Алана Инош - У сумрака зелёные глаза

 – Ммм, – с неохотой промычала я, по-кошачьи потягиваясь. – Танюш, я щас немножко не в настроении... Лениво как-то. Да и после вчерашних возлияний...

 – Кстати, – затараторила Танюшка. – Что там у тебя с Андреем? Не помирились? Он вчера сам не свой был после твоего ухода. Мы тоже беспокоились, между прочим! Попёрлась куда-то – одна, пьяная, среди ночи...

 – Да ладно, – небрежно перебила я. – Ничего со мной не случилось. Если б случилось, мы бы с тобой сейчас не разговаривали, сама понимаешь. Андрюха звонил только что... Я в ванной была. Перезвонит, если надо. Фиг с ним.

 – Ну-у, – неодобрительно протянула Танюшка, – я бы таким парнем не разбрасывалась.

 Я фыркнула.

 – Тоже мне, сокровище. На каждую юбку слюни пускает.

 – Слушай, подруга, ты вчера родилась, что ли? – сказала Танюшка. – У всех мужиков такая натура – кобелячья. Пусть пускает слюни, но любит-то он тебя и возвращается всегда к тебе, а не к кому-то там!

 – Ну, нет, – твёрдо ответила я. – Меня такой промискуитет не устраивает.

 – Чё? – не въехала Танюшка.

 Я, посмеиваясь, перевела на русский матерный:

 – Бл*ство, блондинкО ты моя! Пополняй словарный запас. Я не желаю быть четвёртой женой в гареме, я хочу быть первой и единственной.

 Танюшка хмыкнула – то ли обиделась на «блондинку», то ли что-то другое.

 – Значит, не пойдёшь с нами?

 – В другой раз, Тань, – ответила я. – Сегодня правда как-то не в настроении.

 – Ну ладно, чмоки.

 После этого бестолкового разговора моё настроение окончательно скисло, а от внутреннего покоя не осталось камня на камне. Так захотелось чего-нибудь хорошего, проникновенного, чтоб душа умылась росою слёз и улетела в райские кущи – хоть вой. Музыку, что ли, поставить какую-нибудь соответствующую?

 Я перебирала диски, когда в дверь снова позвонили. Вздохнув, я пошла открывать.

 На пороге стоял шикарный голубоглазый шатен, фигуристый и в меру подкачанный, в белой рубашке поверх такого же цвета футболки, в просторных светлых летних брюках и с алой розой в руке.

 – Привет, Андрюш.

 Впустив его, я пошла на кухню, он с розой – за мной.

 – Алён... Я знаю, я – сволочь...

 – Похвальная самокритика, – хмыкнула я, ставя чайник.

 – Котён... – Он попытался меня обнять.

 Я мягко вывернулась – якобы за вазочкой. Стараясь не смотреть на него, я налила воды и поставила розу. Мне и не нужно было его видеть, чтобы знать, что сейчас он старательно делал щенячьи глаза.

 – Котён, зачем ты ушла вчера? Я места себе не находил всю ночь, звонил тебе... Думал, с тобой что-то случилось.

 – Как видишь, я в порядке, – сухо сказала я. – Теперь ты можешь быть спокоен.

 – Коть, ну... Я знаю, что я виноват. Но зачем было ТАК...

 Я вскинула глаза.

 – А ТАК, как ты вчера – зачем было? Ладно, проехали. Старая история... Она – твоя одноклассница, вы сто лет не виделись, и так далее, и так далее... Чай, кофе?

 Он слегка опешил.

 – Да всё равно... Что сама будешь, то и мне.

 Я достала пачку чёрного чая. А Андрей вдруг спросил:

 – А это что за веник?

 Он только что заметил на кухонном столе букет Аиды. Сквозь деланное равнодушие в его голосе прозвенели льдинки.

 – За городом нарвала, – ответила я, чувствуя, как в животе растекается тепло морального удовлетворения. Пусть и он побывает в моей шкуре.

 – Так... – Сунув руки в карманы, Андрей подошёл к окну. – Когда это ты успела побывать за городом?

 – Ночью, – сказала я, ничуть не солгав. – А в мобильном села батарея, потому ты и не мог дозвониться. Ещё вопросы будут?

 – Да. И что ты там делала?

 – Дышала свежим воздухом, думала о жизни, – хмыкнула я.

 – Одна?

 Что-то заставило меня солгать:

 – Да.

 – И цветов ты, значит, нарвала себе сама?

 – Именно.

 Я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться. Но смех этот был невесёлый, отягощённый чувством предельной усталости и тоской по озеру, по соснам, по песку. Как же мне снова хотелось туда! И желательно – без Андрея. Но впереди была рабочая неделя – пять бесконечных дней, и о том, чтобы выбраться туда, раньше следующей субботы нечего было и думать. Мне казалось – не доживу.

 – Хм-м-м, – промычал Андрей. – Так-так-так... Ну, ладно. Я, конечно, тоже не святой...

 – Что значит «тоже»? – перебила я. – Ты на что намекаешь?

 – Да ладно, мы оба взрослые люди и понимаем... – он опустил на мои плечи свои большие тёплые руки, – что счёт – один-один. Не надо, коть, не надо, – пресёк он мою попытку возражения. – Я провинился – ты мне отомстила, мы квиты. Скажи только, я его знаю? Чтобы я по ошибке не набил морду не тому, кому следует.

 – Ну уж, это ни в какие ворота, – рассердилась я, сбрасывая его руки со своих плеч. – Во-первых, я тебе не мстила, во-вторых, бить морду просто некому, а в-третьих... Я хочу побыть одна: неважно себя чувствую. Не мог бы ты уйти?

 – Как скажешь, – сказал Андрей, блеснув льдинками в глазах.

 Он вышел из кухни, а я отвернулась к окну, пытаясь справиться с комком в горле. Звук хлопнувшей входной двери кнутом ударил по моим нервам, и на глазах выступили слёзы. Я видела, как Андрей вышел из подъезда и стремительным, летящим шагом направился прочь от дома – высокий, сильный, широкоплечий. Ветерок шевелил его волосы, солнце золотило макушку, а у меня в кишках разливалось ужасное, ледяное отчаяние. Вспомнились слова Танюшки: «Главное, что возвращается он всегда к тебе». Почему-то мне казалось, что Андрей уходил навсегда. Он скрылся за углом, а я, упав на диван, разревелась.

 В порыве злости и горя я швырнула букет Аиды в мусорное ведро, но вид нежных, ни в чём не повинных цветов, отправленных на помойку, заставил моё сердце содрогнуться от жалости. Нет, так нельзя. Я достала букет и поставила на место. Роза Андрея стояла на рабочей поверхности у плиты – гордая красавица, взиравшая на скромные полевые цветочки свысока. Я ласково, ободряюще дотронулась до букета. Простые и искренние васильки, донник, зверобой, пастушья сумка, колокольчики и иван-чай нравились мне больше тепличной королевы. Вспоминалось босоногое детство, каникулы у бабушки в деревне, бескрайнее поле, лес и летние грозы...

 Всплакнув и выпив ещё чаю с овсяными печенюшками, я решила: будь, что будет. Вернётся – опять прощу, куда ж я денусь, а нет – горевать не буду.

Глава 3. Попытка примирения и лесное чудовище

 Я не люблю яблочный сок, потому что у него вкус смерти.