Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия
— Не хочу, чтобы у тебя были проблемы. — Зубами скрипнул в ответ на её догадку, а Измайлова безразлично пожала плечами. И на этом всё. На этом всё…
И в этом была вся она. Отстранённо-холодная. Как ни извивался, как ни подстраивался, ни загонял в угол, а всё равно границу неприкосновенности удерживать умудрялась. Вроде как каждый сам по себе. Не качала права, не предъявляла претензии. И ведь в этом не обвинишь! В постели отдавалась полностью, без остатка. Хочешь, чтоб доверяла — пожалуйста! Хочешь, чтобы отзывалась — нет проблем! И знал, точно знал, что ни доли фальши в этом нет. Но это в постели. Что же касается жизни, отношений… тут Измайлова только лишь руками разводила. «Я тебе ничего не обещала» — укоряла взглядом, когда имел неосторожность гневно вспыхнуть и носом в такое её поведение ткнуть. У меня, значит, девки могли быть, каких только захочу, а у неё любовь всей жизни Громов. Она хотела, чтобы так думал. Не строила планов на общее будущее и мне подобного делать не позволяла. Давала понять, что разбежимся при первой же возможности. Как только вакантное место займёт тот, кого так долго ждала. И в один момент я согласился. Почему нет? Я согласился и Измайлова успокоилась.
В ней нравилось всё. Начиная от отношения к жизни и заканчивая тем, насколько легка на подъём. Любовница отличная, стоит только раскочегарить. Общественного мнения не признавала, знала наверняка, что чаще за высокими статусами и регалиями скрывается пустота, и признавать чужое величие не торопилась. В отношениях, опять же! Не включала режим «мамочки», вроде что поел, как поспал, подготовился к парам или нет. Умела разграничивать проблемы. То, что решаю я, её не касается. С одной стороны, такое положение задевало — это было одно из напоминаний о том, что чужие, по сути, друг другу люди, а с другой… А что, собственно, с другой… Разве что подчёркивала мою самостоятельность, свободу, право выбора и в этом была разница между ней и любой девкой, каких сменил не один десяток.
И вот сегодня Измайлова меня прогнала. Снова. Который, кстати, раз? Прогоняла, а сама боялась, что уйду. И это настораживало. До этого вроде успокоилась, присмирела, а сегодня вот опять. Выходит, упустил что-то. Выходит, Громова она планирует дожать. Зубы сцепил до боли, до судороги в челюсти, и номер, что перед глазами мелькнул, набрал.
— Анютка, детка, Олег Татарин беспокоит. — Оповестил и услышал, как та довольно улыбнулась, зачисляя маленькую победу на свой счёт.
— Уже соскучился? — Облизнулась, а я голову запрокинул, зная, что всё у нас с ней получится.
— Малыш, как подумаю о тебе, настроение неудержимо движется вверх, подпирая ремень. Что делаешь сегодня вечером?
— Вечером в пятницу? Ну, даже не знаю. Планировала идти в разгул, но раз твоё настроение требует внимания…
— Ох, как требует, детка… — Простонал, агрессивно обведя губы языком. Член и, правда, встал, отзываясь пульсирующей болью в паху. — Во сколько заканчиваешь?
— И что мы будем делать? — Отделалась она от вопроса. Задела. Вывела.
— Кататься на метро, есть мороженое на заснеженных улицах, и любоваться на ёлку центральной площади. А потом, на скамье в парке, я сниму твои трусы, и на этом вся романтика закончится. — Рыкнул, точно зная, как заводит этих сучек подобная откровенность.
— Как заманчиво! — Довольно взвизгнула Анютка, видимо, предвкушая, и на этом вопрос был решён.
Мы встретились около семи в кафе напротив работы. Она так захотела: ухаживания типа… Говорила о том, что в стенах офисных происходит, кто и с кем, как, зачем, почему. Про Громова и Измайлову щебетала с особым смаком. То ли просекла, что интересуюсь, то ли просто сливала инфу, чтобы мозг освободить. По всему выходило, что Громов давно на крючке и от Наташи только зависело, когда они в постель лягут. Или на рабочий стол… не суть важна! Громова на ней клинило. Говорила, что из кабинета её не вылезает, если никаких рабочих моментов на повестке дня нет. Чем занимаются — загадка, но Анютка утверждала, что Измайлова не даёт: Громов вроде так и ходит по офису со стояком, когда очередной раз его опрокинет. Малышка знает, что делать. На мелочи не разменивается, сразу в «дамки» метит.
