Сын маминой подруги (СИ) - Волкова Дарья
Захара не освободят.
Балашов-старший уже, кажется, нервно вздрагивал, когда видел Улю. Марат говорил ей ты и именно с ним — и с Юрием Валентиновичем — она проводила больше всего времени за обсуждениями стратегии и тактики. Артур пока держался на расстоянии и, кажется, занимал наблюдательную позицию. А Милана, к некоторому удивлению Ули, пару раз попыталась защитить отца от ее нападок.
Да, Ульяна чувствовала, что стала совсем другой. Более резкой. Более грубой. Могла рявкнуть на Антона Балашова — на самого Антона Балашова! Могла перебить Ватаева, если ей пришла в голову какая-то неожиданная мысль. Ей было все равно, что о ней подумают. Ульяне надо было вытащить Захара. И она будет делать все, что ей для этого необходимо, не обращая внимания на чьи-то там чувства, и кому она при этом наступила на больную мозоль.
Близился день окончания срока меры пресечения в виде заключения под стражу и очередного заседания суда. Чем ближе подбиралась эта дата, тем острее Уля чувствовала, что ее личный ресурс очень близок к исчерпанию. Прямо вот по донышку уже черпает. Все чаще хотелось спать. Или просто лежать и тупо смотреть в потолок. И ни о чем не думать.
В день накануне они собрались в кабинете Артура уже привычным составом: Балашов с детьми, Марат, Ульяна. Юрия Валентиновича Уля безапелляционно отправила домой — все, что ей было необходимо, она с шефом уже обсудила.
Ульяна, если честно, и в этой встрече особого толка не видела.
Но все же почему-то пришла.
— Мы будем завтра держать за вас кулачки, — как-то по-детски сказала Милана.
— Кулачки не помогут, — у Ули уже не было сил, чтобы быть милой или хотя бы лояльной. — Все, что мне надо — чтобы Антон Борисович завтра сделал то, что он обещал.
— Я же сказал, — буркнул Балашов-старший. — Я же пообещал.
— Не сдержите слово — я не знаю, что я с вами сделаю.
Повисла тишина. Ну, давайте, попробуйте мне возразить. Никто не торопился. Антон Балашов сидел, низко опустив голову и глядя в СТОЛ.
— Папа, ты должен понимать, — неожиданно первым раздался голос Миланы. — Мы должны вытащить Захара. Он нам как брат.
— Он нам брат, — поправил сестру Артур.
Ульяна поняла, что больше не вынесет всего этого. Это ваши семейные разборки, господа Балашовы! Вы не можете который год между собой нормально договориться и разобраться. А крайним у вас оказался Захар! Брат он вам, видите ли! Хреновые вы брат и сестра!
Уля понимала, что это в ней говорит накопившаяся адская усталость. Что все на самом деле не так. Но видеть их всех она больше не могла.
— Извините, — Уля встала. — Мы все обсудили. Завтра непростой день. С вашего позволения я пойду. Мне надо… выспаться.
Ей еще летели в спину какие-то слова — «До свидания», «Удачи», «Отдохните как следует», но она уже выходила из кабинета генерального директора.
***Пропажу блокнота для записей Уля обнаружила, когда, уже одетая в верхнюю одежду, собиралась выходить из кабинета. На всякий случай решила проверить, все ли на месте — а блокнота нет.
А там все самые важные записи и пометки. Первая волна паники взметнулась и тут же улеглась. Уля мгновенно сообразила, что оставила блокнот в кабинете у Артура.
И она отправилась в приемную.
Приемная оказалась пустой, а дверь в кабинет генерального директора — приоткрытой. Интересно, где Юлия Александровна?
Ульяна быстро прошла к приоткрытой двери и вдруг практически на пороге замерла. Она услышала свое имя.
Почему-то забухало сердце — где-то не на месте, а в горле. Но разговор между братом и сестрой Балашовыми она слышала отчетливо.
— А я уж грешным делом думал — ты ревнуешь.
— Артур, ты несешь чушь и знаешь об этом. Какая ревность, ты что? Хорошо, что тебя Марат не слышит.
— Ты права, — послышался вздох Артура Балашова. — Я несу чушь. Это просто… просто нервное.
