Его сладкая девочка (СИ) - Дашкова Ольга

— Ты представляешь, какая херня: оказывается, Люба — ну, эта сука Люба, что крутила с моим отцом — крутит с Дашкиным папашкой. С отцом моей Дашки.

— С олигархом? — Макс тычет ломтиком лимона в журнал, прямо в лицо олигарха. — У Любы там что, пиз…а золотая или чем намазано? Надо было глянуть еще семь лет назад.

— Я не знаю и знать не хочу.

Снова выпили.

— Так вот, вчера мне эта Люба говорит, мол, сделай мне ребеночка, а я тебе помогу компанию сохранить.

— В смысле?

— В смысле, что Дашкин папашка не будет меня прессовать по поводу ее продажи их долбаному холдингу.

— Он что, хочет ее купить? На хрена?

— А вот это, мой друг, совсем другая история. И что самое любопытное, Люба хочет, чтоб я заделал ей ребенка, а женит она на себе олигарха.

Ржевский застывает с бокалом в руке, я чокаюсь, вливаю в себя коньяк, слегка шатаясь, иду за второй подарочной бутылкой.

— Опасная баба.

— Сам в шоке. Ты представляешь, чтоб я трахал ее, заделал ребеночка, моего ребеночка этой твари — и все из-за какой-то фирмы. Да гори она огнем, мне Дашка моя нужна, вся, целиком, и без папаши олигарха, пусть подотрется своими деньгами.

— И то верно, давай выпьем, друг.

Распечатываю новую бутылку, движения слегка замедленные, но в голове ясно, как в июльский полдень.

— Надо ехать к ней.

— К кому?

— К Орешкиной, хотя она же Дымова. Мне не нравится эта фамилия, скоро будет Вершининой.

— А жених?

— Какой жених?

— Ну, тот самый, что папа обещал. В журнале так и написано.

— К черту жениха Дашка говорила, он голубой.

— Ой, что-то не верится.

Да, я не поверил тоже, хотя получается, что она врала во всем. Про жениха, что они всего лишь учатся вместе, не рассказывала про семью, и тогда, в ресторане, так быстро засобиралась домой, потому что увидела папу.

— Сучка какая! — бью кулакам по столу так, что подпрыгивают бокалы.

— Вот и я говорю, все они лживые сучки.

Я был до такой степени слеп, видел только ее, не замечая ничего вокруг. А еще смеялся над отцом, когда он говорил, что влюбился и потерял голову. Я ведь на самом деле люблю ее, даже такую обманщицу, люблю и готов шею свернуть, как нашкодившему котенку.

— Рома?

— Надо ехать.

— Куда ехать?

— За Орешкиной надо найти ее и вытряхнуть душу.

— А куда ехать?

Со стороны все это наверняка выглядит жутко забавно, как два взрослых пьяных мужика общаются заплетающимися языками, допивая вторую бутылку коньяка. Слишком быстро нас развезло на голодный желудок.

— Сейчас узнаем.

Ищу свой телефон, откапывая его из кучи бумаг, не смотрю на сообщения и пропущенные звонки, набираю Орешкину, но в ответ мне говорит автомат, что абонент не абонент.

— Рома, я готов, — смотрю на Ржевского, тот стоит в куртке, надетой на одно плечо к тому же наизнанку, достает из шкафа новую бутылку. — Сейчас запрягаем лошадей — и в путь, по бездорожью, хоть в Сибирь. Я с тобой, друг.

Глава 38

Орешкина

Никогда не думала, что меня накроет чистая истерика. Но я рыдала так, что легким не хватало воздуха, а уши закладывало. Слезы текли ручьем, я, свернувшись калачиком на заднем сидении автомобиля, давала волю эмоциям.

Папа не поехал со мной, лишь проводил до машины, коротко бросил водителю: везти домой, не останавливаться по дороге и не слушать меня совсем. Словно я безвольная кукла, за меня снова принимают решения и указывают, как жить.

Но самое обидное, что я предала его, ведь Рома сейчас думает именно так, я уверена в этом. Я не сказала, чья дочь, а после появления папы выводы просятся сами собой. Он не захочет меня видеть и слышать.

Никогда.

Не знаю, сколько прошло времени, я просто закрыла глаза и отключилась, заснула с зажатым телефоном в руке в надежде, что он позвонит.

— Дарья Владимировна, проснитесь, приехали.

