Энн Райс - Право на Спящую Красавицу
«Ты не владеешь собой, — зло произнесла она. — Быть тебе наказанным. Хотя твое стремление отдаться в мою власть заслуживает поощрения». Я вскочил на ноги и попытался бежать, ибо никакого стремления отдаться не испытывал.
Пажи поймали меня сразу же. Не обольщайся, они всегда поблизости. Даже когда тебе мнится, будто ты наедине с лордом, и тот уже клюет носом, напившись вина, а вокруг, в сумраке пустынной комнаты никого нет… на самом деле пажи там, и стоит тебе встать и попытаться скрыться, как тебя схватят и накажут. Лишь теперь, став фаворитом, я получил право спать при Королеве без стражи. Никто не смеет входить в ее покои, пока ее величество спит, и потому пажи не знают, что мы с тобою здесь. Правда, бдительности они не ослабляют, и нас с тобой все еще могут раскрыть…
— Что было дальше? — не утерпела Красавица. — Тебя поймали и?..
— Королева недолго думала над наказанием. Просто отдала меня лорду Грегори, сказав, что я чрезвычайно непослушен. Что несмотря на мои нежные руки и кожу, на мое королевское происхождение меня следует определить на кухню — до тех пор, пока она не сменит опалу на милость… Как будто она и правда рассчитывала вспоминать обо мне!
Когда меня вели вниз, я, как обычно, брыкался, не понимая, что меня ждет. В конце концов меня притащили в темное помещение, где стены и потолок были черны от сажи и липки от жира. Тут и там кипели котлы, десятки слуг резали овощи, ощипывали дичь, промывали ее — в общем, готовили яства для лордов и леди.
Едва увидев меня, эти люди решили позабавиться. Меня окружили самые грубые и невежественные существа, каких я когда-либо встречал. «Ну и что с того? — сказал я себе. — Я никому не подчиняюсь».
Впрочем, довольно скоро стало ясно: кухарям и кухаркам плевать на мое послушание, как было им плевать на послушание дичи, которую они режут, морковки, которую они скоблят, или картошки, которую они швыряют в котел. Я стал для них игрушкой, они ни о чем меня не спрашивали и судачили обо мне так, будто я их не слышал.
На меня сразу надели упряжь, и я не мог подняться с четверенек.
Я отказывался даже шевельнуться, и тогда меня принимались таскать на поводке по грязному полу. Слуги выли от смеха и лупили меня лопаточками по всему телу. Зад, впрочем, как всегда, стал излюбленной мишенью. Мое сопротивление только раззадоривало их. Со мной обращались как с собакой. Да, собственно, я и стал собакой.
Но это было только начало. Вскоре меня расковали и перекинули через бочку… и принялись насиловать — все повара, один за другим, на глазах у хохочущих кухарок. Зад мой горел, от непрерывной качки меня мутило, а палачи смеялись пуще прежнего.
Наигравшись со мною всласть, кухари вернулись к работе. Поставили меня в сливную лохань и приковали. Утопая в помоях, я не мог пошевелить ногами. Капустные листы, огрызки моркови с ботвой, луковые шкурки, куриные перья… все это жутко воняло, и куча непрерывно росла. Глядя на меня, кухари и кухарки умирали со смеху, придумывали все новые пытки.
— Ужас, какой ужас! — ахнула Красавица. Ее мучители хотя бы искренне ею восхищались. Представив пережитые юным Алекси страсти, она чуть не упала в обморок.
— Я не сразу понял, что так мне придется проводить большую часть времени. После ужина слуги решили вновь меня изнасиловать. Правда, на сей раз меня распластали на большом столе и пороли грубыми деревянными лопаточками. Слуги говорили, якобы кожаные лопаточки — это для опального раба слишком мягко. Мне широко раздвинули ноги, сетуя, что нельзя позабавиться с моими причиндалами. Правда, под причиндалами они имели в виду отнюдь не член, с которым обращались с превеликой жестокостью: дергали за него, хлестали.
К тому времени я буквально сходил с ума, словами не передать. Слуг было много, они меня мучили — грубо и неизысканно. Мои стенания и крики их не трогали. Королева подмечала каждый мой рывок, каждый стон. Да, она хмурилась и бранилась, но вместе с тем и упивалась этим. Слуги же — повара и поварята, кухарки — дергали меня за волосы, хлестали по заду, словно я вовсе ничего не чувствовал.
Они приговаривали: «Какая мясистая жопка!» или: «Какие добротные ляжки!» — будто я не человек, а скотина. Меня щипали, в меня тыкали пальцами и после насиловали. Грубыми руками меня смазали маслом, потом вогнали внутрь струю воды из трубки, притороченной к меху. Унижение — неописуемое, когда тебя промывают изнутри. Королева хотя бы позволяла справлять нужду не прилюдно, ведь ей нет дела до наших естественных потребностей.
Когда в тебя вливается струя холодной воды, и ты извергаешь содержимое кишечника на глазах у таких вот свиней… Я утратил остатки сил и духа.
Безвольного и вялого, меня снова подвесили над сливной лоханью. Утром руки затекли и онемели, от смрада помоев мутило. Слуги сняли меня со стены, надели упряжь и бросили какую-то еду на блюдце. К тому моменту я уже сутки не ел, однако отказался брать пищу им на потеху. Мне не дали бы воспользоваться руками, ведь я был для этих слуг никем. Три дня я голодал, а на четвертый как голодный щенок набросился на водянистую овсянку. Повара на меня и внимания не обратили, просто вернули в кучу отбросов до поры до времени.
Проходя мимо, кухари шлепали меня, выкручивали мне соски или раздвигали ноги лопаточкой. Ни одна пытка в опочивальне Королевы не шла ни в какое сравнение с тем, какие муки я испытывал на кухне.
Как-то вечером пришли конюхи и конюшата, прослышав, что мною можно воспользоваться, как им угодно.
Одеты конюхи были лучше поваров, но от них разило лошадьми. Меня вытащили из лохани, вогнали мне в зад рукоятку плети да так и отвели на конюшню. Там тоже перекинули через бочку и насиловали.
Я все стерпел. Как и в покоях Королевы, я созерцал своих мучителей круглыми днями, хотя им до меня дела не было — разве что когда наступал час забав.
В один вечер, напившись по случаю удачного праздничного ужина, повара придумали новую потеху. Я пришел в ужас и, позабыв о достоинстве, мычал сквозь кляп. Дергался и извивался, когда повара тянули ко мне свои поганые руки.
Игру они придумали в равной степени унизительную и отвратительную. Сговорились украсить меня, чуточку подправить мою внешность, потому что для своего грязного хлева я, видите ли, оставался слишком опрятной скотинкой. Распластав меня на столе, кухари словно сорвались с цепи: намешали меда, сырых яиц, патоки и прочих ингредиентов, какие нашлись на кухне, и всем этим меня намазали. Покрыли зад, мошонку, член… смеялись над тем, как я вертелся. Прошлись ужасной липкой дрянью по лицу, зализали назад мне волосы, а под конец покрыли перьями ощипанных цыплят.