— Все будет в порядке. Ты же видишь. Мне кажется, на пути спасения Захара Ульяна снесет кого угодно. Включая нас.
— Ты все-таки ревнуешь.
— Нет. Я очень рада, что теперь у Захара есть Ульяна.
— И он больше не твой верный паж?
— Ты нервный и от того злой.
— И снова ты права.
Послышались какие-то звуки — будто отодвинули стулья — и Ульяна поспешно отступила, потом еще и еще, пока не дошла до двери в приемную. А оттуда, нарочно громко топая и медленно, снова прошла к двери кабинета генерального директора и постучала. А потом толкнула.
— Я прошу прощения, Артур Антонович, но я… — Ульяна тщательно следила за голосом. И сейчас он был серо-нейтральный предельно. — А, вот, так я и думала. С вашего позволения, — Уля прошла к столу для совещаний и взяла свой блокнот. — Оставила у вас. Мне он завтра будет нужен.
— Конечно, — странным голосом отозвался Артур Балашов.
Можно было подумать, что он смущен — если люди такого уровня умеют смущаться, конечно.
— Удачи вам завтра, Ульяна, — неожиданно мягко дополнила Милана Балашова.
Уля кивнула и, не попрощавшись, вышла.
Теперь она была Балашовыми не просто по горло — она была близка к балашововредительству!
***Уля запретила себе думать об услышанном. В режиме дикого дефицита сил это получилось сделать. Если думать о том, что Уля невольно подслушала, то можно ухнуть в самую настоящую черную дыру. Нет, не сегодня. Завтра — возможно. Но не сегодня. И Ульяна словно черным маркером закрасила эти несколько минут разговора между Артуром и Миланой Балашовыми. И те несколько десятков слов, что она от них услышала.
Всего этого не было. Пока — установка такая.
***Ульяна словно сквозь туман или горячий пар видела, как освобождают Захара. Чувствовала, что ее накрывает неуместным головокружением и… И вот теперь точно раскисать нельзя!
Она взяла телефон и быстро набрала Марату: «Со щитом».
Получила в ответ: «Я вас жду на парковке». Черт. Комок никак из горла не уходит.
И туман все никак не рассеивался. Через него Ульяна и видела, как Захар посмотрел на нее, как качнул головой — но Уля не смогла интерпретировать этот жест.
И лишь когда на выходе из зала суда он крепко взял ее за руку — тогда туман сконденсировался в слезы, которые Ульяна сердито смахнула. Ну не здесь же, не здесь!
Самое главное сделано. Это она себе и повторяла. Когда смотрела, как крепко Марат обнимает Захара. Как что-то, низко наклонив голову, говорит Захару Антон Балашов, и как Захар прерывает его и хлопает по плечу.
Туман и слезы рассеялись. И накатила такая дикая усталость, что желание сесть прямо на асфальт стало почти нестерпимым. Но перед ней уже распахнули дверь большого черного джипа. За рулем был сам Марат, Балашов сидел впереди, а Уля с Захаром устроились сзади.
Она вложила свои пальцы в его большую горячую ладонь, положила голову ему на плечо и позволила себе на несколько секунд не думать ни о чем. И только чувствовать, как его пальцы гладят ее руку, и еще большое плечо под своей щекой.
Она сделала то, что было необходимо.
А потом туман вернулся. И Уля через этот туман воспринимала все происходящее. Как Захара обнимает Артур, а потом Милана.
Как что-то негромко говорит Самсонов, но ей не разобрать, что именно. Только потом, когда Юрий Валентинович оборачивается к ней, подходит и негромко говорит на ухо, она слышит его слова:
«Молодец, девочка».
Все что-то говорят — громко, наперебой, а ее ведет. Чтобы совсем не расклеиться, Уля смотрит на Милану. Красивая, изящная. Идеальная. Она стоит в углу кабинета и о чем-то говорит с отцом. У Антона Балашова привычно поникший вид, а вот Милана совершенно неожиданно гладит отца по руке и плечу.
Неужели Балашовы смогли до чего-то договориться? Хорошо бы. А еще сейчас хорошо бы домой — даже чтобы просто стоять, приходится прикладывать огромное количество сил. А если Уля сейчас сядет — то уже не встанет. И уснет прямо тут, в кабинете Артура Балашова.
