Обнаженная. История Эмманюэль - Кристель Сильвия
— Мадемуазель, у вас есть выбор. Вы немедленно спустите все это в унитаз, или мы арестуем вас!
Я пытаюсь протестовать:
— Господа, это же несерьезно! Ну будьте добрее, я только что избежала изнасилования, и что, вы так сразу меня арестуете?
— Мадемуазель, придите в себя. У вас только минута.
— А знаете, сколько это стоит? Вы хотите, чтобы я поделилась, да? О’кей! Разделим пополам.
Один из них теряет терпение и достает наручники. Это сразу действует — меня конвоируют в туалет.
Уходя, они благодушно советуют мне немедленно прекратить принимать эту отраву, разоряющую три четверти жителей Голливуда и вызывающую остановку сердца. Я делаю паузу в несколько дней и потом опять возвращаюсь к кокаину, я не могу без этого.
Я рисую, танцую в стиле Донны Саммер и отдаю должное белому порошку. Вздрагиваю при каждом неожиданном звонке в дверь. Бегаю по квартире, заходясь в криках. Быстро ссыпаю весь кок в один мешочек, соскабливая любые следы с ночного столика, со всей кухни, с трельяжа… Потом прячу наркотик в пакет из-под злаковых витаминов. Включаю воду в ванной на полную, осматриваю свой нос, снимаю балетную пачку и только тогда кричу: «Иду!» — придав себе томный и праздный вид.
Полиция так никогда и не пришла, а я все бегала.
Я нюхала кокаин, бегала, падала и опять нюхала.
Я больше не спала. Лицо стало истощенным, морщинистым, обезумевшие глаза вытаращены. Впервые в жизни я избегала смотреть в зеркало.
Однажды вечером две широкие струи крови хлынули из носа мне прямо в рот. Я пью свою кровь. Мне больно, так больно, и я боюсь, очень боюсь. Ничто не может ее остановить. Я зову на помощь, и немедленно приезжает «скорая». Больничные компрессы не приносят облегчения. Меня везут в операционный блок, кое-как заштопывают под местной анестезией. Возвращение в палату. Нос полностью забинтован. Доктор говорит, что оттуда достали кусок стекла. Извлеченный силой ингаляции, он проткнул мне носовую перегородку, утончившуюся из-за сужения сосудов. Я узнаю, что истончение этой хрящеватой перегородки — хорошо известное медикам следствие массированного всасывания кокаина. Перегородка никогда не зарастет. Нос так и останется с дырой.
С тех пор, устав вечно слышать вопрос врача во время медицинских обследований: «А вы знаете, что у вас проткнута носовая перегородка?» — я сразу предупреждаю, что я вроде ярмарочной диковины: «Итак, перед вами — дырявая женщина!» И этим избегаю неприятных расспросов.
Настал конец моего кокаинизма. Расстаться с привычкой оказалось очень трудно. Но кровь, которую я так и не смогла остановить, вкус смерти и панический ужас пробудили во мне волю к жизни. Я зашла далеко за черту, я никогда не знаю меры и осознаю опасность только при последних сигналах разрушения организма, но умею вовремя остановиться.
От отравы меня окончательно избавила встреча с моим бухгалтером:
— Ну что, Сильвия, решайте теперь, что важнее: дом или кокаин!
Я ведь из Голландии, и это к лучшему.
Звонит телефон.
— Привет, Сильвия, это Уоррен Битти.
— Привет.
— Вы меня помните?
В манерах Уоррена по-прежнему очаровательная смесь простодушия и лукавства.
— Не очень, вы ведь, кажется, актер?!
Я его насмешила.
У него нежный, теплый голос — наверное, он долго работал над ним, оттачивая это оружие соблазнения, принесшее даже чрезмерные результаты. Стоит послушать, как он промурлыкивает: «Это Уоррен Битти…» — чтобы сразу оценить обстановку: «А как вам перспектива переспать со мной?»
Я отвечаю уклончиво, он к такому не привык.
Он хочет встречи, это важно для него, он считает меня такой обольстительной, взбалмошной, чувственной, одухотворенной… Что-то говорю, только чтобы прервать этот поток лести.
Уоррен обладает влиянием, он не только актер, но и продюсер, высокий профессионал, постигший все тайны шоу-бизнеса. Уоррен Великолепный соблазнил Голливуд. Да он может и булыжник соблазнить.
