Экс-любовники (СИ) - Салах Алайна

Я сглатываю накатившую слюну. Хорошо, что я дорогой пакет миндаля сгрызла, иначе бы всё здесь залила.

— А это? — указываю на шарики.

— Баурсак. У дэу-эни он самый лучший, потому что она внутрь творог кладёт. Жирный такой, зараза, но устоять невозможно.

Накрыв заурчавший желудок рукой, я оглядываюсь в поисках Карима. Как он вообще способен как ни в чём не бывало болтать с дедом в присутствии всего этого? Это же рай для обжор. И ад для следящих за фигурой.

Карим, поймав мой взгляд, кивает — мол, вижу, подожди немного — и снова поворачивается к Марсу-абыю, который в этот момент что-то рассказывает. Дослушивает его до конца и потом указывает на меня, поясняя: подойду к Васе. Старших не перебивает. Молодец какой.

— У тебя такой взгляд беспомощный, — смеётся он, целомудренно трогая меня за лопатку, тогда как обычно норовит коснуться где пониже. — И слюна течёт.

Я на всякий случай ощупываю рот, — правда, что ли, течет? — но, оказывается, Карим меня просто дразнит.

— Здесь столько всего вкусного, — жалобно шепчу я. — У меня даже голова кружится.

— Помоги тогда дэу-эни накрыть на стол. Быстрее сядем.

Смутившись, я быстро семеню к Эльсине, расставляющей на подносе чашки из тонюсенького узорчатого фарфора, и на ходу прикидываю, чем могла бы себя занять. Так и не придумав, решаю спросить Фирузу-апу.

— Вам помочь?

Морщинистое лицо растягивается в улыбке с проблесками серебряных зубов. Фируза-апа мотает головой и, указав на стол, ласково тараторит:

— Ял ит, ял ит… (тат. отдыхай. — Прим. автора)

В итоге, чтобы не прослыть лентяйкой, я просто выхватываю у Эльсины поднос и доношу его до стола под одобрительный взгляд Карима.

— А хлеб-то зачем? — ошарашенно переспрашиваю, глядя, как рядом опускается корзинка, напичканная ломтями белого и бородинского. — Кому он нужен, когда есть всё это?

— Сначала горячее будет, — смеётся Эльсина. — Я же сказала: готовься. Суп, потом второе. У нас дэу-эти всё с хлебом ест.

Мы наконец рассаживаемся. Карим занимает место справа от меня, Эльсина — слева, Марс-абый — во главе стола. Куда сядет Фируза-апа, я пока не знаю, потому что она продолжает суетиться у плиты.

— Меня тоже отдыхать отправили, — говорит Эльсина, раскладывая на своих светлых брюках салфетку. — Внуки же приехали. Дэу-эни хочет угодить.

Ещё одна непривычная особенность: на столе нет ничего, отдалённо напоминающего спиртное. Есть вишнёвый компот, минералка, заварочный чайник с тёмным, почти чёрным содержимым, но вина или чего-то покрепче не наблюдается. У меня дедушка, например, флягу с собственной настойкой перед гостями обязательно достаёт. Для него это знак того, что он рад всех видеть.

— Марс-абый вообще не пьёт? — тихо спрашиваю я, наклонившись к Кариму.

— Нет. Говорит, что на свадьбе мамы с отцом водку пил во второй раз в жизни.

От меня не укрывается, что в доме своих родственников Карим ведёт себя гораздо сдержаннее, поэтому в ответ позволяю себе небольшую провокацию: нахожу его ногу под столом и, поддев брючину ступнёй, тяну еёвверх.

— По жопе получишь, Вася, — ухмыляется он, незаметно щипая меня за бок.

— Когда? — почти беззвучно мурлычу я. — Когда пойдём в баню?

Эльсина дорогой мне все уши прожужжала про местную баню. Якобы она самая лучшая из всех существующих. Там и купель есть, и отдельная парная. Я уже целую ролевую игру сочинила про развратного банщика и девственницу.

— В баню мы пойдём по отдельности, — кисло роняет Карим.

Я округляю глаза: блин, серьёзно, что ли? Чтобы старички ничего плохого о нас не подумали?

И следом меня осеняет.

— И спать тоже по отдельности будем?

Карим кивает и, до того как меня с головой затапливает разочарование, быстро касается губами моего уха:

— Я к тебе всё равно приду.

— Ты так шепчешь, что мне слышно, — ворчит Эльсина.

А потом всё теряет смысл, потому что передо мной опускается тарелка с домашней лапшой, посреди которой здоровенным айсбергом, способным пустить ко дну «Титаник», торчит кусок говядины.