Ублажать за информацию Анютку пришлось долго. До секса она была голодная. Бурная ночь плавно переросла в следующий вечер, а совсем скоро наступил и вечер воскресенья. И казалось бы, все соки выжала, а я только и думал о том, чтобы Измайлова позвонила. Просто так. Как делала раньше, если заскучает, или самоутвердиться захочет. По голосу понимала, что хочу её. По интонации угадывала, насколько сильно. А вот теперь затаилась, молчит, и ведь расстались не на весёлой ноте.
После того как в офисе меня прогнала, осталась безучастна и вечером, в институте. Встретились взглядами, перебросились привычными фразами и на этом всё. Тишина. Она решила, что так будет лучше. А хрена ей! Лучше, когда её вижу, когда контролирую, когда мягкие волосы в кулаке сжимаю, глядя прямо в глаза… а она силу мою признаёт.
Сама того не понимает, но любит быть слабой. Она рождена для того, чтобы слабой быть. Чтобы получать любовь и заботу. Чтобы кайф ловить от одной только мысли, что ничего в этой жизни решать не нужно. Иногда кажется, даже цвет и фасон платья кому другому бы выбирать доверила, ведь эти мелочи её утомляли. «Ты самая красивая» — слышать хотела. «Расслабься, я всё решу» — незамысловатое выражение, доводящее её до оргазма. Не с первого раза это понял, не со второго заметил. Узнавал и кайф ловил от этого понимания.
Измайлова любила цветы, подарки, банальные жесты внимания. Пожалуй, сама о себе этого не знала и в изумлении замирала, чувствуя, как сердце бьётся чаще, а по телу тепло разливается. Сперва на подобные вольности она лишь недовольно щурилась, не понимая, как себя вести. Потом скромно кивала, вроде как за внимание благодарила, а совсем скоро научилась раскрепощаться, улыбаться искренне и от души. А ещё важным был тот факт, что по воле случая, именно я был тем, кто сделал в ней эти открытия. И, хотела она того или нет, но мозг автоматически выдавал ассоциацию «Татарин — удовольствие», в чём бы это ни выражалось.
И сейчас я хотел к ней. Два дня не видел и наравне с бешенством, что игнорировать посмела, внутри разгоралось беспокойство: я отчаянно хотел быть ей нужен, а на деле выходило, что желания существенно отличались от реальности.
— Уходишь? — С сожалением потянула Анютка, бесстыдно откидывая с груди одеяло. Вызов бросала, выставляя себя напоказ. Широко разведёнными ногами заманить пыталась, пальчики правой руки облизнула и к промежности потянулась, со сладким стоном лаская клитор.
— Остынь, малыш. — Улыбнулся я. То, что она могла предложить, уже было неинтересно.
Аня по постели поползла, глянула на меня с догадкой.
— Не оставил идеи Измайлову поиметь? — Хмыкнула и получила короткий поцелуй за верное предположение.
— Не люблю останавливаться на достигнутом. Карабкаться к вершине хочется. И чем выше взбираюсь, тем сильнее это желание становится. Ты чудо, правда. — По линии подбородка большим пальцем провёл. Совсем не ласково. Перекрывая пульсацию. И девочка громко сглотнула, само это давление почувствовав, и силу, за ним скрытую. — Но она вкуснее. — Добавил, на её реакцию засмотревшись.
— Тётка уже. Что в ней нашёл? — Недовольно отозвалась Анюта, а я улыбнулся её наивности, губы языком обвёл.
— А так только интереснее. — Заверил и она рассмеялась. Только потому, что другого выхода не видела, когда тяжёлая ладонь на горло легла, уверенно на него надавив.
Домой заскочил, только чтобы душ принять и переодеться. А потом сразу к ней. Правда, дальше дворовой территории продвигаться не стал. Ничего не мог с собой поделать — с маниакальным вниманием наблюдал за тем, как мелькают тени в её окнах, как включается и выключается свет в комнатах, как двигается силуэт, если вдруг к окну приближалась. И член вставал, будто у долбанного психа, от одной только мысли, что из душа вышла, что шёлковый халат на голое тело накинула. Представлял, как сквозь тонкую ткань выпирают соски, потому что всё это уже знал, видел уже, изучил! И только когда мыслями своими насытился, смог следующий шаг сделать.
