Поменяемся? (СИ) - Салах Алайна
Черти гарантированно точат вилы, предвкушая, как будут тыкать ими мою задницу. Но что я могу поделать? Признание Рафаэля в том, что вчера у них с Лианой не было секса, делает меня по-идиотски счастливой. Приходится даже старательно напрягать все мышцы лица, чтобы не начать улыбаться.
— Что с тобой? — озабоченно переспрашивает он. — Ты как будто сейчас расплачешься.
С контролем мимики я, видимо, немного переборщила.
— Тебе показалось, — бормочу я, запихивая ручку в органайзер с видом, словно только это сейчас и имеет значение. — Чай или кофе будешь?
— От кофе бы не отказался, — в голосе Рафаэля слышится заметное облегчение.
Расправив плечи и сделав серьёзное лицо, я поворачиваюсь в сторону кухни. Желание улыбаться прошло. Теперь сердце взволнованно колотится, а в голове ухает невесть откуда взявшаяся фраза: «Что-то будет, что-то точно будет».
— Тебе с сахаром, напомни? — уточняю я, поравнявшись с Рафаэлем.
Его взгляд касается моей переносицы и стекает к верхней губе.
— А ты уже не помнишь?
И голос звучит низко и хрипловато, отчего под пупком екает.
Не сумев выдавить из себя ни «да», ни «нет», я неопределённо пожимаю плечами.
Секунды капают между нами медленно и напряжённо. Мне бы развернуться и продолжить идти куда шла: варить двойную порцию фильтра с тремя ложками сахара — я, разумеется, помню о его предпочтениях, но ноги отчего-то перестали слушаться. Или я в действительности не хочу никуда идти.
Не разрывая нашего зрительного контакта, Рафаэль делает шаг вперёд. Запах костра и осени, смешанный с ароматом мужской кожи, бьёт по всем рецепторам сразу, трансформируясь в вожделение. Его ладонь находит мою, гладит, словно встряхивая воспоминания, и осторожно сжимает. Этот простой, но такой откровенный жест заставляет меня прикрыть глаза и неосознанно потянуться вперёд. Грудь упирается в твердое, тёплое, и в то же мгновение мою щеку жалит касание щетины.
— Ладно, без кофе перебьюсь, — эти слова проникают мне в рот вместе с терпким вкусом поцелуя.
56
Его губы касаются моих, и мир вокруг, словно по щелчку, растворяется, оставляя после себя лишь ощущения. Больше нет ни офиса, ни всей той неразберихи между нами четверыми. Только я и Рафаэль, его ладонь на моей талии и тёплое, требовательное дыхание.
В поцелуе нет ничего криминального, — убеждаю себя я, обвивая руками его шею. — Все целуются. В восемь лет я поцеловала соседа-первоклассника, хотя он был против, полагая, что после этого нас ждёт свадьба. И ничего, никто не умер. А Рафаэль даже не против. Сейчас мы немного поцелуемся в знак примирения, а потом пойдём пить кофе.
Поцелуй сам собой становится глубже, дыхание Рафаэля утяжеляется, и моё тоже. То ли потому, что нам уже вот-вот перевалит за тридцатник, то ли из-за возбуждения.
Я точно знаю одно: происходящее — больше, чем физическое притяжение. В этом поцелуе — годы нашей странной дружбы, тоска по последней ночи в горах и попытка убедиться в том, что эта непреодолимая, упрямая тяга, портящая всё, взаимна.
Пальцы Рафаэля скользят по моей спине, сминая кожу сквозь свитер и оставляя за собой горячий след.
Это просто поцелуй, — повторяю я себе, прижимаясь к нему сильнее.
Это всё ещё просто поцелуй, — пищит внутренний голосок, когда его ладонь спускается к бёдрам. Говорю же, я та ещё страусиха.
Надо сказать, что нам пора остановиться. Обязательно надо, потому что только так будет правильно.
— Ещё, — нелогично выдыхаю я, встав на цыпочки.
Рафаэль словно ждал моей отмашки. Его рука забирается мне под юбку, гладит мои кашемировые колготки.
— Даже останавливать не будешь? — его хриплый голос вибрацией проносится по моей скуле.
Я мотаю головой. Мы же просто целуемся. Ещё пара минут, и я, конечно, скажу «стоп». Просто мне нравится, как он пахнет, и вкус его рта тоже, что, между прочим, бывает нечасто. Помню, в школе у одноклассника… Хотя нет, к чёрту воспоминания.
