одним из её недостатков. Она считала себя умной, но в глубине души ею владели всё те же условности. Она не проделала бы весь путь в Массачусетс за двадцать дней до Дня благодарения только для того, чтобы напомнить ему об ошибке, которую он совершил, женившись на Изабель. Нет, несомненно, ею двигала какая-то другая причина. Мотив новый, но всегда один и тот же.
Осознав, что происходит, Байрон на мгновение почувствовал желание выплюнуть гребешки на стол. В его сознании всё стало настолько ясно, что вызвало спазм тошноты. Проблема больше не заключалась в Изабель. Она была мертва, худшее завершение в истории.
— Бабуля, ты собираешься рассказать мне об истинной причине своего приезда сюда? — спросил он язвительным тоном.
Марджери Лорд пронзила его грозным взглядом. Поговаривали, что её взгляд заставил содрогнуться не одного губернатора штата.
— Нужно учиться на своих ошибках, но, видимо, ты снова совершаешь те же самые. И пока жива, я буду пытаться остановить тебя.
— Изворотливость всегда была твоей сильной стороной. Однако сегодня ты склонна к туманности. Что именно тебе от меня нужно? — спросил Байрон, подавшись вперёд и понизив голос.
— Если хочешь побаловать себя интрижкой — вперёд, я не настолько старомодна, чтобы считать, что мужчина должен жить в одиночестве. Но будь осторожен. Студентки — не лучший выбор. Ты рискуешь испортить даже ту посредственную университетскую карьеру, которая у тебя есть. Развлекайся с умом, не ввязывайся в романы с девушками, которые уже внешним видом ясно говорят о своём происхождении и уровне нравственности.
— Ты с Клариссой — настоящий преступный синдикат, — сказал Байрон, в его глазах сверкнул гнев. — Она шпионит за мной и докладывает тебе, что я делаю?
— Нет необходимости шпионить за тобой, если ты ведёшь себя безрассудно на публике.
Байрон вспомнил тот день, когда Кларисса появилась в лекционном зале, чтобы пригласить его на обед. Видимо, она заметила его явно интимный разговор с Франческой. И, как хорошая ведьма, сделала выводы (в основном правильные).
Инстинкты подсказывали Байрону, что нужно перевернуть стол, приказать бабушке больше ни слова не говорить о Франческе, покинуть это место и раз и навсегда порвать все отношения с тем, что осталось от его чудовищной семьи. Марджери Лорд всегда была язвительна даже с его матерью, равно как и с Изабель. Ни одна из жён Лордов не казалась ей подходящей. Кроме, разумеется, её самой. Соблазн отправить бабушку в ад навсегда, оборвав даже те тонкие нити, что оставались между ними, был очень силён.
Однако ему следовало проявить осторожность. Отреагируй он так, и сыграл бы ей на руку. Это показало бы, что он действительно заботится о Франческе, чем спровоцировал бы естественное стремление бабушки к охоте. Она бы принялась расследовать прошлое Франчески, сделала бы всё, чтобы навредить ей. Так же она поступила с Изабель, склоняя его к разводу. Но безуспешно. Байрон был слишком взрослым, чтобы бросить безупречную жену, и слишком незрелым, чтобы поступить наоборот из чистой злобы. В любом случае он не позволит ей ополчиться на Франческу. Конечно, в данный момент бабушка почти ничего о ней не знала, возможно, только приблизительное описание от Клариссы, чего уже было достаточно, чтобы её встревожить. Она приехала с намерением увидеть её лично. В душе Байрон испытал благодарность, что сегодня Франческа прогуляла лекцию.