Мы встречаемся в роскошном отеле. Меня предупреждают: говорят, у него с собой всегда ключ от номера — на тот случай, если вдруг…
Он не один. С ним его, с позволения сказать, безмолвная секретарша, которая кокетливо поглядывает на меня, облизывая губы.
Потом я узнала: он думал, что я люблю женщин. Секретарша была всего лишь смазливой статисткой, трофеем текущей недели.
Мы говорим о кино, о ближайших проектах, о жизни в Лос-Анджелесе, о живописи и литературе. Он образованный, утонченный человек, много выше среднего калифорнийского уровня.
— А правда, что у вас в кармане ключ от спальни?
Он снова смеется. Говорит, что я его очень забавляю.
Меняет тему и спрашивает:
— Что вы рисуете?
— Обнаженных женщин верхом на гигантских орудиях. Только что закончила полотно. Это буду я, сидящая на огромном револьвере.
— Интересно… Символ?
— Да, символ опасности секса и исходящей от мужского пола угрозы!
Он опять смеется.
Я ухожу, ссылаясь на нехватку времени, хотя свободна до конца дня. Очаровательный человек, но у меня настроение пококетничать.
— Увижу я вас еще? — спрашивает он так, будто от этого зависит вся его жизнь.
— Разумеется. Голливуд такой маленький…
Я благодарю его за приятные минуты, салютую ему и порочной малышке-секретарше, так и не пригодившейся в деле, и удаляюсь твердой походкой. «Выше голову… Не подбирай того, что само падает к ногам…»
Менахем Голан и Йорам Глобус — акулы кинобизнеса, стремительно набирающие вес. Они основали «Кэннон Груп», и их влияние растет очень быстро. «Некоторые актеры отказываются работать с такими „неотесанными мужланами“, — объясняет Элайн, — но они жестоко ошибаются…»
Мы прониклись взаимной симпатией с этими двумя людьми — возможно, грубоватыми, зато сердечными, полными бьющей через край энергии, эмоциональными, целеустремленными, галантными, порой даже нежными, когда это необходимо. Йорам косой, у него один глаз словно хочет убежать от другого. Я не могу отделаться от мысли, что в мире, где все так зациклено на преподнесении собственного «я», на силе твердого слова и обольщении, это серьезная помеха. Советую ему немедленно исправить недостаток. Он удивлен и немного смущен моей откровенностью, но рекомендации последовал и через несколько месяцев был успешно прооперирован. Йорам станет одним из самых крупных продюсеров мира. Благодаря мне! Время от времени мы шутливо признаем этот факт, причем Йорам не отрицает, что мой совет оказался полезным.
С Менахемом и Йорамом я сделаю несколько удачных фильмов. Долгие годы эти люди будут оказывать мне поддержку и не исчезнут из моей жизни даже тогда, когда мои ставки упадут. Вместе с благодарностью Менахем и Йорам принесут в мою жизнь искреннюю и верную любовь.
— Привет, Сильвия, это Уоррен Битти!
— Привет, Уоррен, я согласна.
— Согласна на что?
— Встретиться в ближайшее время. Там же, завтра, в то же время и один. Предупреждаю, Сильвия не Эмманюэль!
И кладу трубку.
Несколько волшебных месяцев я жила под обаянием этого милого, интересного и невероятно красивого мужчины. Меня подогревало смутное предчувствие, что наша связь не продлится дольше одного сезона. Он говорил, что я прекрасная и такая разная, немного сумасшедшая, как его знаменитая сестра[11].
Соблазнять женщин для него было непреодолимым инстинктом, путешествием без конца. Я смеялась, наблюдая, как он подстерегает их, словно охотник добычу. Он тут же демонстрировал свое желание с такой элегантностью, что ни одна женщина не находила причин отказать ему в мимолетном романчике, разве что из боязни за несколько часов превратиться в воспоминание. У Уоррена была феноменальная память, он мог точно описать любую женщину из всех, которых любил с самого начала своих исканий. Я говорю «любил», ибо Уоррен обладал уникальным талантом — он мог любить всего несколько часов любовью стремительно бегущего по жизни насекомого, без устали обновляющего партнерш.