Я осознаю, что происходящее перестаёт быть безобидным, когда мне на ягодицу опускается горячая, чуть загрубевшая ладонь и сжимает. Касание кожи к коже заставляет меня глухо ойкнуть и непроизвольно закатить глаза. Нет, всё-таки дело не в приближающемся тридцатнике, а в диком, неконтролируемом возбуждении. По шкале от одного до десяти — твёрдая двадцатка. Чувствую себя пони, напичканной лошадиной дозой конского возбудителя. Вот такой каламбур.
Вцепившись в толстовку Рафаэля в безуспешной попытке её стащить, я пячусь к столу.
Хрясь! Это мои колготки цепляются за подошву.
Бам! Это ботинки с грохотом откатываются в сторону.
— Пиздец меня несёт… — Оторвав от пола, Рафаэль с грохотом опускает меня на стол.
Я кривлюсь от боли. Чёртов степлер вонзился мне в крестец.
— Сними… — Я нетерпеливо дёргаю полы его толстовки. — Быстрее…
Стащив её через голову, Рафаэль снова впивается в меня поцелуем.
— Ты классно пахнешь… — Я чувствую, как он тянет вверх мой свитер, но не сопротивляюсь. Поднимаю руки и позволяю ему пару секунд поразглядывать мой лифчик — кружевной, к счастью, а не тот с огромными поролоновыми вставками.
— Ты тоже, — его ладони ложатся мне на талию, почерневшие миндалевидные глаза скользят по лицу. — Пахнешь соснами и снегом. В детстве это был мой любимый запах.
В грудной клетке становится так тесно, будто на неё уселся кто-то тяжёлый. Рафаэль и сам не подозревает, как проникновенно умеет говорить… Наверное, потому что говорит он мало, но всегда предельно искренне. Сосны и снег — это определённо красивый запах.
Не найдя достойных слов в ответ, я требовательно притягиваю его к себе и, впившись в губы, шарю по поясу джинсов в поисках пуговицы. Порой нет лучшего способа выразить свои чувства, чем секс. Даже если это секс на рабочем столе в спущенных колготках и со степлером, впившимся в задницу.
57
Я всегда думала, что Витя для меня идеальный любовник, и наш секс — лучший из возможных. Он всегда знает, как и где меня потрогать, когда нужно замедлиться, а когда ускориться, чтобы гарантированно доставить меня к двери с надписью «Хэппи-энд».
Сейчас, на жестком столе, сложно ускоряться и замедляться, да и трогать там, где хочется, — тоже. Потрогал там, куда дотянулся, — и уже славно. Рафаэль придвигается ко мне плотнее. Его ладони жгут бедра, горячее дыхание прокатывается по шее. Рывок — он толкает меня к себе. Задохнувшись от наполненности, я впиваюсь ему в плечи. Думаю ли я в эту секунду, что официально изменила Вите? Не-а. Все мое существо занято только одной мыслью: член Рафаэля внутри меня — это просто потрясающе. В мире не существует ничего лучше, серьезно. И дело не только в его размере.
Новый толчок оказывается глубже предыдущего. Икеевский стол надрывно скрипит, аккомпанируя моему высокочастотному стону. Я зажмуриваюсь, окончательно выпадая из реальности. Оказывается, есть еще сколько чувствительных точек внутри меня… Господи, Боже… Спасибо природе за клитор.
— Тебе нормально? — Голос Рафаэля, глухой и прерывистый, греет мою щеку.
Я понимаю, о чем он в действительности спрашивает. Хочет знать, справляюсь ли я с его выдающимися габаритами.
— Всё классно, — шепчу я и в доказательство сама толкаюсь ему навстречу. То, что я миниатюрная, не значит, что в меня помещаются только зубочистки.
Рафаэль жадно всасывается в мой рот и начинает вбиваться в меня с новым рвением. Так быстро и сильно, что мне не остается ничего, кроме как исступленно стонать и крепко за него держаться. Нет привычных «ускорился-замедлился», как нет и дополнительной стимуляции пальцами. Есть голодный, первобытный секс на выживание, в котором я со скоростью лыжника-олимпийца несусь к финишу. Даже если бы раздался предупредительный свисток судьи — это уже ничего не изменило. Внизу живота неумолимо тяжелеет, а голова, напротив, становится воздушной и невесомой.