И тогда, выискивая в себе возможные следы жестокости и лицемерия, которые наверняка таились в семейной ДНК, Байрон принял саркастическое выражение лица, наклонился к ней и тихо сказал:
— То, что Кларисса мне противна, не означает, что у меня нет глаз, чтобы видеть красоту других женщин. Как ты уже сказала, я не живу в одиночестве и, уверен, тебя несколько успокоит, — не являюсь геем. Мне нравятся женщины, особенно студентки. Я признаю свою слабость, но у кого её нет? Разве у моего отца не было постыдного пристрастия к секретаршам с азиатскими чертами лица? И дедушка был не хуже, только его целевой аудиторией были твои лучшие подруги, если я не ошибаюсь. Не смотри так, я не нанимал частного детектива, чтобы выведать твои мрачные тайны, но ребёнок всё видит и всё запоминает, и если он не понимает в тот момент, то поймёт, когда вырастет. Так что, как видишь, у каждого есть свои скелеты в шкафу. Уверен, есть они и у тебя.
Марджери Лорд нервно поёрзала в кресле. Её глаза под тяжёлыми веками были похожи на куски серо-голубого стекла. В зале, где они находились, были большие окна, и проникающий сквозь них свет безжалостно освещал её старость, которую теперь невозможно было скрыть. Но Байрон не испытывал к ней никакой нежности.
«Угрюмая старая карга не заслуживает жалости, даже если она твоя бабушка».
Поэтому он встал, отложил салфетку и произнёс решительным тоном:
— Я ухожу и прошу тебя больше не навещать меня. Я не приду на твой праздник Дня благодарения ни в сопровождении, ни один. Традицию, которая побеждает, невозможно изменить.
* * *К счастью, у него не было номера её мобильного
«Почему у меня нет её мобильного?»
Иначе он бы ей позвонил. А так нет. Ему пришлось сопротивляться, как сопротивляется наркоман полоске белого блестящего кокаина.
«Моего у неё тоже нет.
Почему я не дал ей номер своего мобильного?»
Часть дня Байрон провёл в университете на собрании преподавателей, а часть — в Dirty Rhymes, заказывая товары. Но он присутствовал лишь частью себя. Всё, о чём мог думать, — это о её печальных глазах. О резких словах, которые звучали как слёзы, замаскированные под оскорбления. Лепестки мака, замаскированные под шипы.
Он никогда не думал так много о печальных глазах Изабель.
Даже эта мысль заставила его почувствовать себя ужасно и неправильно, убеждая, что Франческу он должен забыть.
«Невозможно испытывать такую душераздирающую страсть к женщине, которую едва знаешь.
Ты не можешь желать утешить её меланхолию так же, как когда-либо хотел утешить отчаяние своей жены.
Это ненормально, это нечестно, не здорово».
Поэтому Байрон решил прибегнуть к шоковой терапии. Если (как он надеялся), это скопление запутанных чувств не что иное, как физическое желание, не удовлетворявшееся слишком долго, то ему просто необходимо принять лекарство от своего разочарования. Подойдёт любая женщина, лишь бы была приятной. Он так долго держал себя в чёрном теле, что был риск поверить, будто детская путаница красок — это работа Рембрандта.
Пришло время наконец-то забыть о трауре и вернуться к жизни. Как и все мужчины. Короче говоря, он должен был заняться сексом с любой симпатичной, доступной женщиной. Это был безумный выбор, результат войны между сердцем и инстинктом, но он решил не сопротивляться и пуститься во все тяжкие.
Клуб предлагал ему море возможностей, и Ева была права. Не будь Байрон таким джентльменом, то мог переспать с 365 женщинами в год.
Этим вечером, пока работал в баре вместе с Евой и Йеном, он сразу определил возможную кандидатку. Девушка лет двадцати пяти, довольно красивая, с длинными рыжими волосами, современная Венера Боттичелли. Он предложил ей сингапурский слинг и улыбнулся так, как улыбался бы мягко воспитанный, немного стервозный бармен, более чем решительно настроенный на то, чтобы с кем-нибудь переспать. Девушка ответила ему взаимностью без всякого сопротивления. У неё были голубые глаза и откровенное декольте, открывающее небольшую, как у модели, грудь. На ней был топ, оголяющий спину, и очень узкие джинсы — вторая кожа на фигуре, которой не нужно было завидовать Кейт Мосс.
