Би Сяошэн - Цвет абрикоса
— Сестрица! Раньше ты нам не ставила препон. Но не напрасно ли третьего дня мы заключили союз и поклялись в верности до гроба? Ты, нежась в постели, согрета любовью и тебя не печалит, что другие тем временем не могут глаз сомкнуть. Неужели так ненасытна и жадна до любовных утех, что забыла о слове, которое мы дали друг другу?
— Сестричка-невеста! — включилась в разговор Яонян. — Как говорится, ты пристроила гнездышко под стреху. Не обращай внимания на других.
— Разве старшая сестрица собирается наслаждаться красотой своего мужа в одиночку? — заметила Пань Жолань.
И тогда Чжэньнян успокоила их:
— Когда сегодня он вернется, будем сообща служить ему у ложа. Договоритесь о порядке меж собой сами. Сделаем, как он пожелает, я же вовсе не хочу, чтобы вы остались не у дел.
Сестры с нетерпением ждали захода солнца. Чжэньнян вернулась в спальню. Подумала: «Каждую из сестер я должна ввести в чертог любви. Но лучше не говорить мужу об этом прямо. Попробую сказать ему это при посредстве стихов». И, взяв кисть, она вывела такие строки:
Как дивен сад. Задумчиво простыдушистые бутоны в зелени листвы.И каждый куст готов к стене припасть,и каждому кусту стена не даст упасть.Так разве деревце о трех ветвяхдолжно в чужих садах благоухать?
Она перечитала стихи и спрятала их в туалетный ящичек при зеркале.
А тем временем студент, выйдя из усадьбы, прямиком шел в квартал Пинкан — к Мю десятой. Он постучал в тайную калитку, которую вскоре ему открыли. Войдя на жилую половину дома, прикрыл за собой двери и поднялся на второй этаж, где была спальня певички. Он распахнул парчовый полог. Мю увидела его и в сердцах выругалась:
— Распутник! После ночи, проведенной с вами, мои мысли только о вас. Занемогла, ожидая вас. Как мне плохо — вот-вот уйду к Девяти истокам![40] Если бы вы сегодня не пришли, наверняка не застали бы уже в живых. Идите ко мне быстрее, развейте печаль, вдохните в вашу рабу жизнь!
Видя, как она слаба, студент сдержал себя. Но Мю, точно голодная тигрица, уже тащила его на кровать. В тот миг она была похожа на неуспокоенного духа, который встретил на дороге зазевавшегося прохожего. В конце концов, перестав тянуть его за платье, певичка распростерлась перед ним совершенно обнаженная. Будучи не в силах сопротивляться ее натиску, студент снял платье и забрался в постель. Мю бросилась в его объятия — так отягощенный долгой болезнью надеется получить облегчение от хорошего лекарства.
Она высоко подняла «золотые лотосы» и, приподняв ягодицы, обнажила перед ним лоно. Студент взял свой жезл и потихоньку прошелся по цветастому лугу. Мю пододвинулась к нему ближе. Она блаженствовала. Глаза сияли, брови — вразлет. Ее голос звучал музыкой страсти. Студент задержал в себе дыхание, и уд начал возрастать. Он то вынимал его, то погружал в нее, а Мю подносила ему себя и дарила плоть. Она покрылась потом, который капельками стекал с лица. И снаружи и изнутри она была точно в глубокой росе. Он же походил на пьющего воду дракона или на дракона, купающегося в утренней росе. Ее лоно раскрылось, давая ему полную свободу действий. И сколько раз он опускался в нее и сколько раз она подносила ему себя, сказать невозможно. В конце концов, исчерпав чувства и силы, они оставили свои забавы. Обнявшись, проспали до света.
Лишь когда побелело на востоке, Мю поднялась. С трудом подобрала волосы в узел, густо навела брови тушью и напудрилась. Хотя угроза болезни миновала, певичка была еще слаба. Студент поднялся, умылся и собрался уходить. Но Мю не захотела с ним расставаться. Она кокетничала, говорила ему ласковые слова, была с ним мила и тепла беспредельно. Студент посадил ее на колени и стал убеждать, что им пора прощаться. Но Мю опять воспламенилась. Она стащила с себя юбку, расстегнула кофту и пронзила себя его плотью. Вихляя бедрами и сжимая ягодицы, она принялась раскачиваться. Потом прильнула к нему, замерев душой и телом, не понимая толком, откуда нисходит на нее эта благодать весенней неги. Студенту понравилась ее порывистость, и он принялся забавляться с ней любовными утехами. Лишь когда было далеко за полдень, «отвел войска» — оставил занятие. Любовники оделись. Мю была в великом ублаготворении.
— Господин Фын! Как хорошо, что вы поняли мои чувства и ответили на них. Вы словно великий ветреник Поднебесной — поэт Ду My,[41] посетили свою возлюбленную. Мечтаю об одном — возьмите меня с собой, когда поедете домой. То будет для меня великим благодеянием!
Студент был тронут:
— Хотел бы последовать твоему желанию, ибо предан тебе всем сердцем. Однако опасаюсь, что не встречу согласия в семье. Подожди до послезавтра, тогда увидимся и поговорим. Здесь каждый должен подумать, как это дело исполнить с толком.
Мю ликовала, ибо крепко повязала ее эта любовь. Ее намерение быть со студентом было неколебимо, точно скала. Только тут, после ухода этого повесы и ветреника, она осознала, что вполне исцелилась от болезни. Однако никому ни словом, ни настроением она не выдала своего восторга.
Едва студент появился в воротах усадьбы, к нему навстречу бросилась Чжэньнян. Велела Гуйпин принести чаю. Обратив к нему приветливое лицо, с улыбкой сказала:
— Похоже, провели ночь с Хаохао. Или делили ложе с Мю десятой? А может, Паньпань сподобилась вашей любви? Каждая из них имеет на вас виды, а вы не умеете отказать им.
Опасаясь ревности жены, студент решил все твердо отрицать. В конце концов сказал:
— Эти певички — девицы высоких чувств и редких достоинств. И не за деньги, а только за любовь готовы служить мне. В их среде подобных немного. Скажу одно — в певички идут те, кои не могут пропитать себя и семью, «когда очаг остыл и холодна зола». Среди всех сословий именно проститутки менее всего зарятся на деньги. А уж как чувственны! Как милы в любви! Прямо-таки утопают в потоке переживаемых мгновений. Мяонян была первая из первых среди обитательниц квартала Пинкан. А разве не отдала она мне свое сердце? Разве не вверила все свое состояние? Думаю, что в Поднебесной не найдется другой подобной яшмы.
— Как точно господин выразил свою мысль! — заметила Чжэньнян и, не сказав более ни слова, вышла из комнаты.
Студент остался в спальне один. Огляделся. И тут заметил на ящичке у зеркала небольшой лист бумаги, исписанный изнутри. Он развернул его. Это были стихи Чжэньнян. Студент был достаточно догадлив, чтобы понять смысл фразы: «Так разве деревце о трех ветвях должно в чужих садах благоухать?» Он был премного доволен, ибо понял, что его мудрая жена не позволит выдать сестер в другие семьи.