Уже? Так быстро? Или я слишком долго спала?

Медленно поднялась, тело затекло от долгого нахождения в одной позе, холодный воздух немного приводил в чувство, но голова болела еще больше, чем вчера от выпитого коньяка.

— Вам помочь?

— Нет, не надо.

Вышла, несколько ступенек, массивная дверь, и вот я дома. Не думала, что до такой степени не буду рада оказаться здесь. Тусклый свет холла, у нас все с размахом, черный глянец пола натерт до блеска, белые стены, ненавязчивый, но дорогой декор.

Склеп. Самый натуральный. И как я раньше не замечала этого?

— Дашка!

Сестренка вышла из кухни, в руках огромный бутерброд, кружка чая, сама в милой пижаме с зайчиками, короткие шортики и маечка. Непослушные волосы собраны в небрежный пучок, в который воткнут карандаш.

Опять уроки учила или папины задания выполняла, зубрилка маленькая. Вот по ней я точно скучала. Слезы опять навернулись на глаза.

— Даха, ты чего? Плачешь?

Иду к ней, обнимаю, прижимаясь к единственному родному, близкому и понимающему меня человеку.

Машка так и стоит с бутербродом и чаем, раскинув руки, а я опять рыдаю.

— Даха, да погоди, обожгу чаем.

— Ты снова ешь по ночам? Я же говорила: будешь жрать — будешь жирная.

Она отстраняется, ставит свой ночной перекус на антикварный столик, кипяток проливается, а я представляю, как будет сокрушаться экономка, улыбаюсь сквозь слезы.

— Ну, что стряслось, систер? О нет, дай угадаю. Папа? Папа тебя застукал с мужиком? Я так и знала: что-то случится — крысы снились всю ночь.

— Под столом, — снова слезы, Машка обнимает, тянет меня к лестнице, поднимаемся на второй этаж, идем в ее комнату.

— О, так, так, полегче. Ты была под столом, а где был мужчина?

— Рядом.

— Ты минет, что ли, делала, а тут зашел папа?

— Маша, ну какой минет? Ты думаешь, я бы приехала живая после такого?

— Ну, папа тоже человек.

— Он зверь, а не человек.

Машка снимает с меня шубу, сажусь на кровать, разуваюсь, а сама чувствую, как от меня пахнет Вершининым, его туалетной водой, от этого хочется просто выть.

— Может, тебе коньячку накапать?

— Нет, я вчера капала, голова болит.

Маша чешет затылок, карандаш все еще точит в волосах, весь письменный стол завален учебниками и бумагами. Меня иногда Машкино рвение к наукам пугает.

— Дай воды.

Она быстро убегает в ванную, возвращается со стаканом, жадно пью, хочу еще.

— Так, ну, рассказывай. Возвращение, конечно, было триумфальным, не ожидала. И да, ты проиграла, если что. Вся твоя самостоятельность накрылась, никчемное ты мое существо.

Машка гладит меня по голове, как непутевого ребенка. Но я не такая, просто так вышло.

— Я влюбилась.

— За три недели? Сильно.

— Маша, вот я посмотрю, как ты когда-нибудь влюбишься и потеряешь голову.

— Сомневаюсь.

— Мы познакомились в ту пятницу.

— А-а-а-а-а-а, это в корне все меняет, но после минета под столом папа решил, что этой любви не бывать?

— Маша!

— Ладно, ладно, молчу.

Смотрю на сестренку, вот такая милая, словно ангелочек, а как откроет рот, так прибить хочется за ее шуточки и подколы.

— Он такой невероятный, такой классный, сильный, уверенный.

— Зовут-то как этого идеального мужчину?

— Рома.

— О, Рома, Рома, Роман, мужчина всей моей жизни. Так, а папа каким боком? Почему мне все вытягивать из тебя надо?

— Роман Вершинин, у него своя строительная компания, но папа, ну ты знаешь его, решил скупить почти все такие фирмы, объединить в холдинг. Подмять под себя все и всех, это так в его духе.

— Да, есть такое, я читала бумаги. Там проект — закачаешься: новые микрорайоны, социальные объекты…

— Маша! Мы сейчас не о проектах, а о том, что он ломает людей, не видит ничего, кроме денег и выгоды, а есть еще нормальные человеческие эмоции и отношения. Есть люди, которые не хотят продавать то, что создавали годами, во что вложены силы.