MarInk - Жизнь в зеленом цвете - 5
Щеке стало влажно, и Гарри, старательно прислушавшись к собственным ощущениям, понял, что у него носом пошла кровь. Интересно, можно так истечь кровью? Может, и можно… «Вот и выясним заодно».
- Поттер, ты что тут делаешь? Поттер? Гарри? Что случилось? - о нет… только не это. Хуже могло быть только в ещё паре вариантов…
- Уйди, Забини, - пробормотал Гарри - как ему самому казалось, внятно и громко, но послышался шелест мантии, и Забини опустился рядом с ним на колени.
- Что? Скажи громче.
- Оставь меня в покое, Забини, - повторил Гарри; от напряжения заломило челюсть и мышцы гортани.
- Тебе плохо, и я никуда не уйду, - спокойно и деловито ответствовал слизеринец. - Что случилось? Как тебе можно помочь?
- Мне нельзя помочь, - выдавил Гарри сквозь зубы. - Отвали и дай мне спокойно сдохнуть.
Прохладные руки приподняли его голову и уложили на колени Забини.
- Что с тобой? - с упорством, достойным лучшего применения, допытывался Забини; за спокойствием и деловитостью Гарри ощущал тревогу, беспокойство, искреннее желание помочь и… что-что?.. что это?.. - Ты весь в крови…
- Какая тебе разница… - Гарри еле размыкал губы, и Забини склонился к самому его лицу, чтобы расслышать. - Чёрт подери, лучше бы меня нашёл Филч…
Забини негромко рассмеялся.
- Tergeo! А теперь либо ты скажешь, что с тобой, либо я буду лечить тебя без этих сведений.
- Лучше скажи Avada Kedavra и иди спать, - посоветовал Гарри. - Приятных снов, Забини.
- Так мило с твоей стороны пожелать мне приятных снов, Гарри, - откликнулся Забини, доставая свою палочку. - Interaneam condicionem volo cognoscere.
- И что это значит? - волшебная палочка Забини неспешно продвигалась вдоль тела Гарри в дюйме от ткани мантии. - Эй, я тебя спрашиваю!..
Попытка повысить голос обошлась Гарри достаточно дорого - голос сорвался, Гарри закашлялся, кровь снова хлынула из носа рекой; боль в голове злорадно застучала молотками, так быстро и сильно, будто хотела пробить ему череп и вырваться наружу.
- * * твою мать! - недвусмысленно высказал Забини своё мнение о происходящем, осторожно обнимая Гарри и усаживая у стены. Гарри сопротивлялся бы, если бы мог.
Что это за странная эмоция у Забини? Знакомая, определённо знакомая… но Гарри никак не мог понять, что же это было; нужное слово вертелось у поверхности сознания, никак не всплывая.
- Asclepio, - Забини залечил кровотечение, придерживая Гарри за подбородок. - Немедленно говори, что с тобой происходит! Это заклинание? Тебя просто избили? Диагностика ничего вразумительного не даёт…
- Не даёт - и не домогайся, - буркнул Гарри; боль заходилась в голове припадками, полосуя его мозг.
- В кого ты такой упрямый, а? - с досадой фыркнул Забини. - Я хочу тебе помочь!
- Почему?
- Потому что я тебя люблю.
Повисло молчание. Гарри осмысливал эту информацию секунд пять, а потом понял наконец, что именно любовь он не мог распознать всё это время.
Любовь.
Убиться веником.
В данном контексте это звучит, как изощрённое издевательство.
Гарри облизнул пересохшие от прерывистого дыхания губы и сообразил, что Забини всё ещё ждёт ответа.
- Ну помогай, - великодушно разрешил Гарри. - Я подыхаю от того, что все вокруг меня боятся и ненавидят. Я, видишь ли, эмпат. И эти эмоции делают мне так больно, что я потихоньку умираю. Вот в прошлом году чуть не умер. Давай, действуй…
Гарри снова закашлялся; кровь хлынула из горла, заливая мантию Забини, обжигая язык солоноватым привкусом. Забини поддерживал его, не давая упасть, и Гарри казалось сквозь боль, что он слышит, как усиленно думает слизеринец. И даже ясно, о чём, то есть о ком.
Говорить что-то ещё Гарри не пытался, позволив себе обвиснуть на руках Забини; сам напросился помогать, так пусть хоть подержит.
Через два десятка вдохов и выдохов Забини прижал Гарри к себе плотнее и коснулся губами его виска; от этого прикосновения шло живительное тепло, странным образом успокоившее боль.
Но стоило Забини отнять свои губы от кожи Гарри, как боль нахлынула с новой силой, и Гарри, не сдержавшись, застонал; новая порция крови была остановлена спешным двойным Asclepio, и мягкие губы снова коснулись его.
Забини целовал виски, лоб, щёки, сомкнутые веки, словно опасаясь касаться полуоткрытого, искажённого болью рта; не отрывая губ, невесомо выцеловывал одному ему известные узоры на скулах, и боль уходила. Гарри купался в тёплых, пушистых волнах любви, заглушавшей чужой страх и чужую ненависть.
Всё было так просто… перекрыть одну эмоцию другой, более сильной, более близкой, жаждущей защитить от всего на свете…
Было что-то унизительное в том, чтобы принимать подобную помощь именно от Забини; Гарри не знал только, кого из них двоих это унижает, и думать об этом у него не было никакой охоты. Забини поклонялся ему этими поцелуями, боготворил его распухшие от слёз глаза с тёмными кругами под нижними веками, его мокрый от холодного пота лоб, ввалившиеся щёки; радость, благоговение, щемящее неверие грели Гарри, расслабляли, исцеляли… эти волны, золотые, переливчатые, нежные, заполняли его всего, закрывая собой синеватую, как электричество, угрожающую боль…
Забини, тот самый Забини, который мечтал убить его, который насиловал его, который сотни раз накладывал на него самые разные заклятия, который варил яд, чтобы отравить несносного Поттера… который всегда был на другой стороне - хотел теперь спасти его, защитить, и его любовь была настолько огромной, что у него это получалось без каких-то специальных усилий. Тот самый, который обманывал его, прикинувшись никогда не существовавшей собственной сестрой, которого он сам насиловал, который просил прощения, но так его и не получил…
Так не должно было быть. Этого никогда не должно было случиться, но оно случилось.
«Мы всегда были по разные стороны баррикад. И всегда будем».
Гарри замедлил дыхание и зримо, реально представил, как, упёршись обеими руками, закрывает дверь, сквозь которую рвётся золотое сияние - а позади настырно маячат синеватые сполохи… закрывает крепко, и приваливается к ней спиной, оставшись в полной темноте, и навешивает амбарный замок, и прячет ключ от замка в карман, а потом сползает на пол - один, наедине с собой, и слышит, как бессильно бьются снаружи сияние и сполохи, и твёрдое старое дерево двери цепляет его мантию, вырывая клок.
Гарри решительно высвободился из рук Забини и сел прямо без посторонней помощи.
- Спасибо, ты мне и в самом деле помог, - голос Гарри звучал равнодушно и бесстрастно, хотя в эмоциях самого Гарри - его личных, безо всяких посторонних примесей эмоциях - царила полная разруха, как во Франции в тысяча семьсот восемьдесят девятом году. - Уж не знаю, откуда ты понял, что надо сделать…