— Лапшу дэу-эни тоже сама делает, — говорит Эльсина, глядя, как я незамедлительно топлю в супе ложку.

Я уже и сама не знаю, чего хочу сильнее: снова пощупать кубики либо же поскорее съесть и первое, и второе, чтобы иметь возможность попробовать всё, что стоит на столе: и сладкий пирог с рисом, кортом и изюмом, именуемый губадьёй, и ароматную яблочную пастилу, свернутую в пласты толщиной с бумагу, и нарубленные куски щербета с арахисом, и медовый домашний чак-чак.

Фируза-апа, сидящая напротив, только улыбается моему аппетиту и время от времени приговаривает: «Аша, аша» (тат. кушай, кушай. — Прим. автора).

Так к концу обеда в мою копилку падают два любимых татарских слова: «Ял ит» и «Аша».

***********

— Баня и правда классная, — хвалю я, смахивая пот, катящийся из-под войлочной шапки. — Такой запах стоит обалденный.

— Это потому, что она из кедра, — поясняет Эльсина и, соскользнув с полога, плещет на камни новый ковшик воды.

В воздухе начинает шипеть и потрескивать, а в лицо ударяет густой, сладковато-копчёный пар. Я с наслаждением затягиваюсь им и, не рассчитав дозу, закашливаюсь. Горячо.

— Можно в предбаннике посидеть немного и потом снова сюда зайти, если тяжело.

— Нормально всё, — отвечаю я, не желая прослыть слабачкой. — Сидим дальше.

Эльсина снова опускается рядом, откупоривает минералку и передаёт мне. Я мотаю головой, типа я пас. Пас, потому что за столом лопала пироги в три горла и теперь боюсь, что меня даже от маленького глоточка воды разорвёт.

— А сколько Марс-абый с Фирузой-апой женаты?

Эльсина задумчиво сдвигает брови, вспоминая.

— Лет пятьдесят с чем-то. Помню, что мы круглую дату не так давно отмечали.

Я пробую на вкус грозную цифру «пятьдесят». Моя жизнь, умноженная на два, — столько времени два человека прожили вместе бок о бок. В чём их секрет? Не поверю, что не было случаев, когда они друг друга не бесили. Я сама себя бешу минимум раз в неделю, а чего уж говорить о ком-то третьем.

— Здорово, да? — переспрашивает Эльсина, так и не дождавшись моего ответа. — Сейчас такое постоянство — редкость. Я сама как подумаю, чтобы замуж выйти на всю жизнь, — не по себе становится.

— Сейчас с этим проще. Не понравилось — развёлся.

— Ну да. А ты за Карима замуж хочешь?

Мои щёки, нагретые паром, пунцовеют сильнее некуда. Вопрос застал меня врасплох.

— Мы же вроде ещё… В смысле только что… Пробуем, в общем…

Вот оно. Моё неповторимое красноречие, проявляющееся как никогда ярко, когда речь заходит о важных для меня вещах.

— Так хочешь или нет? — переспрашивает Эльсина и широко ухмыляется, в эту самую секунду выглядя женской копией Карима.

— Если бы Карим предложил, я бы такую возможность рассмотрела, — уклончиво отвечаю я.

Про свадьбу с Каримом я, конечно, думала, но уже после того, как мы расстались. Тогда в машине я в сердцах крикнула, что никогда за него не выйду, хотя на деле так далеко и не заглядывала. В двадцать два на уме больше развлечения были. Это уже потом я стала задумываться: а как бы всёмогло произойти.

— Ты почему спрашиваешь? — С подозрением смотрю в блестящее от пара лицо подруги. — Карим что-то говорил?

— Ага, — невозмутимо отвечает Эльсина. — Благословения у меня спрашивал.

Я даже ноги от волнения под полог поджимаю, думая, что Эльсина серьёзно говорит. И лишь через мгновение до меня доходит, что она шутит. Конечно, Карим бы к ней за разрешением не пошёл. Он же абый как никак.

Но ковшиком её разок огреть за такие шутки мысль, естественно, возникла.

После бани Фируза-апа усаживает нас пить чай, и снова с пирогами. Я поначалу кручу головой и делаю большие глаза, мол, вы что, юк-юк (тат. нет-нет. — Прим. автора), не могу больше. Но потом рука тянется отщипнуть немного обожаемой мной губадьи, и ещё немного. Так незаметно я съедаю два здоровенных куска и сверху закидываю три ложки вкуснейшего крыжовенного варенья.