Шахразада - Любовь Хасана из Басры
Шло время, менялись поколения достойной фамилии. Но собирание тайн по-прежнему было главным занятием женщин из рода Аль-Абдалла. Более того, многие секреты они испробовали на себе. Вот так и появился в прекрасной и древней Басре приют для тайных знаний и древних культов, какой можно смело назвать приютом ведьм.
Умели ведьмы Аль-Абдалла варить зелья приворотные и зелья успокаивающие, знали травы, какие могли вызвать прекрасные видения и страшную смерть. Но более всего преуспели они в ворожбе любовной. Ибо под силу им было вызвать огонь ответной страсти у любого человека, даже у того, кто всем сердцем ненавидел просителя, припадавшего к их запретному искусству.
Говорили даже, что ведьмы Аль-Абдалла могут вызвать не только любовь в холодном сердце, но даже и оживить камень, в котором и жизни-то никогда не было. Более того, ходили слухи, что одна из дочерей внучки Марджаны, первой из ведьм Аль-Абдалла, узнала у эллинского царя Пигмалиона молитву, с которой он обратился к прекраснейшей из богинь, богине любви, дабы оживила она статую, в которую он, глупый царь, имел несчастие влюбиться. Было так или нет, неведомо. Но достоверно известно, что великие женщины семьи Аль-Абдалла живы и поныне. Что они все так же собирают тайны и молитвы, предания и ворожбу. И точно так же молоды и прекрасны, как их матери и бабушки.
Неведомо, находились ли смельчаки, которые на себе испытали силу ведьм Аль-Абдалла. Но тот, кто решится на это, сможет осуществить свою заветнейшую мечту. Если, конечно, это мечта о великом чувстве, и если таинственные женщины древней семьи согласятся ему помочь…»
Здесь текст обрывался. Увы, даже в библиотеке мудреца Георгия правили не только знания, но и мыши.
Только Хасану большего и не надо было. Он узнал все, что хотел. И даже много больше, чем должен был бы узнать.
– Басра… И снова Басра… – пробормотал юноша. В голове его словно сложилась мозаика. – О, благодарю тебя, Аллах всесильный и всемилостивый, повелитель правоверных! Тысячу тысяч раз благодарю! Ибо теперь я знаю, что буду делать дальше!
Хасан бросился из библиотеки. Жажда деятельности овладела им после долгих дней спокойствия. Книга так и осталась лежать раскрытой на столе. Вечерний ветерок пытался поиграть ее страницей. Но то был пергамент, и потому лист даже не шелохнулся. Ветерок, обидевшись, опрокинул чернильницу и разбросал по столу перья. И, вполне удовлетворенный своими усилиями, улетел из холодных объятий библиотеки прочь.
Лишь статуя осталась охранять распахнутые страницы и подсыхающую лужицу. Взгляд ее, направленный вдаль, следил за тем, как почти бегом удалялся по дорожке Хасан, приговаривая:
– И, конечно, не забыть солому… Аллах великий, и кошель с деньгами! И меч, который достался от деда…
Вот голос юноши затих вдали. И тогда каменная красавица довольно улыбнулась. О, она как никогда была близка к победе!
Или то была лишь игра света и тени?
Макама двадцать четвертая
Лишь поздно вечером дня, следующего за тем странным днем, Мехмет предстал перед учителем. Был он донельзя грязен, от него разило и его потом, и потом его скакуна. Но, увы, долгая погоня успехом не увенчалась. И сейчас он с досадой рассказывал об этом мудрецу Георгию.
– Увы, учитель, мне не удалось…
– Погоди, юный мой друг. Давай еще раз, спокойно и по порядку. Начни с утра, с того мига, когда ты проснулся…
– Но ты же сам об этом уже все знаешь!
– Мне нужно узнать обо всем. Даже о тех мелочах, которые в пылу погони показались тебе несущественными. И еще о том, что ты мельком видел, но чему значения не придал. Итак, вы проснулись на рассвете…
Мехмет смущенно потупился.
– Скорее, учитель, нас разбудил призыв к утренней тренировке.
– Пусть будет так.
Мехмет опустился на узорные подушки, прикрыл глаза и стал рассказывать, пытаясь вспомнить все детали. Быть может, что-то из мелочей подскажет учителю, куда следует направить поиски… Хотя какие уж тут поиски – солнце садится…
– Когда я оказался на песке площадки под платанами, я увидел, что Хасана нет. Еще успел с досадой и даже обидой подумать, что этот заморский гость, о котором ты, наставник, говорил вчера и к которому провожатым приставил моего приятеля, совсем задурил ему голову своими идеями. Потом… Я так глубоко об этом задумался, что пропустил обманное движение Рахима… И оказался на песке. Голова гудела, и все мысли вылетели из нее, словно стая пташек…
– Увы, сколько бы ни было упражнений, но…
– Да, учитель, я раскрылся, и потому стал уязвим.
– Продолжай.
– А после тренировки я вернулся в нашу с Хасаном комнату, чтобы привести себя в порядок. Тогда и заметил, что вещи Хасана в беспорядке, словно в них рылась стая голодных лисиц. Но ведь лисицы к нам не пробирались. И значит, в своих вещах мог рыться только сам Хасан.
Георгий кивал. Пока рассказ Мехмета до мелочей совпадал с его собственными утренними воспоминаниями. Но должна, обязана была обнаружиться какая-то деталь, какая-то ниточка, которая помогла бы распутать клубок странного исчезновения.
– И тогда я начал рыться в его вещах тоже. О да, сие недостойно и постыдно, но мною двигало даже не любопытство. Мною двигало опасение за моего друга. Увы, за то время, что провели мы здесь, в этих стенах, стал Хасан и более сосредоточенным, и более уверенным. И… и менее разговорчивым. И теперь я уже не мог поклясться в том, что знаю, чего он хочет, о чем мечтает, к чему стремится. Ибо, кроме великого множества рисунков, ничто мне не напоминало того, прежнего Хасана, друга моего детства и лучшего партнера в самых рискованных каверзах…
– Что поделать – юноша искал опору в жизни. И опору в себе самом – он пытался всем доказать, что его есть за что любить, есть за что уважать.
– Но ведь мы и так любили его! И уважали…
– Но пытался он это доказать не вам, а своему отцу, упрямому, словно сто тысяч ослов и самоуверенному до глупости… как, увы, бывают самоуверенны многие из отцов, особенно когда думают, что знают лучше своих детей, чего им нужно.
– Но мы же, учитель, уехали из страны почти два года назад…
– Конечно, но презрение, неуважение, непонимание отца приехало вместе с Хасаном. Да, если бы юноша попал сюда не семнадцати-, а семилетним, было бы куда проще излечить его от ран отцовских притязаний…
Мехмет послушно склонил голову. А в глубине души он возблагодарил Аллаха всесильного и всемилостивого за то, что его отец не придумывал ему какой-то особой судьбы, положившись на великое время, которое все расставляет по своим местам.
– Итак, Мехмет, ты попытался понять, что же забрал с собой твой друг…
– О да, учитель, именно для этого я и полез в его сундуки! Все было на месте, хотя, конечно, – тут юноша усмехнулся, – нельзя сказать, что вещи лежали сложенными… Скорее, все говорило об обратном – о торопливых поисках и, похоже, о сумбуре в голове Хасана.
