Ирина Горюнова - Доминанты
– Нет. Пожалуй, нет. Мне тоже интересно познавать тебя. И себя. Ты даешь мне эту возможность, впрыскиваешь дозу адреналина в мою кровь, отчего жизнь становится ярче и динамичнее. К тому же я всегда могу отказаться и уйти.
– Совершенно верно. Но пока ты этого не делаешь.
– Познание моего внутреннего Я – насущная необходимость в данный момент, а инструмент мне подбросила судьба.
– В жизни человека время от времени случаются разные душевные травмы. Если с ними не работать, они начинают мешать жить. Сейчас ты пытаешься справиться с ними, осознать их и избавиться. Ты довольно сильная женщина, и именно поэтому тебе необходимо уравновесить эту силу некоей долей сабмиссивности. Нельзя постоянно чувствовать себя в напряжении, иногда нужно расслабиться, понять, что бразды правления можно отдать, и, оттого что ты не рулишь кораблем, он не пойдет ко дну.
– Все же у меня возникло чувство ревности, когда ты сказал о своих девочках. Мне неприятно знать, что у тебя есть кто-то еще.
– У тебя тоже есть муж. Люди – по натуре собственники и предпочитают, чтобы все принадлежало им, но это иллюзия. Помнишь, у Булгакова в «Мастере и Маргарите» фразу: «Вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого…». Мы смотрим на мир через очки многочисленных иллюзий, смешных представлений, придуманных нами самими законов и социальных соглашений, потому что на самом деле боимся свободы и всего, что она несет. Свобода – это не только дар, для некоторых это проклятие, тяготеющее, как дамоклов меч. Свобода означает приятие не только того, что нам нравится, но и того, чего мы боимся. Непредсказуемости, например. Рамки, любые рамки помогают выжить людям слабым, бесхарактерным. Им нужны устои, традиции. В этом плане меня можно назвать анархистом. – Максим усмехнулся. – Ладно, думаю, тебе на сегодня информации достаточно. Когда закончишь интервью, дай мне посмотреть. Кстати, скоро намечается одна интересная БДСМ-вечеринка на природе – «Fishing». Рыбалки там, разумеется, не будет, но шашлыки, интересные номера, придуманные участниками, обещаю. Если надумаешь, возьму тебя с собой. Думаю, тебе будет полезно и любопытно пообщаться с теми, кто туда приедет.
– Мне интересно, считай, что я надумала.
– Вот и славно.
Максим расплатился и потянул меня в подвал, к кабинкам с надписью WC. Увидев, что никого нет, он втолкнул меня в помещение и запер дверь.
– Подними юбку, – хриплым голосом произнес он.
Я подчинилась. Каково было мое удивление, когда вместо того, чтобы заняться со мной сексом, он вытащил из портфеля веревку и стал обвязывать ее вокруг моей талии, а потом пропустил через промежность и плотно закрепил.
– Вот так… Опускай подол. Не снимай, пока можешь. Ходи с ними. Почувствуй…
Мы вышли на Тверской бульвар. Ощущение веревок под сарафаном сказалось таким адреналином, внезапно впрыснутым в кровь, какого я не ожидала. Мы попрощались. Каждый шаг возбуждал меня все больше. Чудилось, что веревки просвечивают через ткань, и каждый проходящий догадывается об их наличии на моем теле. И вместе с тем, это была тайна, о которой знали только двое. Я не понимала: идти мне домой, ехать куда-то, например к Соне, или придумать что-то еще… О мою плоть трутся суровые нити, жаля и целуя ее одновременно. Они сжимают ее, скользят, обжигают. Немыслимые ощущения. На моем лице расцветает загадочная улыбка. Пританцовывая, направляюсь в сторону дома: делить это с кем-то, пусть даже с Соней, я не желаю. Тело горит огнем, губы просят поцелуя, мышцы лона сжимаются, сигнализируя о необходимости секса… Я невольно трогаю веревки через шелк и отдергиваю руку в испуге – нельзя, чтобы заметили прохожие. Боже мой, Максим плавит мое тело и мозг, как июльское солнце эту землю и асфальт под ногами. Я произношу имя Бога всуе, да. С моим отсутствием смирения, кучей грехов, включая прелюбодейство, разве я могу хоть на какую-то помощь претендовать? Меня можно только предать анафеме, закидать камнями, но кто виноват в том, что я такая? Слабая, измученная, запутавшаяся?
Я наконец признаюсь себе в том, что рядом с Максимом чувствую себя спокойно. Мне хочется преклонить колени и ткнуться в него головой, подставить ее под широкую ладонь, чтобы получить порцию столь необходимой, пусть и немудрящей ласки. Потому что без него я начинаю дрожать, и холод подступает к моему сердцу, без него все пусто и мир не имеет красок, он становится черно-белым. Чудовищная зависимость подарила мне ощущение жизни. Неважно, что будет потом. Главное, что сейчас я есть, и я жива и пульсирую от твоих прикосновений. Сорванный полевой цветок завянет, но и оставшийся на своем черенке, уходящий корнями в землю тоже не вечен. Лучше сгореть, подлетев близко к солнцу, чем вековать в вечной мерзлоте Антарктиды. Он говорил о свободе. Я понимаю. При всей своей зависимости я понимаю, что сейчас более свободна, чем когда-либо, потому что отринула условности, открыла глаза на свои беды и проблемы, на травмы, нанесенные мне близкими. Пора выбросить на помойку опись обид, разорвать этот реестр. Ведь именно сейчас я просто живу, не заглядывая за порог смерти, не боясь ее и не просыпаясь с воплями в холодном поту от непереносимого ужаса. За пару месяцев до встречи, мне приснилось, будто я нахожусь в гостях с бывшим мужем и сыном у моей подруги, на берегу моря. Внезапно вздымается огромная грязно-бурая волна, готовая смыть, поглотить и дом, и всех находящихся внутри. И я просыпаюсь. Возможно, это было предвестие? Предвестие того, что мою размеренную жизнь смоет цунами и ничто уже не будет, как прежде? Некоторое время назад я молила тогда еще супруга о венчании в церкви. Кто знает, вдруг мое подсознание уже тогда понимало, что все степенное благополучие может рухнуть в любой момент? Он отказался, потому что не захотел креститься. Я не настаивала. В таких делах пытаться поставить на своем глупо и неправильно, даже когда все рассыпается прахом.
После истории с мамой и бабушкой, ко мне опять вернулся страх смерти. Я стала бояться засыпать, всячески оттягивая этот момент, к тому же меня начала мучить тахикардия. Громкое биение сердца, отсчитывающего минуты и секунды жизни с жесткой неумолимостью, пугало. Я неподвижно лежала на правом боку иногда до самого утра (на левом из-за сердца неудобно и тяжело) и перебирала мысли, события дня, картинки прошлого… Каждое засыпание сродни маленькой смерти: я не знаю, проснусь ли утром, ведь сердце вполне может остановиться. Я не умею контролировать сны, редко их помню, когда просыпаюсь, а значит, во сне я беспомощна. Вполне возможно, что я боюсь смерти, потому что на самом деле боюсь жизни, того, что она может еще преподнести. Вдруг я не выдержу, сломаюсь, сойду с ума, не буду осознавать, кто я и где, потеряю свою личность? Мы все – живые мертвецы, потихоньку гниющие заживо, разлагающиеся каждый день и час от рождения до смерти… Я засыпала без страха, только выпив несколько рюмок коньяка, и стала бояться, что могу превратиться в опустившуюся безвольную алкоголичку.
